Джон Ле Карре - Шпион, пришедший с холода Страница 20

– Каков был общий объем полученных от него сведений?

Лимас ответил не сразу.

– Общий объем? Боже, я даже не знаю. Операция продолжалась неестественно длительный срок. Но я думаю, что Карла разоблачили задолго до его гибели. В последние месяцы качество поступавшей от него информации заметно упало. Мне кажется, он попал под подозрение, и с тех пор от него стали скрывать по-настоящему важные материалы.

– И все же, что конкретно он успел вам передать?

И Лимас стал поэтапно вспоминать проделанную Карлом Римеком работу. Петерс не мог не отметить с одобрением, что память этого человека запечатлела все с предельной точностью вопреки огромному количеству спиртного, которое он поглощал. Лимас называл имена и даты, помнил реакцию Лондона, оказываемую оттуда в случаях необходимости помощь. Он помнил суммы, которые запрашивались и выплачивались, даты вербовки в сеть новых агентов.

– Простите, – снова вмешался Петерс, – но я не верю, что всего лишь один человек, каким бы высоким ни было его положение в обществе, как бы он ни был осторожен, изобретателен и усерден, мог собрать такое количество подробнейших данных. Если уж на то пошло, он едва ли успел бы просто-напросто сделать столько фотокопий.

– Но он их сделал, – с нажимом ответил Лимас, внезапно разозлившись. – Он, черт возьми, сумел сделать все это, что бы вы там себе ни думали.

– И Цирк ни разу не потребовал, чтобы вы подробно с ним обсудили, где и как он добывает всю эту информацию?

– Нет, – резко сказал Лимас. – Римек относился к этому вопросу очень ревностно, и Лондону ничего не оставалось, как оставить его в покое.

– Так-так, – задумчиво покачал головой Петерс. А потом неожиданно спросил: – Вы, случайно, не слышали о дальнейшей судьбе той женщины?

– Какой женщины? – с тревогой спросил Лимас.

– Любовницы Карла Римека. Той, что успела сбежать в Западный Берлин в ночь, когда Римека застрелили.

– А что с ней такое?

– Дело в том, что неделю назад она погибла. Точнее – была убита. Ее расстреляли из проезжавшей мимо машины, когда она выходила из своей квартиры.

– Когда-то это была моя квартира, – почти машинально произнес Лимас.

– Возможно, – предположил Петерс, – она знала о сети, созданной Римеком, больше, чем вы сами.

– Что за чепуху вы несете? – вскинулся Лимас.

Петерс пожал плечами.

– Просто очень странно, – заметил он, – что кому-то понадобилось ее ликвидировать.

Когда тема Карла Римека была исчерпана, Лимасу пришлось подробно рассказать о некоторых своих менее значительных агентах, об организации работы берлинской резидентуры, способах связи, сотрудниках и подручных средствах – явочных квартирах, транспорте, звукозаписывающей и фотографической аппаратуре, которую они использовали. Допрос продолжался ночью и в течение всего следующего дня, и, добравшись наконец до постели, Лимас отметил про себя, что выдал все, что ему было известно о разведке союзных держав в Берлине, выпив при этом две большие бутылки виски.

Одна мысль не давала ему покоя: Петерс был уверен, что Карлу Римеку помогали, причем сотрудничал с ним некто очень высокопоставленный. Но, как он припоминал сейчас, точно такое же мнение в разговорах с ним высказывал Шеф. У него тоже вызывали сомнения масштабы доступа Римека к секретной информации. Почему они оба были настолько уверены, что Карл не мог справляться со всем один? Разумеется, у него имелись помощники, как, например, те двое охранников у канала в день их знакомства. Но это были люди незначительные – Карл сообщил ему о них все. Но ведь и Петерс – а уж он-то точно знал, к какой информации имел доступ Карл, – тоже отказывался верить, что Карл действовал в одиночку. В этом мнении Петерс и Шеф слишком явно сходились.

Быть может, так и происходило на самом деле? Вероятно, существовал некто другой. Уж не был ли это тот Особый Агент, которого Шеф всеми силами стремился защитить от Мундта? Это означало, что Карл Римек сотрудничал с этим Особым Агентом и передавал информацию, собранную совместными усилиями. Не об этом ли беседовал Шеф с Карлом, когда попросил оставить их наедине тем вечером на квартире Лимаса в Берлине?

Как бы то ни было, завтра многое может проясниться. Завтра Лимас сделает свой ход в игре.

Он задумался о том, кто мог убить Эльвиру. И зачем это понадобилось. Разумеется, напрашивалось простое и вполне рациональное объяснение: Эльвира могла знать Особого Агента, и тогда именно он был заинтересован в том, чтобы устранить ее… Нет, это совершенно безосновательная гипотеза. Ведь для этого потребовалось бы найти способ пересечь границу: Эльвиру убили уже в Западном Берлине.

