Майкл Грубер - День мертвых Страница 19

Rancheras звучали одна за другой, и автомобиль забирался все выше в горный мрак. У Мардера стало светлее на душе. Он словно бы свысока, на спутниковой GPS-карте, увидел точку, ползущую по мексиканским горам, и впервые за много лет подумал: «Я там, где должен быть; если умру прямо сейчас, то не беда». В этом состоянии он пребывал, казалось, довольно долго, потом время возобновило свой бег. Жизнь продолжалась.

5

– Куда собралась? – спросил Кэвэна, выплыв из вялого оцепенения, навалившегося на него после очередного сексуального забега. Белая фигура перемещалась по комнате, то исчезая, то появляясь вновь.

– Никуда, – ответила девушка после паузы. – Просто ищу блокнот.

– Ну и как я справился? Ты всех звездочками оцениваешь?

– Если бы оценивала, ты получил бы три, Кэвэна. Нет, у меня возникла одна идея, и я хочу записать ее, пока не забыла.

– Что за идея? И как получить четыре звездочки?

Не стесняясь его, она плюхнулась в кресло и перекинула длинные гибкие ноги через подлокотник; получился весьма интересный столик.

– Что за идея? – переспросил он.

– По работе, – откликнулась она тоном, не поощрявшим к дальнейшим вопросам.

Подсознание нередко подкидывало Кармел идеи в блаженные минуты после особо удачного секса, и она не терпела возле себя мужчин, которые возражали, если сразу вслед за влажными и нежными всхлипами в наивысшей точке женщина вскакивала с постели и принималась барабанить по клавишам ноутбука. Или, как в данном случае, строчить в блокноте. Кэвэна, у которого возражений против таких номеров не имелось, перевернулся на другой бок и задремал. Когда он проснулся утром, Стата уже ушла, оставив записку с просьбой переслать ей сам-знаешь-что по зашифрованному почтовому каналу, желательно сегодня же, потому что вечером она планирует ехать в Нью-Йорк, чтобы разобраться в передвижениях отца. «Спасибо, милый», – завершалось письмо, а вместо подписи стоял розовый отпечаток губ, чуть смазанный.

Прочитав это, Кэвэна принял два решения. Во-первых, связаться со своим приятелем и раздобыть обещанные списки звонков. Во-вторых, не встречаться больше со Статой Мардер. Он начал влюбляться в нее – а это было то же самое, что после нескольких приятных понюшек перейти на инъекции героина. Ему нравилось быть влюбленным, но любовь к этой конкретной женщине не сулила ничего хорошего и к тому же гарантировала сложности с Уголовным кодексом. И еще эта ерунда с ее отцом. Он вздохнул, сожалея об утрате, и позвонил кому обещал.

Кармел добралась до лаборатории чуть позже шести, сварила себе кофе, выпила целую пинту и уселась за компьютер. Лю подошла в половине двенадцатого, уловила флюиды, исходившие от соседки по кабинету, и предпочла провести утро в библиотеке. Ближе к обеду заглянул, по своему обыкновению, директор лаборатории, доктор Шумахер, – поболтать с подопечными и выслушать предварительные неофициальные доклады, от которых во многом зависела репутация каждого аспиранта (и развитие науки). Ему все утро твердили, что Кармел Мардер что-то нащупала, и теперь он хотел увидеть все своими глазами.

Доктор постучал, услышал в ответ недовольное рычание, открыл дверь и уставился на девушку, прилипшую к дисплею.

– Что это, Стата? – спросил он в конце концов.

Она оглянулась и недоуменно заморгала, словно в своей сосредоточенности не сразу признала в этом подтянутом загорелом мужчине с седыми кудряшками своего шефа и наставника.

– Ой, извините, – сказала она. – Увлеклась.

– Слыхали. Что это за штука?

– Это… как сказать… Новый вариант исполнительной системы. До конца еще не уверена, но, по-моему, он будет работать.

– И для чего он нужен?

– Мне кажется, он решит проблему внутренних передвижений. Мы тут валяем дурака, придумываем всякие хитрые манипуляторы, совки и захваты, чтобы перемещать детали внутри машины, практически все они уникальны, над каждым надо ломать голову, а они даже не проходят толком через каналы… в общем, сплошной геморрой. И вот я подумала, почему бы не выложить все внутренние транспортные коридоры такими вот штучками. Смотрите, я сделала анимацию.

Она нажала несколько клавиш. Появилось схематичное изображение объекта-кирпича, лежащего на основании из клиновидных шпеньков. Запустилась анимация, и они начали вытягиваться, двигаясь волнообразно; крошечные пальцы перемещали кирпич взад и вперед, вращали, ставили на ребро, направляли в отверстие.

