Джиллиан Макаллистер - Все, кроме правды Страница 13

– Женщину у озера.

– А! Знал, да.

Я ждала. Он теребил волосы.

– В эти юридические дела были втянуты мы все. Просто ужас. По сути, папа отобрал кусок ее земли под свою фабрику. Это… она реагировала очень эмоционально.

– Не без причины, – заметила я.

– Да. Но мы создали кучу рабочих мест. Во время экономического спада, – продолжал Джек. – Хотя это было действительно ужасно. У меня из-за нее душа болела.

– Она тебя узнала.

– Да. Пока шло дело, она будто именно ко мне обращалась. Думала, что я ей сочувствую – тем более что так и было. Травматично вышло для всех.

– Похоже на то.

Мы замолкли.

– А был только Бен? – Джек глядел на меня искоса, поднося стакан ко рту.

– Только Бен?

– Из бывших, – он говорил обычным тоном, но, видя, что я насторожилась, добавил: – До меня вдруг дошло, что ни разу не спрашивал об этом.

– Да, – ответила я. – По сути, да. Настоящего бойфренда у меня до него не было. Мы были молоды. А у тебя?

– Никого серьезного. Ничего такого, как сейчас.

– Как что? – спросила я, зная, что напрашиваюсь на комплимент. Я ждала, что он свернет разговор на ребенка, поскольку это куда серьезнее, чем все прошлое.

Он так не сделал, а ответил, глядя на меня:

– Любовь.

– Никого до меня не любил? – спросила я, не в силах перестать улыбаться.

– Так – нет. – Он опустил глаза, ковыряя бетонный пол босой ногой. – Ты – необыкновенная.

Собаки во дворе бегали по лужам под прохладным осенним солнцем.

– А ты собачник? – Я все еще улыбалась.

– На самом деле нет. У нас всегда были кошки. И я хотел еще кошек. Они, кстати, ловили крыс.

– Тогда почему теперь собак держите? – Я гладила двумя пальцами шелковое ухо Моцарта. Интересно, подумала я лениво, будет ли так делать Уолли, когда ему будет год? Или два?

– Мы… не знаю. Просто завели собак несколько лет назад. Без причины.

Сказал так быстро, будто чуть не проговорился о том, о чем следовало молчать.

Мы все не ложились допоздна. Для меня это не было проблемой: я бросила попытки спать ночь напролет. Собственное тело в кровати ощущалось бесформенной кашей, и я просыпалась чуть ли не каждый час.

Даже Дэйви остался с нами. Он отложил свою миссию, хотя в основном молчал. Пожилую даму с озера не вспоминал никто.

Внизу все играли в настольную игру, я спустилась последней. Жаль, что при этом не было Кейт – она бы надо мной смеялась, а не ужасалась, что я не знаю, когда были последние выборы в Испании. У меня и Кейт с общей эрудицией было совершенно ужасно. Я однажды созналась, что не знаю, где на карте Ирак, а она не знает, как восходит солнце.

Джек тоже веселился, но еще, кажется, смутился, сразу же напомнил, что я работала в больнице.

– В какой области? – спросил Тони.

На нем были очки для чтения, и он посмотрел на меня сквозь них. Взгляд у него был несколько тяжелым – я бы не удивилась, узнав, что он когда-то работал дипломатом или занимался политикой. У него был вид очень серьезного и властного человека: седеющие волосы, складки на лбу, никаких морщин от смеха. Ничего похожего на Джека.

– Педиатрия.

– А сейчас ты кто?

Я запнулась. Синтия зажгла свечи, и свет менялся, когда шевелилось пламя.

Кто я? Женщина, девушка Джека, дочь, сестра, подруга.

– Ничего медицинского, – выбрала я ответ.

– Понятно, – сказал Тони. – Понятно, – второй раз он произнес эти слова медленнее.

Мы с Одри прозвали отца Джека «серебристая спина» – как доминантного самца стаи горилл, – хотя она его никогда не видела. Он должен держать все под контролем, руководить разговором.

– Здравоохранение слишком хлопотно? – продолжил он.

Именно такой была моя официальная отговорка. Долгие смены, судебные иски, график, лишающий социальной жизни, постоянное давление на психику. Хотя на самом деле все это меня никак не беспокоило.

– Да, – кивнула я. – Перестало радовать.

Мне хотелось рассказать обо всем, что заставило меня уйти. О событиях той чужой холодной зимы. О буре, разметавшей всю мою жизнь. Но я не стала, не могла так просто обсуждать смерть матери за настольной игрой. Объяснять, что я почувствовала, увидев, как родители Джека совместно готовят чай.

Укол ностальгии. Не говоря обо всем остальном.

