Филлис Дороти Джеймс - Ухищрения и вожделения Страница 22

Алекс Мэар ответил:

– Ну, я мог бы возразить вам, что убиваемый зародыш – вовсе не ребенок, а отвращение, вызываемое подобным поступком, вовсе не свидетельствует о его аморальности.

– Разве? – откликнулся Дэлглиш. – Разве естественность отвращения, которое испытывает к подобному поступку миссис Дэннисон, ничего не говорит нам о его моральной стороне?

Мэг наградила его беглой благодарной улыбкой и продолжала:

– И кроме того, вы не думаете, что такое использование зародышей очень опасно? Ведь оно может привести к тому, что бедные люди во всем мире начнут зачинать детей и продавать зародышей, чтобы могли лечиться богатые. Ведь, как мне кажется, уже существует черный рынок человеческих органов. Неужели вы верите, что мультимиллионер, нуждающийся в пересадке сердца или легких, не сможет найти донора?

Алекс Мэар улыбнулся:

– Хорошо хоть вы не утверждаете, что следует добровольно отказаться от развития знаний и остановить прогресс науки из-за того, что новые открытия могут быть использованы во зло. Если возможны злоупотребления, нужно издавать законы, их запрещающие.

– Послушать вас – все так просто и легко! – воскликнула Мэг. – Если бы мы могли обойтись законами, запрещающими социальные беды, мистер Дэлглиш остался бы без работы.

– Не просто и не легко, но надо пытаться. Использовать свой интеллект, чтобы сделать правильный выбор, – ведь это и значит быть человеком.

Элис Мэар поднялась из-за стола и сказала:

– Ну что ж, настало время и нам сделать выбор, правда, на несколько ином уровне. Кто из вас будет пить кофе, и какой именно? Во дворике – стол и стулья. Я подумала, мы можем зажечь там свет и пить кофе на свежем воздухе.

Все прошли в гостиную. Элис распахнула стеклянные двери, ведущие в патио, и сразу же звучный грохот моря ворвался в комнату и завладел ею с потрясающей, непреодолимой силой. Но стоило им выйти в прохладу вечера, как шум валов странным образом стих, и море теперь лишь глухо рокотало вдали. От дороги дворик отгораживала высокая каменная стена. Сворачивая к юго-востоку, стена понижалась до высоты всего лишь чуть больше метра, открывая взгляду пространство мыса, уходящего в море. Несколько минут спустя Алекс Мэар появился с подносом, и вот уже гости с чашечками кофе в руках разбрелись по дворику посреди терракотовых горшков с травами, словно незнакомцы, не испытывающие желания быть представленными друг другу, или актеры на сцене, погруженные в себя, повторяющие в уме свои роли в ожидании начала репетиции.

Они вышли сюда без плащей и пальто, а вечернее тепло оказалось всего лишь иллюзией. Словно сговорившись, они повернули было назад, в дом, когда огни машины, идущей на большой скорости, показались над всхолмьем дороги с южной стороны. У коттеджа водитель сбросил скорость.

– Это «порше» Лессингэма, – сказал Алекс Мэар.

Никто не произнес ни слова. Все молча смотрели, как машина все еще на достаточно большой скорости съехала с дороги и резко затормозила на поросшей травой площадке. Как бы следуя заранее оговоренному церемониалу, все встали полукругом – Алекс Мэар чуть впереди остальных, – словно группа встречающих официальное лицо, но не ожидающих от этой встречи ничего хорошего. Дэлглиш явственно ощущал, как нарастает напряжение: волнение каждого из гостей словно трепетало в спокойном, напоенном ароматами моря воздухе и, сливаясь воедино, фокусировалось на дверце автомобиля и на долговязой фигуре человека, который, выбравшись из машины, легко перепрыгнул через ограду и теперь медленно шагал к ним через дворик. Лессингэм прошел мимо Алекса Мэара прямо к Элис и нежно поцеловал ей руку: жест театральный и, как почувствовал Дэлглиш, заставший ее врасплох. Остальные наблюдали эту сцену весьма критически.

Лессингэм сказал мягко:

– Примите мои извинения, Элис. К обеду я, разумеется, опоздал, но, надеюсь, выпить стаканчик еще не поздно? И, клянусь Богом, выпить мне необходимо, да еще как!

– Где же вы пропадали? Мы ждали с обедом целых сорок минут!

Хилари Робартс задала ему вопрос, бывший у всех на устах. Тон у нее был раздраженный и обвиняющий, как у сварливой жены.

Лессингэм не сводил глаз с Элис Мэар.

