Джон Ле Карре - Ночной администратор Страница 21

– Так кто он такой? – вернулся к Роуперу Джонатан.

– Ублюдок. Я же сказал.

– Из какой он семьи? Где корни всего этого?

Берр пожал плечами:

– Отец мелкий аукционер, эксперт графства. Мать из столпов местной церкви. Брат. Частной школы родители не могли себе позволить…

– Итонский колледж?

– По чему вы определили?

– По речи. Не признает местоимений и артиклей. Глотает звуки.

– Я только раз слышал, как он говорит по телефону. Но с меня хватит. У него такой голос, от которого впору блевануть.

– Он младший или старший брат?

– Младший.

– Учился в университете?

– Нет, похоже, ему не терпелось прижать мир к ногтю.

– А брат?

– Учился. Хотите меня сбить? Брат вошел в семейную фирму. И она обанкротилась. Теперь он держит свиней. И что? – Берр бросил в сторону Джонатана сердитый взгляд. – Только не вздумайте искать ему оправдания, Джонатан, – предупредил он довольно сурово. – Если бы даже Роупер окончил Итон или Оксфорд и имел ежегодный полумиллионный доход, он все равно прижал бы мир к ногтю. Он страшный преступник, говорю вам. Уж поверьте на слово. Зло существует.

– О, я верю, верю, – поспешил успокоить Джонатан Берра.

Софи говорила ему нечто подобное.

– Так вот, что бы он ни сделал, сделал он уже порядочно, – подвел черту Берр. – Речь идет о сверхсложных, просто сложных, простых и черт знает еще каких видах вооружения. Он терпеть не может танки, так как они долго не устаревают, но за хорошую мзду готов преодолеть эту нелюбовь. Речь идет об обуви, униформе, отравляющих веществах, красном фосфоре, кассетных бомбах, химическом оружии, инерционных системах наведения, истребителях, пусковых установках, гранатах, торпедах, подводных лодках, построенных по спецзаказу, торпедных катерах, зенитках, полевых кухнях, медных пуговицах, медалях и штыках, спецлабораториях, оборудованных под инкубаторы, шинах и автопокрышках, ремнях и втулках, боеприпасах всех калибров как американского, так и советского производства, пусковых установках для ракет типа «Стингер» и тому подобном. Вернее, речь обо всем этом шла раньше. Теперь она идет о пресыщении, банкротстве целых государств и о том, что сами правительства предлагают лучшие условия, чем когда-то дельные проходимцы. Посмотрели бы вы на его склады. Тайбэй, Панама, Порт-оф-Спейн, Гданьск. Он, бывало, нанимал около тысячи человек только для того, чтобы успевать стирать пыль с товара, дожидавшегося там повышения цен. Только повышения, ни в коем случае не понижения. Сейчас у него всего шестьдесят человек, а цены катастрофически упали.

– И что же он собирается предпринять?

Наступила очередь Берра отвечать уклончиво.

– Замышляет крупную аферу. Хочет в последний раз откусить от того же яблока. Завершающий маневр, после которого сможет почить на лаврах. Скажите-ка мне одну вещь…

Джонатан не мог привыкнуть к тому, как резко менял Берр тему разговора.

– В то утро в Каире, когда вы катали Софи в машине… После того как Фрэдди измочалил ее…

– Да?..

– Никто не следил за вами? Не видел ее в вашем обществе? Ничего не заподозрил?

Джонатан тысячу раз задавал себе этот вопрос. Ночью, когда бродил по своим темным владениям, пытаясь уйти от себя, и днем, когда не мог спать и поэтому уходил в горы или поднимал паруса.

– Нет, – сказал он.

– Точно?

– Насколько я могу быть уверен.

– Вы куда-нибудь еще ездили с ней? Куда-нибудь, где вас могли узнать?

Джонатан вдруг обнаружил, что ему доставляет необъяснимое удовольствие лгать, защищая ее, пусть и слишком поздно.

– Нет, – повторил он твердо.

– Что ж, тогда вы чисты, не так ли? – Берр не подозревал, что вновь повторил слова Софи.

Они потягивали виски в очаровательной кофейне в старой части города, в том уютном заведении, где не бывает ни дня, ни ночи, среди богатых дам в мужских фетровых шляпах, зашедших съесть парочку пирожных.

Порой Джонатана зачаровывала многогранность швейцарцев. Сегодня вечером ему казалось, что они расписали всю свою страну разными оттенками серого цвета.

Берр между тем уже рассказывал занятную историю о выдающемся юристе Апостоле. Он начал короткими, рваными, фразами, похоже, не очень обдуманными, словно вторгаясь в собственные, тщательно скрываемые мысли. Наверное, он не должен был ничего говорить и поздно понял это. Так часто бывает: знаешь тайну и поневоле выбалтываешь.

