Филлис Дороти Джеймс - Пристрастие к смерти Страница 2

Внезапно Даррен издал громкий клич, бешено помчался вперед и, подпрыгнув, обеими руками ухватился за нависающий над дорогой сук, дрыгая тонкими ногами. Белые кроссовки на толстой подошве казались несообразно тяжелыми для таких костлявых ног. Парнишке были свойственны подобные приступы внезапной активности: он мог убежать вдруг вперед, спрятаться в кустах и выскочить на нее оттуда; одним махом перепрыгивал через широкие лужи; обшаривал траву в поисках пустых бутылок и жестяных банок и с отчаянной силой швырял их в воду. Мисс Уортон притворялась испуганной, когда он выпрыгивал на нее из засады, кричала, чтобы был осторожнее, когда он взбирался на дерево и, раскачиваясь на простертой над каналом ветке, касался воды ногами. Но на самом деле ей нравилось, когда он был веселым, потому что порой он впадал не то чтобы в уныние, а скорее, в какую-то летаргию. Вот и сейчас, наблюдая за тем, как он по-обезьяньи гримасничает, вцепившись руками в сук и неистово раскачиваясь на нем, глядя на обнажившуюся в зазоре между курткой и джинсами мерцающую клетку нежных детских ребер, она ощутила прилив любви, болезненный, как укол в сердце. И вместе с этой болью снова вернулась тревога. Когда он спрыгнул на землю, она спросила:

– Даррен, ты уверен, что твоя мама не возражает против того, чтобы ты помогал мне в церкви Святого Матфея?

– Не, все в порядке. Я ж говорил.

– Ты так часто приходишь ко мне. Мне-то это очень приятно, но ты точно знаешь, что мама ничего не имеет против?

– Слушайте, не парьтесь, я ж вам сказал: все в порядке.

– Но разве не было бы лучше, если бы я съездила к ней – просто познакомиться, чтобы она знала, с кем ты проводишь время?

– Она знает. А потом, ее все равно нету. Поехала навестить моего дядю Рона в Ромфорд.

Так, еще один дядя. Всех и не упомнить. И новый повод для волнений.

– А кто же за тобой присматривает, Даррен? Кто остался с тобой дома?

– Никто. Я буду ночевать у соседей, пока она не вернется. Да все в порядке.

– А как же сегодняшняя школа?

– Так я ж вам говорил: мне туда не надо. У нас каникулы, ага, каникулы! Я ж говорил!

Его голос начинал звенеть, становясь почти истерическим. Поскольку она молчала, он спрыгнул на землю, подошел к ней и сказал уже спокойнее:

– В Ноттинг-Хилле, ну, в том новом супермаркете, «Андрекс»[4] – по сорок девять монет за двойной рулон. Хотите, приволоку вам пару рулончиков?

Должно быть, он проводит немало времени в супермаркетах, делая покупки по поручению матери, подумала мисс Уортон; возможно, заходит туда по дороге домой из школы. Очень уж ловко он умеет находить, где можно купить повыгоднее, знает и сообщает ей о специальных предложениях, о более дешевых партиях товаров.

– Я постараюсь сама туда съездить, Даррен. Это действительно очень хорошая цена.

– Ага, вот и я говорю, что хорошая. Первый раз вижу, чтоб они стоили меньше пятидесяти.

На протяжении почти всего пути конечная цель оставалась в поле их зрения: парящий в небе позеленевший медный купол колокольни удивительной для здешних мест романской базилики, построенной Артуром Бломфилдом в 1870 году на берегу неторопливой городской водной артерии. Сэр Бломфилд поставил ее здесь с такой уверенностью, словно возводил на венецианском Гранд-канале. Впервые посетив церковь Святого Матфея девятью годами раньше, мисс Уортон решила, что сооружение заслуживает восхищения, поскольку это был теперь ее приходский храм, который воплощал то, что она называла преимуществами католичества. Мысли о его архитектуре она напрочь выкинула из головы вместе с ностальгией по нормандским аркам, резным запрестольным перегородкам и привычным староанглийским шпилям. Она решила, что со временем привыкнет и к этому, однако была все же слегка удивлена, увидев, что отец Барнс водит по храму группы посетителей – специалистов, интересующихся викторианской архитектурой, которые восторгаются балдахином, картинами прерафаэлитов, украшающими восемь панелей кафедры, устанавливают треноги, чтобы сфотографировать апсиду, и безо всякого духовного трепета (она-то была уверена, что даже экспертам следует понижать голос в храме) сравнивают церковь Святого Матфея с собором Торчелло, что неподалеку от Венеции, или с базиликой того же Бломфилда в оксфордском Иерихоне.

Храм возник перед ними, как всегда, с драматической внезапностью. Пройдя через турникет в ограждении канала, они свернули на гравийную дорожку, ведущую к южному крыльцу, тому, от двери которого у мисс Уортон был ключ. Дверь открывалась в проход перед малой ризницей, где она обычно вешала пальто. Оттуда имелся вход на кухню – там она мыла вазы и ставила в них свежие цветы. Подходя к крыльцу, мисс Уортон окинула взглядом небольшие цветники вдоль дорожки, которые садовники из местной паствы пытались культивировать на здешней неблагодарной почве не столько с успехом, сколько с оптимизмом.