– Эти элементы очень просты – собственно, это усовершенствованные соленоиды. Массовое производство обойдется дешевле некуда, и что самое классное, мы можем приспособить под них те же программы, которые используем с анимацией, – в смысле, когда надо заполнить экран мигающими пикселями. По сути, это и есть пиксели или воксели[26], своего рода мобильные воксели…

– Моксели, – сказал Шумахер, пользуясь своим правом дать вещи имя – отныне и во веки веков. Он кивал головой, глаза его горели. – Ну что же, что же… вообще-то, это крайне любопытно. Ясное дело, единственная проблема – будет ли это работать на стадии производства. Давайте-ка все соберемся прямо сегодня. Я хочу, чтобы Сепп, Чандра и другие руководители групп увидели это и предложили свои идеи. Сегодня же поговорим об этом на очередном собрании лаборатории, а завтра попробуем смоделировать производственный цикл. Надо выяснить, реально ли это провернуть. Если да, то будут затронуты почти все подпроекты.

– Ну, я не вижу, почему бы этой идее не работать. Это просто базовый принцип, как конвейер. Только завтра я не смогу прийти… мне нужно ехать в Нью-Йорк. И я не знаю точно, когда вернусь.

У Шумахера были добрые голубые глаза, которые в некоторых ситуациях становились совсем не добрыми. Вот как сейчас.

– Нет-нет, девочка, ты должна быть здесь, раз сама все затеяла. У меня пятнадцать инженеров, и я не стану просить их переделывать все разработки из-за какой-то случайной идеи, ради которой и собираться не стоит. Что за такие важные дела у тебя в Нью-Йорке?

– Семейные, – ответила Стата, хотя и понимала: объяснение никуда не годится, наука такого уровня и ее подчиненное положение исключают семейные дела. Она почувствовала, что краснеет; это было все равно что оправдывать невыполненное домашнее задание похоронами бабушки.

Все так же буравя ее взглядом, доктор скривил рот, пожал плечами и проговорил:

– Ну что ж, по крайней мере, доведи до ума презентацию. Попробуй поговорить с Лю – может, она поработает над этим, пока тебя не будет.

Вечером в поезде Стата снова и снова прокручивала в голове этот и другие разговоры с коллегами. День был ужасный: самый крупный прорыв в ее карьере и самая значительная – если все подтвердится – идея, какая только могла прийти ей в голову, обернулись катастрофой. Моксели. Теперь все их так называли: новости распространились по «Эшеру» как пожар. В ее крошечный кабинет набились едва знакомые люди, упрашивая ее показать ту самую анимацию, задавая вопросы, на которые у нее не было ответа, чтобы, в сущности, присвоить ее идею и опробовать на собственных машинах, отнять у нее работу. И Шу, конечно же, поощрял этот процесс, распространял повсюду вести и, кажется, даже начал оттеснять ее от проектировочной деятельности. Хотя нет, он бы так не поступил, но за плечами у него были два развода – наглядное доказательство того, что работа для него всегда на первом месте. Он знал: нужно ковать железо, пока горячо; если до такого додумался обычный аспирант, то где-нибудь в Германии, Китае или Японии какой-нибудь его коллега уже идет по тому же пути.

А ее там не было, она осталась в стороне от самой увлекательной части инженерного искусства – того момента, когда схема превращается в реальный объект. То, что называется «менять мир». Вместо этого она ехала в Нью-Йорк на этом долбаном поезде, потому что ее отец отчего-то слетел с катушек и пропал, хотя всю жизнь был само благоразумие.

В Спрингфилде она даже выскочила из поезда и одну невыносимую минуту стояла на платформе, но когда двери стали закрываться, вскочила обратно; этот прыжок был вызван не только сокращением хорошо натренированных мышц – ею двигало чувство вины. Она находилась в Кембридже, когда умерла мама. На голосовой почте скопился целый ворох сообщений, но она была слишком занята и к тому же считала, что родители – взрослые люди и сами разберутся со своими проблемами. Стата не представляла, через что проходила мать, не замечала ее растущего отчаяния, признаков надвигающегося срыва. А ведь у нее должна была существовать космическая связь с матерью. Теперь остался лишь неистребимый стыд, так что пусть карьера пока идет в задницу. И отношения с Кэвэной тоже, хотя все складывалось и неплохо. Когда он позвонил ей и сообщил, что выслал списки телефонных разговоров, по его тону стало ясно: эта маленькая противозаконная услуга – прощальный подарок; больше она не сможет на него рассчитывать.