Кен Фоллетт - Скандал с Модильяни. Бумажные деньги Страница 18

Но стоило закрыть глаза, как навязчивое чувство, что она о чем-то забыла, вновь посетило ее. Она постаралась вспомнить все о Модильяни, о чем когда-либо читала или слышала, но, как выяснилось, известно ей было не так уж много. Постепенно она задремала.

Пока она спала, солнце миновало зенит и стало мощно светить в окно, заставив ее обнаженное тело покрыться потом. Она беспокойно металась во сне, время от времени хмуря лицо. Светлые волосы пришли в полнейший беспорядок и налипли на щеки.

Затем она вдруг резко проснулась и порывисто села на постели. У нее от перегрева пульсировало в голове, но она не обращала на это внимания, а сидела и смотрела прямо перед собой, подобно человеку, которому только что явилось откровение.

– Какая я законченная идиотка! – воскликнула она. – Он же был иудеем!

Раввин с самого начала понравился Ди. Он являл собой приятный контраст тем святым отцам, которые могли воспринимать ее только лишь как запретный и греховный плод. У него были приветливые карие глаза и седые пряди в черной бороде. Его заинтересовали ее поиски, а она неожиданно для самой себя выложила ему все начистоту.

– Тот старик в Париже упомянул о священнике, я решила, что речь идет о католическом пастыре, – объяснила она. – Но совершенно забыла, что Модильяни происходил из семьи евреев-сефардов[10]. И притом из истово верующей, ортодоксальной семьи.

Раввин улыбнулся.

– А я знаю, кому досталась картина! Мой предшественник был человеком эксцентричным, как многие раввины. Его интересовало буквально все – научные эксперименты, психоанализ, коммунистические идеи. Хотя он, разумеется, уже умер.

– И, как я подозреваю, никаких картин в оставленном им после смерти имуществе не оказалось?

– Мне ничего не известно об этом. Перед смертью он уже серьезно болел и потому покинул город. Перебрался в деревушку Польо на побережье Адриатики. Я, конечно, был тогда еще очень молод и помню его не так уж хорошо. Но, если не ошибаюсь, в Польо он прожил вместе с сестрой года два. До самой смерти. И если картина уцелела, то должна находиться у нее.

– Но ведь она тоже, должно быть, уже умерла.

Он рассмеялся.

– Разумеется. Вы поставили перед собой чрезвычайно трудную задачу, милая юная леди. Но ведь у них могли остаться потомки.

Ди пожала ему руку.

– Вы были очень добры ко мне, – сказала она.

– Что только доставило мне истинное удовольствие, – отозвался он и, насколько ей показалось, говорил чистую правду.

Направляясь снова к себе в отель, Ди почти не ощущала боли в натруженных ногах. Она составляла планы. Ей нужно будет взять напрокат машину и поехать в ту деревню. Отправиться решила уже на следующее утро.

Очень хотелось обо всем кому-то рассказать, поделиться добрыми новостями. Ей вспомнилось, как она поступила, когда ее в последний раз посетило такое же настроение. Она зашла в магазин и купила открытку.

Потом написала на ней:

«Милая Сэмми!

У меня сложились каникулы, о каких я всегда мечтала! Я веду самую настоящую охоту за сокровищем!!! Отбываю в Польо на поиски потерянного Модильяни!!!

С любовью Д.»

Найдя немного мелочи в карманах, потратила ее на почтовую марку и бросила открытку в ящик. И лишь потом сообразила: у нее не хватит денег, чтобы арендовать автомобиль и пересечь страну.

Безумие какое-то. Она шла по следу произведения искусства, которое стоило от пятидесяти до ста тысяч фунтов, но не могла себе позволить арендовать машину. Ди почувствовала острый приступ разочарования и раздражения.

Не попросить ли денег у Майка? Черт, нельзя. Она не сможет так уронить свое достоинство перед ним. Разве что намекнуть, когда он позвонит. Если вообще позвонит. Его зарубежные деловые турне обычно протекали по непредсказуемому графику.

Ей необходимо раздобыть денег другим путем. Мама? Вполне обеспеченная женщина, вот только Ди уже годами почти не уделяла ей ни внимания, ни своего времени. У нее нет права просить старушку об одолжениях. Дядя Чарльз?

Да, но все это требовало достаточно продолжительного ожидания. А Ди не могла унять зуда, гнавшего ее дальше по следу.

Свернув в неприметный проулок, где располагался ее отель, она увидела припаркованный у тротуара синий с металлическим отливом «Мерседес». У человека, который стоял, прислонившись к машине, была до боли знакомая голова, покрытая черными кудрями.

Ди бросилась бежать.

– Майк! – завопила она сама не своя от счастья.