– Взгляни, Даррен, как красиво. Первые георгины. А я не верила, что они расцветут. Нет, не рви! Они так чудесно здесь смотрятся. – Мальчик наклонился и уже было запустил руку в траву, но после ее слов выпрямился и сунул грязный кулак в карман.

– А разве они не пригодятся вам для БДМ?

– Для Богородицы Девы Марии у нас есть розы от твоего дяди!

«Нужно все-таки поговорить с ним, – в очередной раз подумала она. – Не пристало мне дарить Богородице ворованные цветы, если они действительно ворованные. А что, если это не так? Я оскорблю его подозрением, разрушу то, что сложилось между нами. Нет, не могу я его потерять. К тому же я ведь рискую сама заронить мысль о воровстве в его голову». На память пришли полузабытые выражения: «развращение невинного», «искушение грехом». «Нужно будет об этом подумать, – мысленно сказала она себе. – Но не сейчас, еще не сейчас».

Она нашарила в сумке ключ на деревянном колечке и попыталась вставить его в замочную скважину, но не смогла. Озадаченная, но пока не обеспокоенная, она взялась за дверную ручку – тяжелая дверь на массивных железных петлях открылась, она уже была отперта, и ключ торчал в замке изнутри. В коридоре было тихо и темно, дубовая дверь в малую ризницу, расположенная слева, плотно закрыта. Значит, отец Барнс, видимо, уже там. Но как странно, что он пришел раньше ее. И почему не включил свет в коридоре? Пока она нащупывала затянутой в перчатку рукой выключатель, Даррен вихрем пронесся мимо, направляясь к кованой железной решетке, отделявшей коридор от церковного нефа. Он любил по приходе просунуть через нее свои тонкие руки, дотянуться до ящика для пожертвований и подсвечника и зажечь свечу. Перед входом в церковь мисс Уортон обычно вручала ему десятипенсовик. Вот и сейчас она услышала тихое звяканье и понаблюдала, как он, воткнув свечку в гнездо, тянется к спичечному коробку, вставленному в медный держатель.

И именно тогда, в тот самый момент, она ощутила первый прилив беспокойства. Какое-то дурное предчувствие зародилось в ее подсознании; тревога и это смутное предчувствие, соединившись, породили страх. Едва уловимый запах, чужой, но пугающе знакомый; ощущение чьего-то недавнего присутствия, вероятная причина незапертой входной двери, темнота в коридоре… Внезапно она поняла, что произошло нечто ужасное, и инстинктивно крикнула:

– Даррен!

Он повернулся и, увидев ее лицо, мгновенно очутился рядом.

Мисс Уоррен сначала осторожно потянула, затем рывком распахнула дверь. Ее ослепил яркий свет: длинная флуоресцентная лампа, уродовавшая потолок, была включена, ее сияние поглощало слабый свет, проникавший из коридора. И мисс Уортон увидела самоё воплощение ужаса.

Их было двое, и она в первый же миг с полнейшей уверенностью осознала, что они мертвы. Комната была залита кровью. Двое мужчин, словно скот на бойне, лежали с перерезанными горлами в кровяных лужах. Она инстинктивно дернула Даррена и спрятала его за своей спиной, но было поздно: он уже все увидел. Мальчик не закричал, лишь издал отрывистый жалобный щенячий визг, но она почувствовала, как он дрожит, выволокла его в коридор, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Ее бил озноб, бешено колотившееся сердце, казалось, провалилось куда-то вниз и, горячее, огромное, больно билось в ребра, сотрясая ее хрупкое тело и грозя разорвать его на куски. Запах, казавшийся вначале едва уловимым и неопределенным, не более чем чужеродной примесью, витавшей в воздухе, выплеснулся в коридор миазмами смерти.

Мисс Уортон стояла, по-прежнему прислонившись спиной к двери, но ни надежная опора резного дуба, ни плотно закрытые глаза не могли стереть из памяти картину ужаса. Мысленным взором она видела неподвижные тела, освещенные ярко, словно на сцене, видела еще более отчетливо, чем в тот первый миг, когда они предстали перед ее расширенными от страха глазами. Одно тело, соскользнув с низкой узкой кровати, лежало справа от двери, незряче уставившись на нее, с открытым ртом, голова была почти отделена от туловища. Мисс Уортон видела рассеченные сосуды, слипшиеся от свернувшейся крови, как скукожившиеся трубы. Другое тело неуклюже, будто тряпичная кукла, сидело, прислоненное к дальней стене. Голова опущена на грудь, по которой растеклось огромное пятно крови, формой напоминавшее детский слюнявчик. Коричнево-синяя шерстяная шапка съехала набок, прикрыв правый глаз; левый смотрел на мисс Уортон, исполненный жуткого знания. Казалось, ничего человеческого не осталось в этих изуродованных телах, все вытекло вместе с кровью: жизнь, индивидуальность, достоинство. Они больше не были похожи на людей. И повсюду кровь. Мисс Уортон казалось, что она сама утопает в крови. Кровь стучала в ушах, булькала в горле, словно рвотная масса, пузырьками билась в ее опущенные веки. Картина смерти, которую она была не в силах прогнать, плавала перед ней в кровавом водовороте, то распадаясь, то складываясь вновь, но неизменно утопая в крови. Потом она услышала голос Даррена и почувствовала, что он тянет ее за рукав.