Лоренс Блок - На солнце или в тени (сборник) Страница 2

Последним на пол падает белье.

– Ты увидишь все то, чего мне не хочется тебе показывать, – шепчет она с придыханием. Она не знает, откуда взялся этот грудной голос.

Исполнение супружеского долга всегда давалось ей нелегко. Первая брачная ночь стала большим потрясением, хотя Паулина читала «Идеальный брак: Техника и психология» – эту книгу ей подарила подружка, которая к тому времени была замужем уже полтора года. Она, понизив голос, сообщила за кофе со сливками в кафетерии, что у нее там внизу «все растянуто, как старый чулок».

Паулина не одолела всю книгу, хотя честно пыталась – знаний латыни не хватало. И в итоге она оказалась неподготовленной, поскольку о том, что больше всего нравилось ее мужу, было написано уже после двухсотой страницы. А некоторые телодвижения и звуки, которые он издавал в процессе, в книге не упоминались вообще.

Но ей нравились мимолетные ощущения, которые иногда возникали почти случайно, пока он пыхтел на ней и сжимал ее плечи так крепко, что потом оставались отметины, похожие на синие лепестки, они потом напоминали о пережитых очень интимных мгновениях – внезапно, когда поезд подземки, дергаясь и сотрясаясь, тормозил и останавливался.

И вот снято все: халат, чулки, комбинация, бюстгальтер и трусики. Она стоит на табуретке. Стоит и думает, что занавески в кухне закрывают лишь нижнюю половину окна, и она опасается, что какой-нибудь очень высокий прохожий сможет увидеть ее с улицы.

– Повернись вправо.

Она вся покрылась гусиной кожей. Вены с обратной стороны коленей пощипывает, словно их щекочут крошечные паучки.

Ей сорок два года, и уже очень давно никто не просил ее раздеться. (Может, пообедаем вместе? – говорит ей мистер Шмитт каждый раз, когда звонит в агентство. Хочу посмотреть, как на вас сидит эта бобрушка.)

Она поворачивается и приподнимает грудь – ее гордость. У нее нет детей, и она никогда их не кормила, ее груди не опали, как две дрожжевые квашни, как говорят о своем бюсте некоторые знакомые женщины. Миссис Бертран, начальница телефонной службы у них в агентстве, однажды спросила, можно ли ей потрогать грудь Паулины, просто чтобы вспомнить.

Поймав свое отражение в хромированной стенке тостера, она улыбается, но почти незаметно. Только самой себе.

Он заставляет ее принимать разные позы, заламывать руки над головой на манер Марлен Дитрих, широко расставлять ноги, изображать боксерскую стойку. Рука на бедре, как у манекенщицы. Просит чуть присесть, держась за колени – как мама, воркующая с ребенком в коляске.

– Для чего это все? – наконец спрашивает она. Спина болит, все тело ноет от головы до пят. – Я танцовщица? Кто я сейчас?

– Ты никто, – говорит он без всякого выражения. – Но картина будет называться «Ирландская Венера».

Она много позировала ему в первые годы семейной жизни, но только для заказных рекламных афиш. Она была домохозяйкой в переднике (Романтика умирает при виде рук, испорченных мытьем посуды!), купающейся красоткой (Лишние десять фунтов изменили всю мою жизнь. У тощих девчонок нет шансов!), июньской невестой[4], подавальщицей пива в национальном баварском наряде. Потом, когда Паулина устроилась на работу и начала регулярно получать зарплату в рекламном агентстве, где сама рисовала целыми днями (бесконечные дамские туфли, или мужские шляпы, или детские пижамы), он предложил приглашать натурщиц из художественной школы, но она была против.

– Не ревнуй, – говорил он.

– Это единственное время, когда мы можем побыть вместе, – мягко настаивала она.

Но однажды, вскоре после своего повышения в должности, она задержалась на работе и пришла домой позже обычного.

Холст на мольберте был разорван пополам, а сам муж ушел в бар и вернулся домой только в четыре утра. Чуть не упал на крыльце, опрокинул бутылки из-под молока, а потом ворвался в спальню, набросился на Паулину и заставил ее делать ужасные, мерзкие вещи. На следующий день ей пришлось обратиться в больницу, и ей наложили внутренние швы. Проходя сквозь тугой турникет на станции, она расплакалась от боли.

Он клялся, что ничего не помнит, но на следующей неделе нанял натурщицу из художественной школы. У нее были кривые зубы, но он сказал, что так даже лучше: она лишний раз не откроет рот.

В тот вечер она позирует ему почти до двух часов ночи.

