Лука Д'Андреа - Сущность зла Страница 15

В глубине ущелья.

– Дождь начался около десяти утра. Гроза как гроза, молний немного. То, что она предвещала готовый разразиться ураган, никто не понял. В апреле в наших краях часто случаются грозы, и мы в Спасательной службе приготовились к долгой и скучной вахте. Весь день играли в карты, а снаружи все больше темнело. Около пяти вечера пришел напарник, и я решил вернуться домой. Едва добравшись, я услышал, как изменилась гроза.

– Услышал?

– Казалось, я попал под бомбежку. Ливень барабанил с такой силой, что я боялся, как бы не разбилось ветровое стекло, а раскаты грома… оглушительные – это мягко сказано. Аннелизе… – В его голосе прозвучала легкая грусть. – Она до сих пор боится грозы?

– Да, и довольно сильно.

Я не стал добавлять, что Аннелизе нашла безотказное средство против этой фобии: секс. Вряд ли отец хотел бы получить сведения такого рода о своей дочери.

– Я поел, подремал перед телевизором до тех пор, пока где-то в половине десятого не отключили электричество. Это меня не встревожило, обычное дело в такую-то грозу. Я зажег свечи по всему дому и стал смотреть в окно. Знаешь, Джереми, я не верю в эти сверхъестественные дела. В призраков, вампиров, в зомби. Не хочу, чтобы ты подумал, будто у меня было предчувствие. Нет, я бы так не сказал, но…

Он не закончил фразу.

– Я нервничал, сильно нервничал. Грозы никогда не страшили меня. Они мне даже по нраву. Вся эта мощь, которая обрушивается на землю, заставляет чувствовать, ну, не знаю, будто ты во власти чего-то великого, тебя превосходящего во много раз. И это прекрасное ощущение. Но в тот вечер молнии сводили меня с ума. Я не мог усидеть на месте. Чтобы успокоиться, стал проверять снаряжение. Не то, каким я пользовался, вылетая по вызову на вертолете, а старый рюкзак, который служил для пеших походов. Когда я застегнул последнюю пряжку, в дверь постучали. Ханнес, Гюнтер и Макс.

– Макс Крюн? – поразился я. – Шериф?

– Глава Лесного корпуса, – поправил меня Вернер. – Ты с ним знаком?

– Скажем так, мы обменялись парой слов.

– И каким он тебе показался?

Я задумался в поисках верных слов, чтобы описать его.

– Добрым дядюшкой, который одевается Дедом Морозом. Но горе тому, кто его разозлит.

Вернер хлопнул себя по коленям в знак одобрения.

– Умеешь ты сказать, Джереми. Добрый дядюшка, которого лучше не злить. Ты его разозлил?

– Был к тому очень близок.

– Он настоящий мужик. Жесткий. Обязан быть таким, по крайней мере, когда носит форму. Но если бы тебе довелось обменяться с ним парой слов, когда он не на службе, ты бы увидел человека умного, здравомыслящего и очень занятного.

– Чем он занимался в восемьдесят пятом?

– Служил в Лесном корпусе простым егерем. Начальником тогда был Командир Губнер, он умер через четыре года, как раз перед тем, как рухнула Берлинская стена. В марте с ним случился первый инфаркт, и Макс, еще совсем мальчишка, должен был взвалить на себя всю работу. И вот он входит ко мне, лицо совсем юное, глаза как у побитого пса. Насквозь промок под дождем. От волнения места себе не находит. С ним – Ханнес и Гюнтер. Я знал обоих, и вид их не предвещал ничего хорошего. Впустил всю компанию, предложил выпить по капельке для согрева. Они отказались. Знаю, это смешно звучит, но то, что они отказались выпить, меня напугало по-настоящему.

– Почему?

– Макс был еще молод и в отсутствие Командира Губнера чувствовал на себе груз ответственности, особенно в такую погоду. Но Ханнес и Гюнтер не были сопляками. Часто мы получали неожиданные вызовы среди ночи, нам это не было в новинку. Дровосеки, не вернувшиеся домой до темноты, пропавшие дети, пастухи, провалившиеся в овраг, все такое прочее. Ханнес и Гюнтер всего навидались. Особенно Ханнес.

Я наконец уловил связь.

– Ханнес. Ханнес Шальтцманн, – пробормотал я. – Отец Курта?

– Он самый.

Я закрыл глаза, пытаясь переварить услышанное. Попробовал вообразить, что должен был испытать Ханнес Шальтцманн, когда обнаружил тело сына. Откинулся на спинку стула: жар, исходящий от камина, припекал бока.

– И потом, Гюнтер никогда не отказывался от стопочки. Особенно из моего специального запаса. Кстати, не выпить ли нам?

Он не стал дожидаться ответа.

Поднялся, принес бутылку. Звякнули стопки.

– Специальный запас. Граппа, сделанная по столетнему рецепту дома Майров. Наверное, когда-то мои предки были богаты, но с тех времен остались только отличные рецепты. Но я, собственно, и не жалуюсь.

