Патрик Квентин - Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник) Страница 17

– Ах, вот вы о чем! – воскликнул он. Взгляд его тоже опустился, и мне сразу стало понятно, что он мысленно нарисовал себе мраморный столик с сифоном для содовой. – Вижу, вам понравились кофейные пирожные. Это новинка. Мы тоже начали их покупать. Восемь центов за пару. Не так уж дорого.

Я посмотрел на это свежее лицо с ясными глазами и только пожал плечами.

– В самом деле? Тогда гулять так гулять, черт возьми! Закажите пару и для меня.

После этого я решил сделать перерыв в своих психологических экзерсисах. Стрельнул у мисс Браш сигарету и присоединился к Геддесу, расположившемуся в кресле у одного из столов для бриджа. Он читал какой-то роман, но оторвался от книги, заметив меня.

– Где вас носило целый день? – спросил он с улыбкой.

Во мне родилось почти неудержимое желание обсудить с ним все это безумие и получить совет от разумного англичанина, но мне не хватило отваги нарушить чрезвычайно строгие указания, полученные от Морено.

– О, я провел почти все время у Ленца, – ограничился я выдумкой. – Он сегодня устроил для меня детальную проверку и пришел к выводу, что у меня все еще есть шанс полностью оправиться.

Геддес на время принял свою англо-индийскую ипостась и ударился в рассказы, как играют в поло в Калькутте. На меня тема подействовала успокаивающе, хотя я ничего не смыслил в поло и совершенно не представлял себе, что за город Калькутта. Все время, пока Геддес говорил, он бездумно листал книгу, которую продолжал держать в руках.

– Что вы читаете? – поинтересовался я, когда возникла небольшая пауза.

– Честно говоря, я ничего не читаю. Просто нашел эту книгу здесь на столе.

Он открыл томик совершенно произвольным движением, и мы одновременно издали удивленный возглас.

Между страницами лежал небольшой листок бумаги. Причем лежал текстом вверх, и мы смогли сразу прочитать слова, написанные нетвердой рукой печатными буквами:

ОПАСАЙТЕСЬ ИЗАБЕЛЛЫ БРАШ

ПРОИЗОЙДЕТ УБИЙСТВО

Какое-то время мы оба молчали. В этой уже знакомой фразе, но нанесенной на бумагу, заключалось нечто гораздо более зловещее, чем любые неизвестно откуда доносившиеся голоса. В моем сознании сразу возникло множество крайне неприятных предположений.

– Как считаете? Это снова проделки Фенвика? – спросил англичанин, первым прервавший затянувшуюся паузу.

– Только небу и астральному полю известно, – мрачно ответил я.

Геддес предложил показать записку мисс Браш, но я разубедил его. Мне показалось разумнее не вмешивать ее снова. Если кому-то надлежало обо всем знать, то, уж конечно, в первую очередь доктору Ленцу.

Положив листок себе в карман, я сказал, что сам позабочусь об остальном. Геддес же был только рад, что решение проблемы перестало быть бременем для него.

Мне представлялось крайне интересным, кому предназначалось послание, но гадать долго не пришлось. Мы все еще обсуждали записку, когда появился старина Лариби. Он оглядел комнату и устремился прямо к нам. Пробурчав что-то о забытой здесь книге, он взял ее со стола.

Мы с Геддесом обменялись взглядами. А затем, подчиняясь мгновенному импульсу, я произнес:

– Вещь на мраморном столе.

И снова реакция моих спутников оказалась крайне необычной. Геддес уставился на меня так, словно не мог поверить своим ушам. А Лариби замер в полной неподвижности. Его нижняя губа вдруг слегка задрожала, и показалось, что он готов расплакаться, как маленький мальчик. Но затем он сделал над собой усилие, взял выражение лица под полный контроль и обвел комнату величественным жестом – одним из тех, которые, вероятно, заставляли когда-то трепетать всю Уолл-стрит.

– Вы, должно быть, имеете в виду мраморную плиту? – спросил он уже вполне твердо. – Так вот. На мраморной плите не должно быть ничего, кроме моей фамилии с датами рождения и смерти. Похороны тоже необходимо сделать самыми скромными. Мне нужно экономить. Экономить на всем…

Затем он печально покачал головой, словно сожалея о быстротечности человеческой жизни, и побрел прочь. Я снова вытянул пустышку. И глупейшую пустышку, надо признать.

Как только мы опять остались одни, Геддес повернулся ко мне все еще с округлившимися от изумления глазами.

– Какого дьявола вы начали нести полную бессмыслицу? – спросил он.

Я усмехнулся.

– Все в порядке. Я не свихнулся. Просто шутка получилась неудачная.

