Алан Брэдли - Сэндвич с пеплом и фазаном Страница 20

Так что по очевидным причинам это не может быть мистер Тагг, подручный.

Кеннеди, может быть… или Кронк… либо Копплстоун.

Гадать бесполезно.

В любом случае я понимала, что если позаимствую ключ Мардж или Сэл, они обнаружат это еще до конца дня, в то время как третий может принадлежать человеку, который берет его лишь в случае необходимости и, возможно, только время от времени.

Риск, на который я вынуждена пойти.

– Никаких платков, – внезапно произнесла Мардж рядом с моим локтем, испугав меня. – Барвинково-фиолетового или любого другого. Так что дуй отсель.

«Дуй отсель?»

Если хоть капля человеческой доброты и была в душе этой женщины, было очевидно, что она испарилась так же быстро, как и появилась.

Чем больше я общаюсь со взрослыми, тем меньше мне хочется становиться такой же, как они.

– В любом случае благодарю вас, – ответила я. – Простите за беспокойство. Больше не стану отвлекать вас от ночных рубашек и нижнего белья.

И я вышла во двор с гордо поднятой головой.

– Йо-хо, Флавия! – окликнули меня. – Я тебя везде ищу!

Конечно, это была ван Арк.

Она, словно Шалтай-Болтай, сидела на низкой каменной стене, отделявшей двор прачечной от хоккейного поля, и постукивала каблуками.

– А! – отозвалась я. – Вездесущая ван Арк!

Это еще одно словечко из тех, которых я набралась у своей сестрицы Даффи, и оно означало человека, который одновременно находится во всех местах, и имело оттенок неодобрительности.

– Лучше тебе пошевеливаться, – заявила она, соскакивая со своего насеста и глядя на воображаемые наручные часы. – Тебя хочет видеть мисс Баннерман.

…К тому моменту, когда я добралась до химической лаборатории, мое сердце колотилось, как отбойный молоток. Чем моя персона могла заинтересовать пресловутую мисс Баннерман?

– Входи, Флавия, – окликнула она, когда я замялась, стоя в дверях и пытаясь перевести дух.

У нее что, есть шестое чувство, благодаря которому она ощутила мое присутствие?

Шаркающей походкой я вошла в лабораторию, изо всех сил стараясь не глазеть на великолепное оборудование, которым было уставлено помещение. Боковым зрением я заметила электронный микроскоп и водородный спектрофотометр – великих мрачных богов, на которых ни в коем случае нельзя смотреть прямо.

– Иди сюда, Флавия, – сказала она и похлопала по сиденью высокой лабораторной табуретки.

Я забралась на табуретку и попыталась успокоиться. Мисс Баннерман осталась стоять.

– Ну и что же мы с тобой будем делать? – поинтересовалась она.

Я не нашлась с ответом, поэтому просто пожала плечами.

– Вот оно как, да? – она рассмеялась.

В присутствии отравительницы – да, боюсь, я думала о ней именно так, оправдана она или нет, – я совершенно онемела. Слова не могли вырваться у меня изо рта, как будто их пропитали в белладонне и они гибли еще в горле.

Унизительно. Никогда в жизни, по крайней мере, на моей памяти, я не лезла за словом в карман. Это все равно как если бы в Атлантике закончилась вода. И все же…

Мисс Баннерман бросила мне спасательный трос.

– Мы тут поболтали с мисс Фолторн, – заговорила она, – и пришли к выводу, что будет полезным допустить тебя к урокам химии.

Что?

– Несмотря на то, что по факту ты всего лишь четвероклассница.

Мой слух обманывает меня? Она сказала, к урокам химии?

Должно быть, я выглядела как рыба на суше: разевала рот и не могла выдавить ни слова.

– Но… – продолжила она.

Проклятье! Всегда есть это «но», не так ли? Как пить дать!

– Но твой допуск зависит от того, как ты сдашь тест. Мисс Фолторн говорит, что она уже дала тебе письменное задание, которое еще не оценила. Она предоставила мне провести устную часть.

Я сглотнула.

– Ты готова? – жизнерадостно поинтересовалась она.

Я кивнула, все еще не в состоянии подобрать слова.

– Отлично, – кивнула она, – тогда приступим.

Я затаила дыхание. Последовало великое молчание, посреди которого я слышала, как вращаются невидимые колеса Вселенной.

– Эмиль Фишер, – неожиданно произнесла она. – Что ты можешь о нем рассказать?

– Профессор химии в Эрлангене, Вюрцбурге и Берлине, – выпалила я. – Получил Нобелевскую премию в 1902 году.

– И?

– Он был гением! Он доказал, что розанилиновые красители получаются из трифенилметана.

– Да?

