Хью Лори - Торговец пушками Страница 16

Соломон кусал губы. И кстати, правильно делал, поскольку все это звучало просто чудовищно. Но в любом случае ничего лучшего предложить они все равно не могли.

– Вульф находит человека, который, как ему доподлинно известно, никогда не согласится на убийство, и предлагает ему заказ. После чего поворачивает дело так, чтобы прошел слух, будто его заказали, в надежде, что реальные враги на какое-то время угомонятся, полагая, что работу выполнят и без них, – и риску никакого, и денежки целы.

Соломон вернулся к своему дежурству у окна. О’Нил насупился.

– Вы и в самом деле в это верите? То есть вы действительно считаете, что такое возможно?

Я видел, что он отчаянно пытается ухватиться за что угодно, за любую виртуальную ручку, – пусть даже она и оторвется при первом же смыве.

– Да, я считаю, что такое возможно. Нет, я в это не верю. Но в данный момент я лежу в больнице с огнестрельным ранением, и это пока все, на что я способен.

О’Нил принялся расхаживать взад и вперед, то и дело приглаживая остатки волос. Жара, похоже, добралась и до него, но у О’Нила просто не было времени сбросить пальто.

– Хорошо, допустим, – сказал он. – Кто-то действительно мог желать смерти Вульфа. Я не собираюсь делать вид, будто правительство ее величества станет лить безутешные слезы, если завтра его, скажем, собьет автобус. Согласен, врагов у него может быть предостаточно и обычные меры предосторожности тут не годятся. Пока все сходится. Да, он не может объявить им войну… – О’Нилу, похоже, очень понравилась эта фраза, – и он решает запустить «утку», якобы заказав самого себя. Однако номер не проходит. – О’Нил вдруг прекратил расхаживать по палате и взглянул на меня: – Кстати, а с чего ему быть уверенным, что заказ – фальшивка? Откуда он мог знать, что вы не доведете дело до конца?

Я посмотрел на Соломона. Он знал, что я смотрю на него, но не повернулся.

– Ко мне уже обращались, – сказал я. – Предлагали кучу денег. Я ответил «нет». Возможно, он знал об этом.

Ту т О’Нил вдруг вспомнил, насколько он меня не любит.

– А вы всегда отвечали «нет»? (Я впился взглядом в О’Нила, настолько дерзким, насколько у меня хватило сил.) Кто его знает, а вдруг вы изменились? Вдруг вам срочно понадобились деньги? Нелепо так рисковать с его стороны.

Я пожал плечами, подмышка тут же заныла.

– У него был телохранитель, и к тому же он знал, с какой стороны ждать опасности. Райнер провисел у меня на хвосте несколько дней, прежде чем я оказался в их доме.

– Да, но ведь вы все-таки оказались там, Лэнг. Вы и в самом деле…

– Я пришел туда предупредить его. Чисто по-соседски.

– Ну хорошо. Допустим. – О’Нил снова принялся вышагивать туда-сюда. – И каким же образом он «устроил дело» так, чтобы прошел слух о заказе на его убийство? Исписал этой новостью стены городских сортиров, дал объявление в «Стандард»?

– Ну вы же об этом как-то узнали.

Силы оставили меня, ужасно хотелось спать, и я бы даже не отказался от тарелочки чего-нибудь очень бурого и ужасно вонючего.

– Мы не его враги, мистер Лэнг, – ответил О’Нил. – Во всяком случае, не в том смысле, какой вы подразумеваете.

– Тогда как вы узнали, что я, как вы выразились, за ним охочусь?

О’Нил прекратил свою беготню. Он явно боялся, что и так уже выдал мне чересчур большие объемы информации. Он сердито зыркнул на Соломона, словно обвиняя в том, что тот оказался недостаточно хорош в роли дуэньи. Соломон хранил невозмутимое спокойствие.

– Почему бы вам не рассказать ему, а, мистер О’Нил? Он и так уже получил пулю в грудь, причем не по своей вине. Вдруг рана затянется быстрее, если он узнает, почему это произошло?

Какое-то мгновение О’Нил переваривал это предложение, затем повернулся ко мне.

– Хорошо, – буркнул он. – Мы получили информацию о вашей встрече с Маккласки, или Вульфом… (Я буквально видел, как он наступает на горло собственной песне.) Мы получили эту информацию от американцев.

В этот момент открылась дверь и вошла медсестра. Вполне возможно, это она похлопывала меня по руке, когда я проснулся в первый раз, но побожиться не могу. Посмотрев сквозь Соломона и О’Нила, она подошла к кровати, чтобы поправить подушки, взбить, разгладить – в общем, сделать гораздо менее удобными, чем раньше.

Я поднял глаза на О’Нила.

– Вы имеете в виду ЦРУ?

Соломон улыбнулся, а О’Нил едва не наделал в штаны.

