Джон Ле Карре - Ночной администратор Страница 14

– Когда Господь сколотил Дикки Роупера, – серьезно сказал он Руку, когда они в пятницу вечером заправлялись тушеным мясом с карри, – он перевел дух, на миг ужаснулся и тут же создал нашего Джонатана, чтобы восстановить экологическое равновесие.

Новости, о получении которых Леонард почти молился всю последнюю неделю, наконец-то пришли. В их ожидании двое приятелей не покидали стен офиса. Гудхью подтвердил сообщения.

– Леонард?

– Да, Рекс.

– Учтите, мы ни о чем с вами не говорили. Разве что после заседания Координационного комитета.

– Как скажете.

– Это последний штрих. Надо уступить им в какой-нибудь мелочи, а то они надуются. Вы же знаете Министерство финансов. – Нет, Берр не знал. – Первое. Это дело для уголовной полиции на сто процентов. Планирование и проведение – исключительно в вашем ведении. Ривер-хауз поддержит, а зачем – не их дело рассуждать. Не слышу криков «ура»! В чем дело?

– А насколько это «исключительно» исключает вмешательство? – В Леонарде заговорил подозрительный йоркширец.

– Если вам понадобится подкрепление извне, тут уж полагайтесь на судьбу. Нельзя же гарантировать, что парни из Ривер-хауз не подслушают какой-нибудь телефонный разговор или не поинтересуются содержимым конверта, прежде чем заклеят его. Или можно?

– Думаю, нельзя. А как насчет наших доблестных американских братишек?

– Спецы из Лэнгли, так же как их двойники с той стороны Темзы, останутся вне зачарованного круга. Железно. Слово Гудхью. Раз решено держать на приколе «чистую разведку» в Лондоне, из этого, естественно, следует, что нужно держать на приколе и соответствующие отделы в штате Виргиния. Такой довод я привел своему хозяину, и он ему внял. Леонард?.. Леонард, вы что, заснули?

– Гудхью, вы просто гений!

– В-третьих, а может быть, и в-четвертых… Мой хозяин, считайте, подал вам руку, правда, самые кончики пальцев, да и то в перчатке, поскольку больше всего боится скандала. – Гудхью отбросил приятельский тон, в его голосе зазвучали железные нотки. – Только прошу вас, Леонард, ничего напрямую ему не передавать. К моему хозяину есть только один путь – через меня. Если я ставлю на карту собственную репутацию, то вам лучше не вмешиваться. Хорошо?

– Хорошо. А что с моей сметой?

– В каком смысле?

– Она одобрена?

В Гудхью опять проснулся славный парень:

– О Боже, святая простота! Конечно, не одобрена. Она утверждена сквозь зубы. Я выбивал ее у трех министров и выцарапал чуть-чуть сверх у тетушки. И коль скоро я буду лично подбивать все счета, извольте впредь отчитываться передо мной в ваших тратах, да и в ваших грехах тоже.

Берр был слишком взволнован, чтобы интересоваться подобными мелочами.

– Итак, зеленый свет, – сказал он, но в основном для того, чтобы услышал Рук.

– Зеленый, зеленый, в желтую крапинку, – проворчал Гудхью. – И чтобы больше никаких ядовитых намеков на Даркера и трепа о том, будто какие-то там тайные агенты вьют себе уютные гнездышки. Будьте ласковы с американцами и не лишайте моего хозяина его теплого местечка и его сверкающего авто. Как вы собираетесь докладывать? Ежечасно? Или три раза в день перед едой? Не забудьте же: мы ни о чем с вами не говорили, по крайней мере до понедельника, пока они не выдавят из себя «добро». Но это уже формальность.

И все же пока команда из уголовной полиции Штатов не оказалась в Лондоне, Берр не решался поздравить себя с победой. Американцы привезли с собой свежий ветер начавшейся наконец-то настоящей работы, за которой забылись все межведомственные распри. Они сразу же понравились Леонарду, а он понравился им больше, чем Рук, державшийся прямо и неприступно. Им очень импонировали простота Берра, его грубоватая речь и ненависть ко всякой бумажной писанине.

Они полюбили его еще больше, когда поняли, что подлому осторожничанью «чистой разведки» Берр предпочитает жесткий курс на поражение врага. «Чистая разведка» была для них воплощением всего самого гнусного, независимо от того, помещалась она в Ривер-хауз или в Лэнгли. И там и там на махинации крупнейшего в Западном полушарии дельца можно было смотреть сквозь пальцы ради сомнительных выгод в другом месте. И там и там операции часто сворачивались на середине, а приказы отменялись кем-то сверху. И там и там сидели желторотые ученые фантазеры в застегнутых наглухо рубашках, воображавшие, что они могут перехитрить опаснейших головорезов в Латинской Америке, и всегда находившие кучу доводов в пользу того, чтобы поступить бесчестно.