Она идет чистить зубы, а когда выходит из ванной, муж уже спит на кровати, в одежде и даже в туфлях. Обычно, почти каждую ночь, он спит на застекленной веранде.

Она расшнуровывает его туфли и осторожно снимает их, потом носки.

Посреди ночи он снимает брюки, потому что перед самым рассветом она чувствует, как его голая нога прижимается к ней сзади.

– Мой хороший, – шепчет она.

Он придвигается ближе к ней, матрасные пружины издают недвусмысленный скрип. Она медленно оборачивается к мужу, но он отодвигается от нее. Она это чувствует даже с закрытыми глазами.

Следующим вечером он снова просит ее поработать натурщицей. Вчера он делал наброски, а сегодня готов взяться за краски. Когда она приходит домой с работы, у него уже все готово: краски смешаны, новый холст стоит на мольберте.

После вчерашнего у нее до сих пор болят ноги, она устала на работе, но ее сердце трепещет от восторга, словно в нем поселилась пара крошечных мотыльков.

Она разогревает кофе на плите и ставит табурет на место, под засиженной мухами лампой, свисающей с потолка.

Он рисует ее несколько часов кряду, у нее все болит, ноги совсем онемели в туфлях на каблуках, ее немного подташнивает от резкого запаха скипидара и льняного масла.

Муж сосредоточенно хмурится, он полностью погружен в работу.

Вот оно, вдохновение.

– Можешь повернуться туда? – спрашивает он, указывая направление большим пальцем, перепачканным краской.

Сегодня еще холоднее, чем в предыдущие вечера. Работа над картиной продолжается шестой день. Один раз она обожгла о плиту бедро и два раза – ляжку, когда вертелась, покачиваясь на каблуках, на скрипящей табуретке.

В первый раз она дернулась и прижала пальцы к губам, словно девочка в мультике или женщина с календаря – из тех, что развешаны по стенам в автомастерской «Гараж Эла». Юбки у женщин на календарях всегда взметаются вверх, и подвязки сверкают, как черные стрелки.

Он посмотрел на нее поверх мольберта, но ничего не сказал.

Уже очень поздно, у нее ноет все тело, он предлагает завершить сеанс стаканчиком бурбона. Паулина обычно не употребляет крепкие напитки, но надеется, что виски поможет унять боль.

Он кладет ее ногу себе на бедро. Сначала она не понимает, что он собирается делать, но тут он берет кубик льда и прикладывает к ее коже, где два воспаленных ожога краснеют, словно открытые рты.

Еще позже, когда они лежат в постели, она чувствует его пальцы у себя на бедре. Он прикасается к ее ожогам, его пальцы холодные, как будто он долго держал их в ведерке со льдом, стоящем на тумбочке у кровати. Он рисует круги у нее на бедре, эти круги все шире и шире, рука уже подбирается к внутренней стороне бедра, к самому центру ее естества. Она чувствует, как приоткрываются ее губы, слышит собственное дыхание. Его пальцы все ближе и ближе, все так медленно.

У нее в голове возникает картинка, ни с того ни с сего и без всякого смысла: черноглазая женщина на соседней дорожке в кегельбане, несколько лет назад. Женщина протягивает Паулине ярко-красный шар, ее длинные пальцы утоплены в углублениях на шаре. Я разогрела его для вас.

На следующий день она отпрашивается с работы пораньше. Он будет рад, думает она с улыбкой. Мы сможем раньше начать. Мы сможем работать весь вечер.

Она приходит домой в начале пятого. На откидном столике в кухне стоит обувная коробка. Улыбаясь еще лучезарнее, Паулина открывает коробку, раздвигает папиросную бумагу и видит пару зеленых домашних туфель с крошечными золочеными каблучками. Она прижимает одну туфлю к щеке. Почти полное ощущение, будто это атлас. Хотя она знает, что этого не может быть. На карточке внутри коробки написано название цвета: абсентовый.

Туфли малы ей на два размера, но она не скажет ни слова.

– Спасибо, – говорит она, когда он приходит домой, и целует его в щеку. – Спасибо.

На ужин она приготовила его любимое мясное рагу с вустерским соусом.

Он смотрит на нее странно, и она указывает себе на ноги и щелкает каблучками, как Дороти из «Волшебника страны Оз».

В его глазах мелькает удивление. Возможно, он собирался сделать сюрприз. Возможно, он собирался преподнести ей подарок, когда она разденется, думает Паулина, смущенно зардевшись.

В тот вечер он хочет закончить пораньше. Он то и дело поглядывает на нее и в конце концов просит снять зеленые домашние туфельки и надеть «лодочки» на каблуках.