Джорджетт Хейер - Шаги в темноте Страница 18

– Пожалуй, схожу посмотрю, – сказал Чарльз.

– Ты хочешь идти один? – спросил Питер.

– Да. Если пойдем вдвоем, можем спугнуть его. Попробую что-нибудь разузнать.

Распрощавшись с констеблем, они направились в сторону деревни. У «Колокола» Чарльз вышел из машины и зашагал через поле в сторону реки. До мельницы было минут десять ходьбы, и, как и предсказывал Флиндэрс, на берегу Чарльз заметил рисующего Дюваля.

Чарльз подходил к нему сзади и успел разглядеть художника, прежде чем тот его увидел. Дюваль напоминал огородное пугало, однако был вполне трезвым. Он был настолько поглощен работой, что заметил Чарльза, когда тот приблизился.

Вздрогнув от неожиданности, Дюваль поднял на Чарльза налитые кровью глаза.

– Добрый день, – вежливо произнес Чарльз. – Извините за беспокойство. Но ваша картина поистине замечательна.

И это было правдой. Он подумал, что критика Флиндэрса имела под собой основания. В картине содержалось нечто невыразимо жуткое, да и написана она была с поистине дьявольским мастерством, хотя старую мельницу узнать в ней было сложно.

Презрительно ухмыльнувшись, художник неприветливо заявил:

– Что вы, англичане, смыслите в искусстве? Ничего!

– Боюсь, что вы правы, – кивнул Чарльз. – Но ведь она не предназначена для нашей Академии? Вы, вероятно, выставляетесь в модном салоне?

Лесть достигла цели.

– Да, верно, – ответил Дюваль. – Этой картиной, моим шедевром, я сделаю себе имя. Мир наконец узнает обо мне.

Его лицо осветил внутренний огонь, который, впрочем, сразу же погас. Он пожал плечами и мрачно произнес:

– А как вы смогли понять гениальность этого произведения?

– Меня особенно поразили тени на вашей картине, – гнул свою линию Чарльз. – По сути дела…

– Я вижу их красными! Тускло-красными.

– Очень немногие люди способны увидеть их такими, – искренне сказал Чарльз.

Он вскоре обнаружил, что месье Дюваль чрезвычайно чувствителен к лести, даже самой неприкрытой, и продолжил распространяться в том же духе. Через двадцать минут художник почти растаял, и когда Чарльз торжественно заявил, что для Фрэмли большая честь иметь среди своих жителей гения, он с отвращением отбросил кисть и воскликнул:

– Вы думаете, я живу здесь по своей воле?!

Дюваль согнулся на своем походном стульчике, и его рука, державшая палитру, задрожала от переполнявших его эмоций.

– Я только и думаю, как отсюда убраться! Пять лет я здесь прозябаю, пять лет! Но наступит день, когда все закончится. И тогда я свободен, я исчез!

Он немного успокоился и хитровато улыбнулся, показав потемневшие зубы.

– Странно я говорю? Не то что вы, англичане, всегда холодные как лед. Здесь я для всех просто сумасшедший француз, но вы сумели разглядеть во мне гения, мой друг! – Дюваль ударил себя в грудь. – Тут, у меня в душе! Вы в восторге от моей картины и не смеетесь у меня за спиной. А раз вы умеете ценить настоящее искусство и проявили понимание, я вам кое-что скажу.

Взяв Чарльза за рукав костистыми пальцами, он тихо произнес:

– Будьте осторожны. Вы собираетесь жить в доме, который принадлежит Монаху. Предупреждаю вас, будьте осмотрительны и не пытайтесь мешать ему. Это сулит неприятности. Слышите? Вам грозит опасность, серьезная опасность.

– Благодарю за предупреждение, – невозмутимо ответил Чарльз. – Но мне кажется, привидение не может нанести мне большого вреда.

Художник как-то странно посмотрел на него.

– Я только прошу вас быть осторожным. Вы пытаетесь найти Монаха, потому что не верите в призраков. Но, повторяю, это очень опасно.

– Вы считаете, мне не следует выяснять, кто он такой?

– Никто этого не знает. Никто! Но возможно, бедняга Дюваль, над которым все смеются, когда-нибудь узнает, кто он такой.

Взгляд его затуманился, на губах заиграла улыбка, голос понизился до шепота:

– И когда я это узнаю, то буду наконец свободен и отомщу за все! О, как это сладостно сознавать!

Его когтистые руки судорожно сжались, словно он душил невидимого врага.

– Простите, Монах вам, видимо, здорово насолил? – предположил Чарльз.

Его слова вывели Дюваля из мечтательного оцепенения. Он поднял свою кисть.

– Это призрак, – пробормотал он. – Вы же сами сказали.

Поняв, что больше от художника ничего не добьешься, Чарльз приготовился к отступлению.

