Майкл Иннес - Гамлет, отомсти! Страница 13

– Мне жаль, – сказал он, когда герцогиня куда-то ушла, – что вы не играете в пьесе. Но вы же не вписываетесь в, так сказать, «цветовую схему», да? Интересно, мог ли у Великого Могола или кого-то еще быть посол в Эльсиноре?

Готт знал, что мистер Боуз обрадуется подобной шутке. И тот рассмеялся:

– Когда-нибудь я сыграю Отелло в доме герцогини. Хмурого мавра! А пока что я учусь, учусь очень многому. Хотя если у королевы был бы темнокожий мальчик… но это потом, ведь так? И на этой старой сцене нельзя гримировать людей, да? Черных нельзя сделать белыми, старых молодыми или просто приукрасить?

– Нет. Это одно из возникших условий. На этой сцене нужно использовать как можно меньше грима. И очень важно, чтобы актеры – для начала – походили на своих персонажей.

– Мистер Клэй, – произнес мистер Боуз, – очень похож на печального датчанина.

– Да. Однако сомневаюсь, что Джервейс Криспин вообще похож на Озрика. А Банни, которого нам пришлось поставить, никак не тянет на гвардейца. А викарий, к сожалению, совсем не похож на доктора богословия, хотя он им является. А лорд Олдирн? Неужели Полоний представляет собой странную смесь Шекспира и Калибана?

Он попал почти в точку: лорд-канцлер, с его высоким круглым лбом, тяжелой челюстью и характерной походкой вразвалочку, представлял собой именно это сочетание. Однако мистер Боуз был несколько потрясен.

– Лорд Олдирн, – с жаром возразил он, – очень хороший человек, ученая и просвещенная личность! Он немного дряхл из-за своих почтенных лет. В моей стране почтенные лета считаются признаком большой святости.

«Виновен в варварском отступничестве, – подумал Готт, – за что и получил легкий упрек». Однако мистер Боуз вежливо продолжил разговор, словно не было никакого потрясения:

– Леди Элизабет, кажется, не похожа на свою героиню. Она слишком красивая, не так ли?

А вот это уже телепатия. Мог ли кто-нибудь, проведя полвека в Индии, столь емко и образно отразить весь индийский характер? Он ясно выразил то, над чем Готт бился несколько дней. Офелия, столь безнадежно мятущаяся по ходу всей пьесы, должна быть несчастной красоткой – не более того. А внешность Элизабет никак не увязывалась с этой ролью, она слишком явно говорила о духе, которым бедняжка Офелия не была наделена. В чем состояла красота Элизабет? Она не являлась чем-то, что можно отделить от удивительных черт характера. Однако она также не представляла собой возвышенный и всегда трагичный тип красоты: тяжелый, роковой, странным образом подверженный меланхолии или раздумьям. Это не Розамунда, не Корделия, не Дездемона и не герцогиня Мальфийская. На самом деле Элизабет не нашлось бы места на елизаветинской сцене, она являла собой поздний образ, созданный Филдингом или Мередитом. И это пугающее откровение о скудности елизаветинской драмы, как бы между прочим высказанное мистером Боузом, стало, возможно, главным интеллектуальным потрясением, которое Джайлз Готт испытал за время пребывания в Скамнуме, которое никак нельзя назвать скучным. Он взглянул на часы.

– Пора начинать, – быстро произнес он.

В «Гамлете» тридцать персонажей с репликами, две-три из которых почти всегда пропускают. Если кто-то играет по две роли, пьесу можно играть с девятнадцатью говорящими актерами. Кроме того, понадобятся несколько статистов: актер-король, актриса-королева, двое слуг, а если возможно – еще один актер, придворный и придворная дама. Толпы нет, но в пятой сцене четвертого акта все не занятые на сцене должны сгрудиться и кричать, представляя собой «датчан».

Такой состав сложился в Скамнуме. Можно было легко обойтись без дублирования: на малые роли находилось много энтузиастов-любителей. Однако отчасти потому, что изначально замышлялась игра живущих в Скамнуме, а в особенности оттого, что Готт опасался скученности на сцене и толкотни в артистическом фойе, решили задействовать как можно меньше людей. В конечном итоге роли распределились следующим образом и были внесены в программу.

Готт полагал, что этой труппой вполне можно управлять на доступном сценическом пространстве. За сценой общее количество присутствующих составит тридцать человек: девятнадцать говорящих актеров, семь статистов (включая самого Готта в роли актера-короля и двух лакеев, одетых в стиле Тюдоров, в роли слуг), суфлер мистера Боуза, слуга герцога и два профессиональных костюмера, мужчина и женщина, выписанные из Лондона. Нерешенным оставался вопрос о присутствии Макса Коупа как тридцать первого члена труппы. Он работал над двумя эскизами: первый представлял собой вид с хоров позади публики, второй – из угла верхней сцены, где он останется более или менее незаметным и получит интересный ракурс главной сцены. Готт хотел, чтобы тот не забирался на хоры, но он едва ли мог на этом настаивать, поскольку именно благодаря кисти Коупа «Гамлет», сыгранный в Скамнум-Корте, навсегда войдет в историю.