Глава вторая

Джеймс Уайтвуд остановил свой «Вольво» на узкой улочке в Ислингтоне и заглушил двигатель. Полную пачку сигарет и коробок спичек он положил в один карман, а чистый блокнот и две шариковые ручки – в другой. Он ощущал привычное легкое напряжение. Застанет ли он ее в хорошем настроении? Скажет ли она хоть что-то, достойное последующего цитирования? Дала о себе знать застарелая язва, и он тихо выругался. Он же брал интервью в буквальном смысле у сотен звезд, и это ничем не будет отличаться от остальных.

Заперев машину, он постучал в дверь дома Саманты Уинакр. Ему открыла круглолицая светловолосая девушка.

– Я – Джеймс Уайтвуд из «Ивнинг стар».

– Входите, пожалуйста.

Он последовал за ней в прихожую.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Анита. Я здесь работаю.

– Рад познакомиться с вами, Анита, – он одарил ее очаровательной улыбкой. Всегда полезно наладить теплые отношения с людьми из близкого окружения звезды кино.

Она проводила его чуть ниже, в цокольный этаж.

– К вам мистер Уайтвуд из «Стар».

– А, привет, Джимми! – Саманта сидела, поджав под себя ноги, на софе из «Хабитата», одетая в джинсы и блузку. Ступни оставались босыми. Из просторно расставленных перед ней динамиков дорогой стереосистемы фирмы «Бэнг энд Олуфсен» доносилась песня Клео Лейн.

– Сэмми… – Он пересек комнату и пожал ей руку.

– Садись, устраивайся поудобнее. Что нового на Флит-стрит?

Он положил ей на колени номер газеты, прежде чем опуститься в мягкое кресло.

– Главная новость дня: лорд Кардуэлл распродает свою коллекцию. Теперь ты поймешь, почему мы называем наступившие времена безумными. – У него был отчетливый прононс жителя южного Лондона.

– Не желаете ли чего-нибудь выпить, мистер Уайтвуд? – спросила Анита.

Он вскинул на нее взгляд.

– Не откажусь от стакана молока, – ответил он ей и похлопал себя по животу.

Анита вышла.

– Все еще мучает язва? – сочувственно поинтересовалась Саманта.

– Да, она похожа на инфляцию. В наши дни можно надеяться только на некоторое облегчение. – Он звонко рассмеялся. – Не будешь возражать, если я закурю?

Он изучал ее внешность, вскрывая пачку сигарет. Саманта всегда отличалась худобой, но сейчас лицо выглядело осунувшимся и утомленным. Глаза казались огромными, причем этот эффект не был создан с помощью косметических средств. Она обняла себя одной рукой, держа в другой сигарету. Он не сводил с нее глаз, когда она затушила окурок в переполненной пепельнице и немедленно прикурила еще одну.

Анита принесла ему стакан молока.

– Выпьете что-нибудь, Сэмми?

– Да, пожалуйста.

Джимми бросил взгляд на часы. Половина первого пополудни. Потом неодобрительно покосился на размеры стакана водки с тоником, которые смешивала Анита.

– Теперь ты расскажи мне, как обстоят дела в мире кино, – попросил он.

– Я подумываю о том, чтобы уйти из него. – Она приняла у Аниты стакан, и горничная снова вышла.

– Боже милосердный! – Джимми схватился за блокнот и снял колпачок с ручки. – Почему?

– Скажу сразу: здесь не о чем особенно разглагольствовать. У меня возникло такое чувство, словно фильмы уже дали мне все, что можно было от них взять. Работа над ними мне наскучила, а конечный результат неизменно кажется слишком тривиальным.

– В твоей жизни произошло какое-то одно важное событие, которое ты можешь назвать окончательно повлиявшим на подобное решение?

– Ты всегда умел задавать вопросы по существу, Джимми, – улыбнулась она.

Он выжидающе посмотрел на нее и заметил, что улыбается она не ему, а куда-то в сторону двери. Повернувшись, увидел мужчину мощного телосложения в джинсах и клетчатой рубашке, входившего в комнату. Он кивнул Джимми и сел рядом с Самантой.

Она сказала:

– Джимми, я хотела бы познакомить тебя с Томом Коппером. Человеком, изменившим мою жизнь.

Джо Дэвис нажал на кнопку наручных часов и посмотрел на высветившиеся на черном фоне красные цифры: 09:55. Самое время звонить в редакцию лондонской вечерней газеты.

Он снял трубку и набрал номер. После долгого ожидания ответа телефонистки с коммутатора редакции попросил соединить его с Джеймсом Уайтвудом.

– Доброе утро, Джим. Это Джо Дэвис.

– Утро на самом деле поганое, Джо. Ну, и какую кучу старого хлама ты хочешь толкнуть мне сегодня?

Джо отчетливо представил себе плохие зубы, которые ухмылка обнажила во рту журналиста, а этот притворно враждебный тон стал для обоих игрой, призванной скрыть тот факт, что один целиком пользовался услугами другого на условиях полной взаимности.