– Он первым определил химический состав кофеина и мочевой кислоты. Синтезировал фруктозу и глюкозу и разработал проекционные формулы для стереоизомеров, что независимо подтвердило теорию Вант-Хоффа об асимметричности атома углерода и открыло путь к изучению ферментации – декомпозицию!

– Продолжай.

Продолжать? Я только начала.

– Он также выяснил, как протекают химические белковые реакции в живых организмах и то, что кофеин, ксантин, гипоксантин, гуанин, мочевая кислота и теобромин происходят от одного и того же азотистого вещества – пурина.

– Теобромин?

– C7H8N4O2. Его название означает «пища богов».

– Это все?

Я отчаянно хотела процитировать то, что отец Эмиля Фишера однажды сказал о сыне: «Мальчик слишком туп, чтобы стать деловым человеком; пусть идет учиться», но решила не перегибать палку.

– Что ж, – добавила я, робко улыбнувшись, – дома в Англии у меня есть его фотография с автографом. Он и мой покойный дядюшка Тар были большими друзьями.

Мисс Баннерман улыбнулась и прикоснулась к моей руке.

– Ты прошла, Флавия де Люс, – объявила она.

Глава 11

Вот оно как обернулось. Отныне я буду регулярно посещать уроки химии с пятым и шестым классами. Для меня разработали хитрое расписание, которое позволяло мне, если быстро бегать, успевать впритык на все занятия. Все равно что путешествовать на поезде с пересадками продолжительностью в секунду на каждой станции.

– Ты справишься, – сказала мне мисс Баннерман и была права.

Дни шли, и я поймала себя на мысли, что с нетерпением жду этих безумных рывков между классами. Каким-то неясным и необъяснимым образом они заставляли меня чувствовать себя нужной.

Мое присутствие требовалось здесь, сейчас, в этот самый момент, а потом внезапно – в каком-то другом месте, и я неслась туда.

Ван Арк начала называть меня Молния де Люс, но я ее не поощряла. «Школьные прозвища пристают как банный лист, – однажды сказала мне Даффи. – Некоторых стариков кладут в гроб, а их друзья все равно продолжают называть их Липучка или Дубина».

Я припомнила слова Шекспира: «Роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет», но великий Уилл, должно быть, позабыл, какими жестокими и прилипчивыми бывают прозвища, которые дают однокашники. Я призадумалась, как его прозвали его друзья-студенты? Шейки? Квильям?

Или что похуже?

Об этом я думала, стоя в кровати на голове и положив ноги на стену. Я случайно обнаружила, что в такой позе мне думается лучше, потому что кровь приливает к мозгу.

Немногие часы, которые имелись в моем распоряжении, – это драгоценные часы темноты между пробуждением и временем подъема: единственный период, когда я могла побыть наедине с собой.

Я не забыла о трупе в камине: у меня просто не было времени подумать об обгоревших костях, стиснутых пальцах, – по крайней мере, до настоящего момента.

Где-то в тайниках моего мозга высвободилось воспоминание и со щелчком встало на место в моем сознании.

Металлический медальон! Я же взяла его у трупа и сунула в карман!

Я опустила ноги и соскочила с кровати. Потянулась к правому карману в жакете моей школьной формы, который я – вопреки запретам – вешала на стул. Слава небесам, мисс Фолторн этого не видит.

Карман был пуст. Я проверила второй.

Ничего.

Погоди-ка! Когда тело вывалилось из камина, я была одета в то, в чем приехала в Канаду: юбку, блузку и джемпер.

Все это висит в шкафу.

Я затаила дыхание, просовывая руку в складки своей старой одежды.

Слава небесам!

Я крепко сжала в ладони небольшой предмет.

Почти не задумываясь, я включила запретный электрический свет. Когда я осознала, что сделала, я внимательно прислушалась, до крайности напрягая свой сверхъестественно острый слух. Но в доме было тихо, как в деревенском склепе. Никто не издавал ни малейшего шума.

Кроме меня.

Я держала предмет величиной с сустав моего большого пальца.

Увеличительное стекло было бы подарком небес, но увы, увы! У меня его не было. Можно попытаться сымпровизировать с крошечным отверстием в листе бумаги…

Как же я забыла! Ведь тетушка Фелисити дала мне полезное распятие. Натуральный швейцарский нож в виде креста. Именно тот инструмент, что мне сейчас нужен, и он висит у меня на шее!

Взявшись за него, я вознесла благодарственную молитву святому Иерониму, покровителю очков.

Я вытащила вращающееся стекло и внимательно изучила предмет, держа его большим и указательным пальцами. Судя по его тусклой поверхности, мне придется прибегнуть к особым мерам. Придется подождать, пока я не улучу момент и не окажусь одна в химической лаборатории.