Алан Брэдли - Сэндвич с пеплом и фазаном Страница 13

Я изучала свое отражение в мутном зеркале.

Лицо, которое туманно, но непокорно смотрело на меня, было сборной солянкой из де Люсов: смесь черт отца, тетушки Фелисити, Фели, Даффи – и главным образом Харриет. В резком свете ламп, моргавших надо мной, оно напомнило мне, но лишь на миг, одно из этих опрокинутых лиц Пикассо, которые мы видели в галерее «Тейт»: бледная кожа и калейдоскопическая мешанина.

Это воспоминание вызвало у меня улыбку, и наваждение прошло.

Я подумала о выцветших, колеблемых сквозняком плакатов военного времени, висящих в кондитерской мисс Кул на центральной улице Бишоп-Лейси: «Держись!», «Не унывай!» и «Вперед!».

Я сделала глубокий вдох, расправила плечи и отдала сама себе честь.

«Отец гордился бы мной сейчас», – подумала я.

– Служи, Флавия, – сказала я себе сама, поскольку его не было рядом. – Служи, де Люс.

Ван Арк беспокойно шныряла по коридору.

– Бип-бип? – спросила она.

– Бип-бип, – ответила я.

– Теперь у тебя есть друг, – сказала она, когда мы медленно спускались по лестнице.

Я все еще была не в настроении для шуток.

– О?

– Джумбо считает, ты – что надо, – объяснила она. – И не только потому что ты дочь Харриет де Люс. Она приглашает тебя на Малую общину сегодня вечером.

– Малую общину?

– У нее в комнате. После наступления комендантского часа. Только самые близкие друзья.

Мне следовало догадаться.

Трудно выглядеть заинтересованной, когда хочешь спать, но я развила эту полезную способность во время особенно продолжительных проповедей викария в Святом Танкреде, посвященных теме спасения души. А теперь я могла использовать ее на практике.

Для начала надо уставиться прямо в глаза преподавательнице, периодически кивая в ответ на ее слова. Можно даже притвориться, что делаешь заметки.

Потом надо упереться локтями в крышку стола и положить подбородок на сложенные ладони, словно размышляя над глубокой мудростью ее слов.

С помощью этих нехитрых приемов я могла ненадолго вздремнуть, полагаясь на веру (вот она, снова вера!), что я проснусь, если ко мне обратятся напрямую. Но этого никогда не случалось. За всю письменную историю учитель никогда не обращался с вопросом к внимательному ученику.

Обман ли это? Что ж, да. Полагаю, да, но как по мне, в любви и образовании все средства хороши.

За весь день я ничего не выучила, но хотя бы немного поспала, так что, когда закончился последний урок (по какому-то совпадению, им оказалась математика), я чувствовала себя на удивление свежей.

К ужину новизна моего появления начала утрачивать остроту. Почти все девочки обменялись со мной словом-другим, каждый раз прикасаясь к моей руке, словно я талисман, который нужно потереть, а те, кто этого не сделал, хотя бы перестали на меня пялиться.

Несмотря на веселую компанию, я очень хотела остаться одна. Скорее бы вечер.

– Ты в порядке? – спросила ван Арк. Это уже становилось ритуалом.

– Да, – ответила я.

Я искала предлог, чтобы уйти: усталость, путешествие, нерегулярное питание, нехватка сна и так далее.

Я не упомянула причину, по которой на самом деле хотела остаться одна и которая заключалась в том, что мой разум отчаянно нуждается в одиночестве, чтобы проявить все, на то способен: поразмыслить о неожиданном и прискорбном (но завораживающем) явлении трупа в «Эдит Клейвелл».

Подобно мистеру Грэдграйнду из «Тяжелых времен», я нуждалась в фактах – только в фактах. Хотя школьный учитель был вымышленным персонажем, придуманным Чарльзом Диккенсом, мне казалось, я слышу его сухой голос, бубнящий у меня в голове: «В этой жизни нам не нужно ничего, кроме фактов, сэр; одних только фактов!»

Мне нужны были следующие факты: а) кем была покойница? б) почему ее засунули в дымоход? в) кто ее туда засунул? г) ее убили? д) если да, то как? и, разумеется, е) кто?

Коллингсвуд ведь упомянула о пропавших девочках и сказала, что их было много.

Чтобы подумать, мне нужны были место и уединение.

– Если не возражаешь, я пойду спать пораньше.

– Но сейчас только шесть часов! – возразила ван Арк.

– Я знаю. Но мой мозг думает, что уже полночь. Видишь ли, я еще не перестроилась с времени по Гринвичу. Думаю, что за день-два я приспособлюсь.

Это был самый лучший предлог, который мне удалось придумать, но ван Арк приняла его без возражений.

– Ладно, беги, – сказала она. – Я зайду за тобой, когда надо будет идти на Малую общину.

Я довольно кивнула, как будто не могла дождаться этого, и сбежала.