– Ну вот я и разберусь, призрак или нет, – проговорил он. – Вы, кажется, тоже заняты этим. Если вам нужна моя помощь, то милости просим к нам в монастырь.

– Не нужно мне никакой помощи, – ответил Дюваль, надувшись, как обиженный ребенок.

– Не нужно? А если однажды я сообщу, что видел лицо этого Монаха?

Дюваль быстро обернулся:

– Ничего вы не видели! Он не показывает лица, и даже не пытайтесь увидеть его. – В упор взглянув на Чарльза, художник тихо произнес: – Один человек видел его – всего раз в жизни. Только один человек!

– Да? И кто он?

– Не имеет значения, тот человек уже умер.

– От чего он умер? От страха? – насмешливо поинтересовался Чарльз.

Художник опустил голову.

– Возможно. Но я думаю, что не от страха, – проговорил он, выдавливая краску из тюбика. – Возвращайтесь в свой монастырь и не забывайте о моих словах.

– Постараюсь. Надеюсь увидеть вашу картину, когда она будет ближе к завершению.

Дюваль по-детски обрадовался:

– Вам так понравилось, что хотите увидеть и другие работы? У меня дома есть много картин, может, и не таких, как эта, но все они гениальные. Приходите ко мне, и я вам их покажу. Возможно, вы даже что-нибудь купите у меня?

– Я об этом подумывал, – соврал Чарльз.

Монах был моментально забыт. В глазах художника вспыхнул алчный огонек.

– Bon![6] Приходите скорее, и я покажу вам свои лучшие произведения. Может, завтра? Или послезавтра?

– Спасибо. Я загляну к вам завтра. Приблизительно в это же время. – Чарльз посмотрел на часы. – В половине четвертого? Или вы работаете?

– Нет, нет! Я полностью к вашим услугам, – заверил Дюваль.

– Тогда au revoir[7]. Увидимся завтра.

Сердечность, с которой Дюваль распрощался с Чарльзом, ничуть не напоминала о его былой неприветливости. Тот быстро зашагал к деревне, размышляя о художнике.

Одно было ясно: это не Монах, разве что Дюваль обладает выдающимися артистическими способностями. Однако человеку, постоянно находящемуся в наркотическом тумане, вряд ли по силам такая роль. Однако именно это состояние заставляет относиться к его словам с долей сомнения. Многое из его болтовни подозрительно напоминает галлюцинации наркоманов, хотя, когда он упоминал о Монахе, в его глазах мелькнула ненависть. Он говорил о нем не как о привидении. Для Дюваля Монах был вполне реальной фигурой, к тому же очень страшной. Однако не исключено и то, что в состоянии, близком к белой горячке, в его мозгу мог возникнуть образ монастырского призрака, который позже оброс фантастическими подробностями.

Если предположить, что Монах никакой не призрак, то возникают сразу два вопроса. Во-первых, зачем понадобился этот бессмысленный маскарад? Во-вторых, кто за этим стоит? Найдя ответ на первый вопрос, ответить на второй будет значительно легче.

Что касается его личности, пока здесь не за что уцепиться – это может быть любой из их новых знакомых или же кто-нибудь неизвестный.

Художник что-то знает, но как далеко заходит его осведомленность, пока неизвестно. Чарльз надеялся, что, купив что-либо из его картин, он расположит его к себе и выудит информацию. Правда, есть риск, что тот просто сочинит эффектную сказку, но ради дела можно рискнуть.

Чарльз подошел к гостинице. Бар был закрыт, но во дворе за аркой имелось продуваемое всеми ветрами помещение, именовавшееся гостиной. Там он обнаружил своего шурина, сидящего в неудобном кожаном кресле и беседующего с мистером Экерли. Полковник был в мешковатых брюках гольф, а к одному из столов была прислонена сумка с клюшками.

– Ага, вот и Малкольм! – провозгласил он, увидев Чарльза. – Присаживайтесь, дорогой друг! Рыбачили? А я возвращался после своего ежедневного гольфа! Заметил вашу машину у входа и решил поинтересоваться, кто из вас пытается выпить в столь неурочный час. Вы куда-то ходили?

– Возможно, этот факт не широко известен, но я более или менее трезвенник, – сообщил Чарльз.

– Скорее менее, – уточнил Питер.

Полковник оценил шутку.

– Отлично сказано, Малкольм. Надо запомнить. Можно толковать двояко, да? Так чем же вы занимались? Наносили визит жене викария?

– Для этого я слишком трезв, сэр, – с серьезным видом ответил Чарльз. – Нет. Я общался со странной личностью, рисующей еще более странную картину.

Полковник поднял брови.

– С этим французиком? Я, конечно, не разбираюсь в искусстве, но, по-моему, его картины – полная дрянь. Я человек простой, и если смотрю на картину, хочу увидеть там что-то вразумительное. Хотя, наверное, я отстал от жизни.