– Апо – жуткий сластолюбец, – откровенничал Берр. Хотя это он уже говорил. – Его ханжеская наружность – сплошной обман. Апо готов уложить под себя всю округу. Он – из мужчин, которые считают своей обязанностью доказать, что у них больше мужской силы, чем у всех крупных самцов, вместе взятых. Секретарши, неверные жены, вереницы проституток проходят через него, – продолжал Берр. – И вот однажды его дочь наряжается во все лучшее и кончает с собой. И так нехорошо кончает, если это можно сделать хорошо… Настоящее дикое самоубийство. Пятьдесят таблеток аспирина, запитые хлорной известью.

– Но почему? – ужаснулся Джонатан.

– Ничего особенного. Папаша подарил ей к восемнадцатилетию золотые часики от Картье за девяносто тысяч долларов. Лучше часиков не найти.

– Не понимаю. Это причина наложить на себя руки?

– Конечно, нет, если не знать, что точно такие же часы он подарил дочери к семнадцатилетию. О чем успешно забыл. Полагаю, девочка чувствовала себя заброшенной, а часы стали последней каплей. – Берр без остановки, не меняя интонации, сменил тему. Ему, видимо, хотелось скорее забыть об этой истории. – Я не расслышал. Вы что, сказали «да»?

Однако Джонатан, к неудовольствию Берра, не все еще для себя выяснил.

– И что же он сделал? – Имелся в виду Апостол.

– Апо? А что они все обычно делают?.. Начал новую жизнь. Обратился к Христу. Лил слезы прямо в коктейль на вечеринках. Так мы берем вас, Джонатан, или вычеркиваем? Я не привык к придворным церемониям.

Джонатану опять вспомнилось лицо того ирландского парня. И лицо Софи, изуродованное до неузнаваемости – уже во второй раз, когда ее убили. И лицо его матери с отвисшей челюстью, которую сиделка поставила на место и подвязала бинтом. И лицо Роупера, когда они стояли нос к носу в вестибюле.

Берр тоже молчал, думая о своем. Он не мог простить себе, что так долго забивал голову Джонатану доктором Апо, и в сердцах проклинал свой слишком длинный язык.

Они сидели в крошечной квартире Джонатана на Клозбахштрассе, пили виски, но оно уже не доставляло удовольствия. Джонатан устроился в единственном кресле, пока Берр бродил по комнате, подбирая ключи к собеседнику. Он все трогал руками: пощупал альпинистское снаряжение, повертел в руках парочку Джонатановых акварелей, изображавших Бернские Альпы. Теперь Берр стоял в нише, перед книжными полками, роясь в хозяйских книгах.

Он устал и начал терять терпение. Берр злился и на себя, и на Джонатана.

– Вы, погляжу, любитель Гарди, – заметил Берр. – Чем это объясняется?

– Наверное, разлукой с Англией. Дань ностальгии.

– Ностальгия? Гарди? Чушь! Бог играет с человеком, как кошка с мышкой, – вот что такое ваш Гарди. Минуточку. А что у нас здесь? Томас Эдуард Лоуренс из жарких арабских стран собственной персоной. – Берр вытащил тонкий томик в желтой суперобложке, потряс им, словно трофейным флагом. – Непризнанный гений, хотевший только одного – что-то значить. Оставленный своей страной. Вот это уже теплее. Написано дамой, которая влюбилась в него уже после его смерти. Да, этот должен быть вашим героем. Аскетизм, судорожные попытки что-то сделать, бобы из котелка. Естественный человек. Ничего удивительного, что вы так вели себя в Египте. – Берр смотрел на форзац. – Чьи это инициалы? – Но сам уже догадался.

– Моего отца. Его книга. Поставьте, пожалуйста, на место.

Заметив раздражение в голосе Джонатана, Берр резко повернулся к нему.

– Что? Задело? Вижу, задело. Мне никогда бы в голову не пришло, что сержант может читать книжки. – Берр сознательно бередил чужие раны. – Ну, офицеры, положим… У них есть время на это…

Джонатан уже стоял рядом, перекрывая выход. Он был бледен, руки инстинктивно поднялись.

– Прошу вас, поставьте книгу на полку. Это личное.

Не торопясь Берр поставил книгу на место.

– Скажите вот что, – переменил он тему и как ни в чем не бывало прошел мимо Джонатана на середину комнаты. – Скажите, в отеле вам приходилось иметь дело с наличными?

– Иногда.

– В каких случаях?

– Если кто-то уезжал поздно ночью и расплачивался наличными, мы принимали деньги. Стол регистрации закрыт с полуночи до пяти утра, так что в это время распоряжается ночной дежурный.

– Итак, вы берете деньги и кладете в сейф?

Джонатан опустился в кресло и завел руки за голову.

– Да, так я и делал.

– Представьте себе, что вы их украли. Как долго никто не спохватится?

– До конца месяца.