Потом, когда все поднялись наверх, я пошла в коридор достать телефон из сумки. У меня была привычка брать его в постель, посмотреть Фейсбук, ответить на сообщения Кейт, она спросила: «Как тебе васильковые холмы?», выложить в Инстаграм свои уютные ножки в постели с Джеком. Это было приятное занятие для позднего вечера, когда мы с Джеком вместе.

Дэйви все еще был в гостиной в конце коридора – он любил задувать свечи. Одна из его странностей.

В гостиной еще светились янтарные отблески, мальчик обходил комнату, его тень падала на дальнюю стену. Когда Дэйви наклонялся задуть очередной огонек, видно было, как шевелятся волосы его густой и непослушной гривы. Он так часто расчесывал ее пальцами, что она почти всегда стояла дыбом. Мне были видны лишь его контуры в темноте – черные на оранжевом фоне, – но я увидела, что он поднял руку и тень шевельнулась. Потом этот жест повторился – Дэйви подзывал меня.

Я прошла по коридору, спустилась на три ступеньки в гостиную. Там горели только две свечи – высокая церковная свеча на каминной полке и свечка-таблетка в фонаре на подоконнике. Комната была почти погружена во тьму, Дэйви стоял в середине. Он был высоким, как Джек, но тощим и узкоплечим.

Дэйви поманил меня подойти поближе. Я осторожно приблизилась к нему в темноте.

– Ты же не знаешь? – спросил он, глядя вниз, на пыльную красную дорожку.

Я нажала на телефоне кнопку home, чтобы осветить помещение и рассмотреть Дэйви. Его лицо, красноватое от свечей, стало призрачным, сине-зеленым. На стене над камином висел портрет предка. Кто-то из прежних Россов, олицетворяющий передаваемую по наследству вискарню, основанную при королеве Виктории, и старые почтенные деньги, наращиваемые поколениями.

– Чего не знаю?

Я старалась не смотреть на жутковатый портрет за его спиной – очень похожий на Джека: тяжелый лоб, серьезные глаза, широкие плечи.

Дэйви смотрел в пол. Он вообще редко глядел на кого-нибудь, а сейчас точно не стал бы.

– Что было, что расстроило женщину.

– Женщину на озере?

Я смотрела на него, мысленно заклиная взглянуть на меня. Никогда еще я не слышала от него такой связной речи.

Дэйви не обратил внимания на мои слова, прошелся по комнате, задул свечу на камине. У меня погас экран телефона, и наступила темнота, чуть разгоняемая маленькой свечой на подоконнике, которая отражалась в окне, так что виднелись два крошечных огонька, хаотично мечущиеся в ночи.

– А что было?

Дэйви опять оставил без внимания вопрос и задул последнюю свечу.

Все стало черным.

– Про смерть, – сказал он. – О том, что… Джек спланировал.

И тут же Дэйви вышел из комнаты. Я тихо его окликнула, но он не остановился. Слышно было, как он поднялся по лестнице, скрипнула дверь, и я осталась одна.

К спальне Джека я взлетела стремительно, будто за мной гнались.

Дверь в комнату Дэйви была закрыта, изнутри слышались взрывы.

Джек сидел в кровати, держа в руках книжку Кейтлин Моран «Как быть женщиной».

– Дэйви сейчас кое-что сказал.

Джек загнул уголок страницы, но не встревожился.

– Про ту женщину, – добавила я.

– Какую женщину? – Джек покраснел.

– Он сказал, что женщина кричала из-за того, что случилось. Из-за чьей-то смерти. А потом добавил… – Я остановилась. – Потом сказал, что у тебя был план.

Я специально перефразировала слова Дейви.

Джек застыл с полуоткрытой книгой в руках и смотрел на меня.

– Господи! – воскликнул он. – Ты прости, он иногда пугает гостей и моих друзей.

– А что он имел в виду?

– Ничего, Рейч. Он не знает… сам не понимает, что говорит. Смысла в этом нет.

– Правда? – спросила я, припоминая произошедшее.

Да, может, и правда Дэйви не очень сам себя понимал. И потом: как часто он бывает в здравом рассудке? Вряд ли вообще когда-нибудь.

Я разделась и залезла под одеяло. Джек обнял меня, как всегда, и я протянула руку, чтобы выключить свет.

Закрыла глаза, притворяясь спящей. Через несколько минут дыхание Джека стало глубоким и ровным. Снаружи не было вообще никаких звуков. Совсем. Ни отзвуков далекой дороги, ни соседей. Тишина давила на уши.

И тогда я что-то услышала. Крик лисицы. Как детский плач в ночи.

Мне нужно было навестить Дэйви у него в комнате и спросить, что он имел в виду. Я не могла преодолеть любопытства, и это был единственный способ его увидеть. Из своей комнаты он выходил только по заранее известным поводам. На следующее утро, сославшись на недомогание из-за беременности, я поднялась наверх, но остановилась возле двери Дэйви.

Конец ознакомительного фрагмента.