Первым прибыл знаменитый Йозеф Стрельски из Майами, широкоскулый славянин, родившийся в Америке. Он был одет в кожаную куртку и кроссовки. Пять лет назад, когда Берр впервые услышал его имя, Стрельски возглавлял какую-то неофициальную кампанию Вашингтона против торговцев оружием, самых ненавистных врагов Берра.

После ожесточенного столкновения с людьми, которые вроде бы считались его союзниками, Стрельски занялся другими делами. Он включился в войну с южноамериканскими кокаиновыми картелями и их подручными в Штатах – подкупленными юристами и оптовиками в шелковых рубашечках, транспортными синдикатами и специалистами по отмыванию денег, а также незримыми политиками и чиновниками, которые участвовали в деле за то, что создавали необходимые условия для осуществления незаконных сделок.

Стрельски был одержим войной против наркомафии. «Америка тратит больше денег на наркотики, чем на еду, Леонард! – возмущался он в такси, в коридоре, за стаканом горячительного. – Подумайте, Роб, за один только год набирается сумма, превышающая все наши затраты на войну во Вьетнаме, да еще она не облагается налогами!» – после чего выпаливал цены на все виды наркотических средств с такой же страстью, с какой «наркоманы» иного порядка выговаривают индекс Доу-Джонса: кокаин-сырец шел по доллару за килограмм в Боливии, поднимался до двух тысяч на перевалочных базах в Колумбии, подскакивал до двадцати тысяч у оптовиков в Майами и продавался уже по двести тысяч с рук. Затем, словно уличив себя в занудстве, Стрельски усмехался и говорил, что будь он проклят, если понимает, как можно удержаться от соблазна получить прибыль порядка ста долларов на один вложенный в дело. Но усмешка не могла погасить холодного блеска в его глазах.

Воинственный огонь, которым постоянно горел Стрельски, казалось, жег его самого. Каждый день с утра пораньше и на ночь глядя он при любой погоде, к наигранному ужасу Берра, бегал трусцой в ближайшем парке.

– Ради Бога, Джо, возьмите кусок сливового пудинга и посидите тихо, – с напускной строгостью сказал ему однажды Берр. – Стоит кому-то подумать о вас, и у него начинается сердечный приступ.

Все рассмеялись. В группе царила атмосфера полной раскованности. Только венесуэлец Амато, помощник Стрельски, воздерживался от улыбок. На всех совещаниях он сидел, плотно сжав губы и устремив вдаль влажно-черные глаза. Но как-то и он просиял от радости. Выяснилось, что жена родила ему дочку.

Другим помощником Стрельски был невероятно крупный ирландец с мясистым лицом по имени Пэт Флинн: типичный полисмен, с удовольствием рассказывал Берр Гудхью, печатающий донесения, не снимая шляпы. О Флинне ходили легенды, и не без основания. Это был тот самый Пэт Флинн, который придумал замаскировать скрытую мини-видеокамеру под электрореле, так что за несколько секунд можно было прилепить ее к любому столбу. И он же придумал, как прослушивать из-под воды, что делается на небольшом судне.

– Пэт много еще чего может, – сказал Стрельски Берру, когда они как-то в сумерках прогуливались в Сент-Джеймском парке, Стрельски – в спортивной форме, Берр – в помятом костюме. – Пэт такой человек, который знает кое-кого, кто знает еще кого-то, и так далее, – продолжал Стрельски. – Без Пэта мы не вышли бы на Брата Майкла.

Стрельски говорил о самом своем ценном и секретном информаторе, а это была щекотливая тема. Берр не рисковал ее затрагивать без согласия Стрельски.

Группа Берра все больше сплачивалась, боссы из «чистой разведки» не желали довольствоваться вторыми ролями. Первая словесная перепалка между ними произошла, когда Стрельски обнаружил явное намерение упрятать Роупера за решетку. Он с удовольствием обрисовал тюрьму, в которую собирался посадить врага.

– Будьте уверены, сэр. Есть такое местечко в Иллинойсе, называется Марион. Двадцать три с половиной часа в сутки – в одиночке, никаких контактов, прогулка в наручниках, пища подается в специальном контейнере через небольшое отверстие. Нижний этаж вообще без окон. Под крышей лучше, но пахнет скверно.

Ледяное молчание последовало в ответ на откровения Стрельски. Наконец оно было нарушено язвительным голосом юрисконсульта кабинета министров.

– Вы уверены, мистер Стрельски, что это именно тот вопрос, который нам следует обсуждать? – начал юрисконсульт высокомерно. – Мы прекрасно понимаем, что изобличенный преступник может принести больше пользы, оставаясь на свободе. Пока он продолжает действовать, вы можете делать все что хотите: выявлять его сообщников, сообщников его сообщников, слушать и наблюдать. Когда вы изолируете его, игра начинается сначала. Если только вы не думаете, что можете подобным образом искоренить преступность. Но ведь никто так не думает? По крайней мере в этой комнате?