И возникал еще вопрос: почему Шеф не сообщил ему о смерти Эльвиры? Чтобы его реакция оказалась более естественной, когда ему скажет об этом Петерс? Впрочем, рассуждения на эту тему ни к чему бы не привели. У Шефа на все имелись свои резоны, причем обычно такие неожиданные, что можно было потратить впустую неделю над их разгадкой.

Уже засыпая, Лимас пробормотал:

– Карл свалял дурака. Эта женщина погубила его. Уверен, что именно она.

Но Эльвира была мертва, а значит, наказана. И тогда он вспомнил о Лиз.

9

День второй

На следующее утро Петерс пришел в восемь, и они без лишних церемоний уселись за стол, чтобы продолжить.

– Итак, вы вернулись в Лондон. Чем вы занялись там?

– Меня списали в архив. Я знал, что моя карьера закончена, еще когда тот козел из отдела кадров встретил меня в аэропорту. Пришлось отправиться сразу к Шефу с отчетом о Карле. А он был мертв – что еще мне оставалось к этому добавить?

– Как с вами поступили дальше?

– Поначалу мне заявили, что я могу просто остаться в Лондоне и получать зарплату до времени выхода на пенсию по возрасту. Они старались выглядеть так омерзительно великодушными, что я вышел из себя и спросил: если уж вы готовы швыряться деньгами и так просто платить мне, то почему бы не сделать немного больше и не начислить мне пенсию в полном размере без стонов о прерванном стаже? В ответ на это озлобились уже они. Дали назначение в банковский отдел, где работает одно бабье. Об этой части своей деятельности я уже многого не помню, потому что стал к тому времени основательно прикладываться к бутылке. У меня началась черная полоса в жизни.

Он прикурил сигарету. Петерс понимающе кивал головой.

– Вот почему мне в итоге дали под зад коленом. Им не понравилось, что я пристрастился к алкоголю.

– Но все же расскажите мне хотя бы то, что вы все-таки запомнили о своей работе в банковском отделе, – попросил Петерс.

– Это было что-то ужасное. Я всегда знал, что не создан для прозябания в конторе. Вот почему до последнего цеплялся за Берлин. Понимал, что если меня отзовут, то отстранят от реальных дел, но такого никак не ожидал. Боже…

– Чем вам пришлось заниматься?

Лимас пожал плечами.

– Я просиживал задницу в одной комнате с двумя дамами – Терсби и Ларрет. Я их прозвал про себя Четвергом и Пятницей, – глуповато усмехнулся он, а Петерс, кажется, так и не понял юмора. – Мы, как это называется у чиновников, «двигали бумаги». Поступало письмо из финансового отдела: «Получено разрешение на выплату семисот фунтов такому-то на таких-то условиях. Пожалуйста, обеспечьте своевременное…» Ну и так далее. Вот в общих чертах и все. Мои Четверг с Пятницей снимали копии, что-то подправляли, подшивали в папку, ставили печать, а я выписывал чек и отправлялся в банк, чтобы оформить перевод.

– Какой банк?

– «Блатт энд Родни». Незаметный маленький банк в Сити. В Цирке существует теория, что выпускники Итона не станут болтать лишнего.

– Стало быть, на самом деле вы знали имена агентов по всему миру?

– Вовсе нет. В этом и заключался фокус. Понимаете, я выписывал чек или банковское поручение, но графа для имени получателя денег оставалась пустой. Банк принимал чек к оплате, прикладывал подписанное как положено сопроводительное письмо, а потом в запечатанном конверте все это возвращалось в группу специальной рассылки.

– А это что еще такое?

– Вот в этой особой группе знали имена и прочую информацию об агентах. Они вписывали фамилии в пустые строки и сами отправляли чеки. Чертовски умно, если вдуматься.

Петерс выглядел разочарованным.

– Вы хотите сказать, что вообще не знали фамилий получателей?

– Нет. Как правило, не знал.

– Как правило, но не всегда?

– Верно. Порой и к нам кое-что просачивалось. Все эти обмены бумагами между банковским, финансовым отделами и группой специальной рассылки порой приводили к сбоям. Усложненность системы давала обратный эффект. А еще бывали редкие случаи, которые вносили хоть какое-то разнообразие в мою жизнь. – Лимас поднялся из-за стола. – Я составил список всех платежей, которые запомнил, – сказал он. – Лежит у меня в комнате. Сейчас принесу.

И он вышел из комнаты слегка шаркающей походкой, которая появилась у него после приезда в Голландию. Вернулся он с парой листов разлинованной бумаги, вырванных из дешевой тетрадки.