– Почему ты решил, что они были богаты?

– Из-за фамилии. Майр. Это означает «зажиточный». Многие немецкие фамилии что-то означают, чаще всего профессии. Майр на местном диалекте Майер, землевладелец. Шнейдер – портной. Фишер – рыбак. Мюллер – мельник. А твоя фамилия что-нибудь значит?

– Я американец, – заявил я, чуть мягче, чем Брюс Уиллис. – Наши фамилии ничего не значат.

Вернер закупорил бутылку и протянул мне стопку.

– Граппа, настоянная на перчике. Произведена, разлита по бутылкам и проверена здесь присутствующим Вернером Майром.

– За старые истории, – сказал я.

– За старые истории, – кивнул Вернер, – которым лучше оставаться в прошлом.

Жидкий огонь. Пламя, прокатившись по венам, погасло, и жар сменился мягким теплом в груди; язык приятно пощипывало.

Вернер откашлялся, вытащил сигарету из моей пачки и продолжил рассказ.

– Это Ханнес поднял тревогу. Весь день он провел вне деревни, по работе, а вернувшись, узнал от жены Хелены, что Курт с друзьями решили устроить пикник на Блеттербахе. Взяли палатку, значит, планировали ночевку. Вначале Ханнес не волновался. Хотя они и не разговаривали с тех пор, как Курт переселился в Инсбрук, Ханнесу было известно, что сын свое дело знает. Он работал в Спасательной службе, и, хоть это и не так, мы, спасатели, себя считаем кем-то вроде элиты гор. Во всяком случае, мы не чета многим, умеем видеть, а значит, предвидеть опасность.

– Но потом непогода усилилась, превратилась в самозарождающуюся грозу, и Ханнес забеспокоился…

– Не сразу, – возразил Вернер. – Такие грозы недолго длятся. Они устрашают, что правда, то правда, но длятся максимум три часа. Все под контролем. Но эта гроза не ослабевала, наоборот, с каждой минутой набирала силу.

– И тогда Ханнес забил тревогу.

И снова я ошибался.

– Nix. Ханнес вышел из дома и направился в казарму Лесного корпуса: хотел переговорить с Максом. Электричество вырубилось, телефон не работал, но в штабе Лесного корпуса был коротковолновой радиопередатчик для чрезвычайных случаев. Ханнес хотел связаться с Гражданской обороной в Больцано, выяснить, есть ли основания для беспокойства. Макса на месте не было, и Ханнес пошел к парню домой, но и там не нашел его. В тот вечер справляли день рождения девушки, которая потом стала его женой, – Верены. Ханнес вломился на праздник, словно ворон, предвестник беды. Извинился за вторжение и объяснил Максу, что ему нужен коротковолновой радиопередатчик. Они вернулись в казарму и попытались связаться с Больцано.

– Попытались?

– Слишком много молний. Было столько помех, как если бы ты сунул голову в стиральную машину. Никогда ничего подобного не случалось. Они испугались. И только тогда решили организовать спасательную экспедицию. По дороге зашли за Гюнтером и все вместе явились ко мне. А я уж и снаряжение приготовил, будто ждал их. – Вернер покачал головой. – Предчувствие? Сам не знаю. Просто не знаю.

– Было около полуночи, – продолжил он чуть менее уверенно, – когда мы отправились в путь на «кампаньоле» Спасательной службы. Выехали из деревни, но были вынуждены два раза останавливаться. В первый раз – чтобы сдвинуть дерево, поваленное бурей; во второй – потому что дорогу размыло, нам пришлось прицепить джип к скале и таким образом попытаться протащить его через яму.

– Положение было настолько скверным?

– Хуже некуда.

Вернер встал, достал из ящика стола карту.

– Вот здесь заканчивалась грунтовая дорога, которая вела к Блеттербаху, – Вернер передвинул палец назад на несколько сантиметров, – а нам удалось добраться только до этого места.

Я подсчитал.

– Оставалось три километра?

– Четыре. Дальше – сплошная топь. Мы знали, что в таких условиях лучше развернуться, отъехать в безопасное место и подождать, пока гроза поутихнет.

– Но речь шла о сыне товарища.

– Стало быть, никаких разговоров. Мы пустились в путь. Камни падали отовсюду, я слышал, как они свистят. Дорога превратилась в поток грязи, каждый шаг грозил вывихом или переломом. Не говоря уже о завалах из деревьев и камней.

Его грубый палец показал на карте кривую, обозначающую перепад высоты, почти в самом центре Блеттербаха, немного смещенную к востоку.

– Они были здесь, но мы этого не знали.

– Туда вела тропа?

Вернер скривился.

– Что-то вроде. Они прошли досюда, – он показал на карте, – где-то до этого места. Потом свернули к западу, все время держа курс на север, и еще раз отклонились во время подъема. Вот тут.