Состав, как и почти всегда в любительских спектаклях, получился разношерстным в одной-двух из основных ролей и не совсем надежным в нескольких второстепенных. Лорд Траэрн, игравший дворянина, к сожалению, забыл текст, как только ступил на помост, и превратился в неловкого школьника, хотя и благородной наружности. Питер Марриэт, один из вновь прибывших и еще не притершийся к сцене, выглядел на удивление глупым. Клэй заявил, что тот проявил достаточно рассеянности, чтобы начать реплику норвежского капитана, выйдя как Франциско в первой сцене. Готт добавил, что он упрямо и твердо договорил текст до конца. Стелла Терборг смотрелась более или менее приемлемо в роли без слов, однако она вполне могла сорваться на крик, когда в эпизоде представления ее травит ядом кто-то подозрительно похожий на Черную Руку. Еще больше опасений внушала Ванесса-гонец и Диана Сэндис-актриса, которой предстояло прочесть пролог в сцене представления. Обеим назначили роли явно не по их способностям. У Джервейса Криспина получился перебор: казалось сомнительным, что щегольство Озрика и почти клоунада второго могильщика станут выглядеть одинаково убедительно. Ноэль же выглядел слишком молодо для призрака отца Гамлета. Изначально эту роль определили доктору Крампу, викарию из Скамнум-Дуцис. Однако когда он узнал, что по ходу действия надо акробатически провалиться в люк, после чего довольно долго ползти под сценой, то предпочел более привычное ему дело: совершать панихиду на похоронах Офелии. Тем не менее Ноэль довольно быстро входил в роль. Будучи высокого роста, как и все Криспины, и обладая глубоким басом, снискавшим ему славу на университетских торжествах, он вполне подходил на роль призрака. Готт неустанно повторял себе, что в целом все должно пройти неплохо.

В субботу днем первая генеральная репетиция прошла прекрасно. Питер Марриэт задал ей хороший тон, благодаря неимоверным усилиям произнеся восемь разрозненных однострочных реплик Франциско без ошибок и в нужном месте. Банни, хотя и настаивал, что станет говорить согласно собственному представлению о произношении елизаветинской эпохи, оказался на удивление бравым Бернардо. Сэр Ричард Нейв, в жизни сухой и далекий от поэзии человек – а как же иначе, спрашивала герцогиня, если хочешь улучшить отношения полов? – довольно неплохо придал лиризма Марцеллу. Призрак в исполнении Ноэля, который репетировал с Клеем, взошел на верхнюю сцену и выступал по ней, словно по пятидесяти метрам крепостной стены.

Однако первая сцена мало говорит о том, как пойдет вся пьеса. Главное – взять хороший старт, сразу же вызвать интерес публики и поддерживать его на протяжении всего спектакля. Если начало задастся, то представление пойдет успешно. И теперь оно шло так, как хотел Готт. Создавалась желаемая им атмосфера.

«Гамлет» Готта являлся не тем «Гамлетом», которого Клэй привык играть на профессиональной сцене. Он относился к тому направлению, которое Маллох осторожно называл «новой исторической школой». Это был «Гамлет», в котором, при всей его психологической и поэтической сложности, главный упор делался на проходящий красной линией скрытый конфликт между узурпатором и законным наследником. Требовалось постоянное чувство напряженной борьбы не на жизнь, а на смерть. Поставленный в Скамнуме «Гамлет» делал акцент на битве сильных соперников. С одной стороны – коварный король и его столь же коварный вельможа Полоний. С другой – одинокая фигура принца, еще более устрашающая из-за своей умственной изощренности. В то время как обычный «Гамлет» Клэя в значительной степени являлся порождением эмпирических умов Гёте и Колриджа, главный герой Готта в большой мере вел свое начало от весьма сильных и достойных предшественников Шекспира.

Клэй с энтузиазмом погрузился в новое прочтение пьесы, хотя это требовало больших усилий. И вот во второй сцене начал сказываться результат. Здесь в Клавдии и Гамлете воплотились два антагониста, которым до́лжно сражаться до конца. Здесь начинался поединок, очевидный для любого зрителя эпохи Возрождения. С развитием действия Готт подумал, что он смотрит не просто аккуратно и достоверно поставленного «Гамлета», но «Гамлета» просто замечательного, пока на сцене продолжал воплощаться главный конфликт. Клэй был великим актером, и Готт едва ли это осознавал до своего скамнумского «предприятия», хотя ему было известно о его блестящих успехах. Куда более примечательным являлось то, что герцог Хортон также был великим актером. Чуть раньше он поражал всех во время своих редких и отрывочных появлений на репетициях, а теперь он просто потрясал. В результате этого пьеса принимала заданное Готтом направление. Задумчивый Гамлет стал лишь внешней оболочкой образа. Королева и Офелия отошли на второй план. Пьеса вращалась главным образом вокруг борьбы за власть. Важность обретали именно государственные мужи: лишившийся трона Гамлет, с одной стороны, Клавдий и Полоний – с другой.