Медсестра и бровью не повела.

6

Время пришло, а человек – нет.

В госпитале я проторчал ровно семь кормежек – даже не могу сказать, сколько это по времени. Я смотрел телик, глотал таблетки, пытался дорешать наполовину решенные кроссворды из старых женских журналов. И терзал себя бесчисленными вопросами.

Для начала: чем я занимался? Зачем лез под пули, которыми стреляли неведомые мне люди по неведомым мне соображениям? Какая мне от этого польза? Какая от этого польза Вульфу? И какая от этого польза О’Нилу с Соломоном? И почему кроссворды заполнены лишь наполовину? Пациенты выписывались? Или умирали, не успев закончить начатое? Или они ложились в больницу специально, чтобы удалить половину мозга? Можно ли тогда расценивать наполовину решенный кроссворд как доказательство искусности хирурга? Кто все-таки содрал с журналов обложки и почему? И можно ли считать ответом на пункт «не женщина» (7 по вертикали) слово «мужчина»?

Но прежде всего, почему фотография Сары Вульф будто намертво прилепилась изнутри к дверце моего мозга, так что каждый раз, если мне хотелось подумать – будь то во время вечерней телепередачи, за сигареткой в больничной уборной или почесывая большой палец ноги, – повсюду тут же возникала она, улыбающаяся и одновременно угрюмая? Нет-нет, повторяю в сто первый раз: в эту женщину я не влюблен!

Удовлетворить мое любопытство, хотя бы отчасти, мог один мой старинный приятель – Райнер. А потому – когда я решил, что достаточно здоров, чтобы сползти с кровати и немного пошаркать тапками по коридору, – я позаимствовал халат и отправился наверх, в отделение Баррингтон.

О том, что Райнер тоже лежит в Мидлсекской больнице, сообщил Соломон, изрядно удивив меня этой новостью. Уж на долю секунды – точно удивив. Согласитесь, странная ирония судьбы: после всех передряг, через которые нам обоим пришлось пройти, – и попасть на ремонт в одну и ту же мастерскую! Хотя, с другой стороны, как правильно отметил Соломон, в Лондоне осталось не так уж и много больниц, и если вы, скажем, сильно ушибетесь где-нибудь к югу от Уотфорд-Гэп, то рано или поздно, но наверняка окажетесь в Мидлсекской больничке.

Райнер покоился в отдельной палате, прямо напротив сестринского поста. Он лежал без движения, опутанный паутиной из проводков, которые тянулись к баррикаде из попискивающих ящичков. Глаза его были закрыты – то ли спит, то ли в коме, – а голова походила на громадный, почти мультяшный кокон, как будто Дорожный Бегун[5] слишком уж часто ударял его по башке. И еще на нем была голубая фланелевая пижама, благодаря которой Райнер – наверное, впервые за многие годы – выглядел по-детски невинным. Я стоял у кровати, искренне ему сочувствуя, покуда не появилась медсестра и не спросила, что мне нужно. Я ответил, что нужно мне до черта, но для начала я вполне удовольствуюсь именем Райнера.

«Боб», – ответила сестричка, явно желая, чтобы я поскорее убрался, от решительных действий ее удерживал лишь мой больничный халат.

Прости, Боб, подумал я. Что уж тут поделаешь? Ты просто выполнял свою работу, приятель, делал то, за что тебе платили, пока не появился какой-то засранец и не жахнул тебя по голове мраморным Буддой. Горько и неприятно.

Само собой, Боб отнюдь не был паинькой из церковного хора. Он не был даже хулиганом, который не дает прохода паиньке из церковного хора. В самом лучшем случае он был старшим братом хулигана, который не дает прохода хулигану, который не дает прохода паиньке из церковного хора. Соломон проверил Райнера по базе данных своего министерства и выяснил, что в прошлом моего крестника выперли из Королевских Уэльских Стрелков за спекуляцию. Вы не поверите, сколько всего – начиная от шнурков армейских ботинок и заканчивая бронетранспортерами «сарацин» – покинуло гарнизонные ворота под шерстяным свитером Боба Райнера! Но все равно, именно я шарахнул его по голове, и потому именно я сейчас мысленно просил у него прощения.

Я положил остатки Соломонова винограда на тумбочку у изголовья и вышел из палаты.

Леди и джентльмены в белых халатах наперебой уговаривали меня задержаться еще хотя бы на несколько дней, но я лишь тряс головой и стоял на своем. Поцокав языками, они заставили меня расписаться в каких-то бумагах, показали, как менять повязку, и напоследок велели немедленно возвращаться, если рана вдруг воспалится или начнет зудеть.

Я поблагодарил их за доброту и сердечность, вежливо отклонив предложение воспользоваться инвалидной коляской. Да оно и к лучшему, поскольку лифт все равно не работал.