Но уснуть не получилось. Хотя тело убрали и комнату вымыли, вычистили и выскребли, я ворочалась и крутилась, сражаясь с простыней и подушкой, словно они – крокодилы, а я – путница, выдернутая из обжигающих песков Египта и брошенная в Нил.

Я пыталась представить, чем занимается полиция, но рассуждения в отсутствие реальной информации были мучением.

Я попыталась считать овец, но тщетно. Овцы меня утомляли.

Тогда я начала считать пузырьки с ядом:

Девяносто девять банок мышьяка на стене,

Девяносто девять банок мышьяка,

Если вдруг одна из банок упадет, станет

Девяносто восемь банок мышьяка на стене,

Девяносто восемь банок мышьяка.

Пузырьки с ядом были на самом деле нарисованы на обоях или же рулоны обоев были вымочены в отраве? Я вспомнила, что мышьяковые обои, выкрашенные с использованием пигмента гидроарсенит меди (II), убили Наполеона и других людей и, к моей печали, больше не производились.

Использовали ли гидроарсенит меди (II) для покраски обоев в Канаде, как это было в Англии? Может, девушка из камина отравилась, потому что спала в отравленной комнате? Во что ее завернули? Это были обои с изображением американского флага? Нет, они бы наверняка сгорели…

Только погрузившись в эти размышления, мой мозг осознал, что он истощен и движется по бессмысленному кругу. Мне надо было выспаться, отчаянно надо было выспаться.

Внезапно я проснулась.

В комнате было темно, и кто-то стучал в дверь, вернее, царапался.

– Флавия! – до меня донесся хриплый шепот.

Я сразу же вспомнила, что заперла дверь, опасаясь, что меня снова разбудит Коллингсвуд.

Я выскочила из кровати, путаясь в простынях, и попрыгала к двери.

При виде меня ван Арк удивленно отступила.

– Ты спала? – спросила она.

– Нет, – ответила я. – Просто вздремнула немного.

– Ладно, неважно, – сказала она. – Одевайся. Быстро. Ты что, забыла о Малой общине?

По правде говоря, забыла.

– Нет, – ответила я.

Я быстро засобиралась, пытаясь придать себе пристойный вид, в то время как ван Арк ждала меня в коридоре.

Но я все равно казалась себе чучелом, когда мы крались по темному коридору к «Флоренс Найтингейл».

Ван Арк откуда-то извлекла клочок бумаги и, подсунув его под дверь, начала водить им из стороны в сторону.

Я сразу же поняла, что это безмолвный сигнал, куда более совершенный, чем стук.

Через секунду дверь медленно отворилась и нас поманили внутрь.

Джумбо и еще с полдюжины девочек, среди которых были Гремли и та крошечная круглолицая блондинка, которую за завтраком Дрюс толкала в ребра, сидели на полу вокруг одинокой свечи, огонек которой заплясал, когда мы вошли в комнату.

– Подвиньтесь, – шепнула Джумбо, и круг расширился, чтобы принять нас.

И она объявила:

– Добро пожаловать, Флавия де Люс.

Я не смогла придумать, что сказать в ответ, поэтому просто улыбнулась.

– В женской академии мисс Бодикот есть традиция, согласно которой каждая новенькая в качестве приветствия рассказывает нам историю. Можешь начинать.

Сказать, что меня застали врасплох, будет преуменьшением.

Рассказать им историю? Я не знаю никаких историй, по крайней мере таких, которые можно рассказать стайке девочек.

– Какую историю? – уточнила я, надеясь получить намек.

– Историю с привидениями, – сказала Джумбо. – И чем она кровавее, тем лучше.

Семь парящих лиц придвинулись ближе, все глаза уставились на меня, если не считать Гремли, поднявшей руку вверх, словно закрываясь от враждебного солнца.

Эта возможность послана мне самими небесами! Уоллес Скруп, сальный репортеришка – слово «сальный» я узнала от Даффи, но до сих пор у меня не было повода его использовать, – предположил, что женскую академию мисс Бодикот населяют привидения. И мне подвернулась возможность поднять эту тему, не показавшись легковерным ребенком.

Но единственной историей о привидениях, которую я могла вспомнить в этот момент, была та, которую Даффи и Фели рассказывали мне, когда я была совсем маленькой: история, так меня пугавшая, что кровь стыла у меня в жилах.

Дело было так…

Глава 7

– В английской деревушке Мальден-Фенвик, – начала я, – недалеко от Букшоу, нашего семейного поместья, – я знала, что для пущего правдоподобия нужны достоверные детали, – находится старинная церковь Святого Румвольда. Она посвящена ребенку, который, как рассказывают, едва родившись, три раза прокричал: «Christianus sum! Christianus sum! Christianus sum!», что означает: «Я христианин», попросил, чтобы его покрестили, прочитал проповедь и умер трех дней от роду.