– Слава тебе господи! – Выражение тревоги на его лице сменилось облегчением. – А мне уж на секунду померещилось, что последний оплот разума в этой лечебнице не выдержал напряжения. – Он удовлетворенно улыбнулся. – Для меня это стало бы последней каплей, Дулут. Пока вы рядом, я еще кое-как справляюсь с собой.

– Двое сироток в бурю, – сказал я. – Нам необходимо держаться друг друга.

Я был благодарен ему за возложенную на меня надежду. Но тот факт, что его взволновало только состояние моего собственного умственного здоровья, лишь обострил чувство вины. Пока все, что мне удалось, это изумить или расстроить четверых собратьев-пациентов. Ирония судьбы заключалась в том, что теперь я сам превращался в некое подобие подрывного элемента.

Некоторое время мы продолжали сидеть молча. Потом Геддес озвучил то, что занимало сейчас наши мысли больше всего.

– Значит, послание было адресовано Лариби, – пробормотал он задумчиво.

– Да, – кивнул я, – адресат стал нам безусловно ясен. Но я бы дорого дал, чтобы узнать, с какой целью написали записку.

Геддес тихо произнес, поглаживая усы:

– Мне все это очень не нравится, Дулут. У меня такое впечатление, что происходит нечто весьма и весьма странное.

Я пожал плечами.

– И вы, черт возьми, имеете все основания так думать, – неохотно пришлось согласиться с ним.

XII

Воскресный вечер опять стал временем общения всех пациентов независимо от пола. Из привычных развлечений было решено под каким-то благовидным предлогом отменить только танцы. После ужина хлопотливая мисс Браш отвела нас в главный зал, словно не произошло ничего, что могло бы нарушить нормальное течение жизни. Меня это поначалу удивило, но потом я увидел в идее здравый смысл. Когда нервы у людей напряжены, всегда лучше их чем-то занять. Во мне теплилась надежда, что сам я целиком буду занят Айрис.

Но меня ожидало разочарование. Она не появилась. Я пристал с расспросами по поводу ее отсутствия к миссис Делл – коллеге мисс Браш из женского отделения, – на что получил совершенно спокойный ответ: мисс Пэттисон немного устала. Сначала мною овладели самые мрачные предчувствия, воображение рисовало всевозможные неприятности. Но затем я вспомнил швабру у нее в руках и решил, что на ее месте любая женщина имела полное право на усталость.

Дурное настроение воскресного дня ни у кого не улучшилось и к вечеру. Хотя присутствовало большинство и мужчин, и женщин, мы почти не общались друг с другом. Пациенты держались разрозненными группами, несмотря на все усилия сотрудников наладить общие контакты.

Геддес, Билли Трент и я какое-то время играли в карты, пока Геддес не заснул. Тогда мисс Браш предприняла попытку усадить меня за игру в бридж с тремя дамами, но я вежливо отказался. Мною, как и остальными, владела депрессия, к которой примешивалась тревога.

Мисс Пауэлл из Бостона расположилась одна в углу рядом с фортепьяно, раскладывая пасьянс. Я пересек зал и занял кожаное кресло по соседству с ней. Она приветствовала меня с безукоризненной вежливостью, но склонности к беседе не выказала. Все ее внимание поглощало правильное совмещение карт на столе.

Однако, наблюдая за ней, я заподозрил, что она добавляет карты из спрятанной где-то колоды, а потом определенно убедился в передергивании. Ей пришел джокер три раза подряд.

Ко мне сразу вернулись воспоминания о неприятном случае с секундомером, как и о моем психоаналитическом эксперименте, о котором я на время забыл. Так или иначе, но мисс Пауэлл представлялась мне вовлеченной в ситуацию, где таинственные обстоятельства все еще выглядели совершенно необъяснимыми. И я решил попытать удачи с ней.

– Такие вечера должны навевать вам ощущение, что вы снова в Бостоне, не так ли, мисс Пауэлл? – осторожно начал я. – Лично у меня этот город ассоциируется с вещью на мраморном столе.

Мисс Пауэлл раздраженно повернулась в мою сторону, уже подготовленная карта зависла в воздухе. Она хмуро наморщила лоб и сказала:

– Если вы говорите о прилавках рыбного рынка, мистер Дулут, то мне ваши ассоциации непонятны. К тому же по воскресеньям он не работает, что, разумеется, правильно.

И она отвела от меня взгляд, будто я сам внезапно вызвал у нее ассоциацию с сырой рыбой из Бостона. На ее лице даже отобразилась некоторая брезгливость. А мне ничего не оставалось, как подняться и оставить ее, так ничего и не выяснив.

Дальнейшие бесцельные блуждания по залу привели меня в итоге к герру Штрубелю. Прославленный дирижер стоял у стола и рассеянно листал какой-то музыкальный журнал. Я присоединился к нему, а он встретил меня поистине венским поклоном, после чего заговорил о сценическом искусстве.