– Последние двадцать минут я только и думал, как бы мне получше ответить на этот вопрос, – произнес он. – У меня в запасе целый набор интересных и весьма драматических причин. Я мог бы сказать, например, что помогал полиции вести расследование. Или – что я оказался причастным к убийству. Или – что по дороге сюда попал в неприятную историю. На самом деле следует привести все три причины вместе. Свистун снова совершил убийство. Я обнаружил жертву.

– Как это – вы обнаружили жертву? Где? – резко спросила Хилари Робартс.

И опять Лессингэм не обратил на нее никакого внимания, только спросил у Элис:

– Так вы дадите мне выпить? А потом я расскажу вам все, со всеми кровавыми подробностями. После того как я нарушил симметрию за вашим столом и задержал обед на целых сорок минут, такой рассказ – самое малое, что я могу вам предложить в качестве компенсации.

Пока они шли обратно в гостиную, Алекс Мэар познакомил Дэлглиша с Лессингэмом. Лессингэм бросил на Адама короткий, острый взгляд и протянул ему руку. Ладонь, на мгновение коснувшаяся ладони Дэлглиша, была влажной и удивительно холодной. Алекс Мэар спросил, как будто ничего не случилось:

– Что ж вы не позвонили? Мы бы оставили вам поесть.

Вопрос его, звучавший по-домашнему обыденно, показался совершенно неуместным, но Лессингэм ответил:

– Знаете, совершенно из головы вон. Не насовсем, конечно, но, честное слово, эта мысль мне и в голову не приходила, пока полицейские не кончили меня допрашивать. А потом не представилось удобного момента. Все они были вежливы и любезны, но я чувствовал, что мои личные дела для них имеют весьма малое значение. Между прочим, никакого особого почета от полиции за то, что вы нашли им убитую, и ждать нечего. Все, что вам скажут, это: «Спасибо вам большое, сэр, конечно, все это очень неприятно. Жаль, что вам доставили столько хлопот. Теперь мы сами займемся этим делом. А вы отправляйтесь-ка домой и постарайтесь поскорей забыть обо всем». А меня одолевает чувство, что сделать это будет не так-то просто.

Вернувшись в гостиную, Алекс Мэар бросил пару нетолстых поленьев на источавшие жар угли и пошел принести спиртное. Лессингэм отказался от виски, попросив дать ему вина.

– И не тратьте на меня ваш лучший кларет, Алекс, – добавил он, – я пью в чисто лечебных целях.

Почти незаметно для глаза все присутствовавшие придвинули свои кресла поближе. Лессингэм начал рассказывать очень медленно, время от времени приостанавливаясь, чтобы глотнуть вина. Дэлглишу показалось, что Майлз как-то изменился с момента приезда, словно обрел некую власть, таинственную и в то же время такую знакомую. Адам подумал: сейчас Лессингэм обрел мистическую силу сказителя. Освещенные огнем камина лица сидящих вокруг рассказчика людей вдруг напомнили ему его первую сельскую школу. Там в три часа каждую пятницу ребятишки усаживались тесным кружком вокруг мисс Даглас и целых полчаса слушали ее рассказы и сказки. И Дэлглиш ощутил тоску и боль по тем навсегда утраченным дням детской наивности и любви. Его удивила сила и яркость воспоминания, пришедшего в такой неожиданный момент. Но сегодняшний рассказ обещал быть совсем иным и вовсе не предназначенным для детских ушей.

– Я должен был побывать у зубного врача в Норидже в пять часов, а потом заехал ненадолго в «Клоуз», навестить приятеля. Так что к вам я ехал не от себя, а из Нориджа. У Фэарстеда свернул с шоссе В1150 направо и чуть не врезался в кузов машины: она стояла без огней, поперек дороги. Я еще подумал, какой дурак ставит так машину, чтобы зайти в кусты и отлить. Потом мне пришло в голову, что там что-то могло случиться. Тем более что правая дверца была открыта. Это показалось мне странным. Ну, я отъехал к обочине и пошел посмотреть. Никого. Не знаю, почему я решил зайти за деревья. Думаю, сработал какой-то инстинкт. В темноте ничего не было видно, и я подумал: может, позвать, покричать? Потом почувствовал себя полным идиотом и решил уйти, не лезть в чужие дела. И вот тут-то я чуть не споткнулся о труп. – Он снова глотнул вина. – По-прежнему ничего не было видно. Я опустился на колени и стал щупать вокруг руками. И коснулся ее тела. Кажется, я дотронулся до бедра, не могу сказать точно. Но это было человеческое тело. Тут нельзя ошибиться – тело, даже мертвое, все равно узнаешь. Тогда я вернулся к машине и взял фонарь. Осветил ноги и повел лучом вдоль тела к лицу. Ну и тут, конечно, увидел… И понял: это опять Свистун.

– Это было очень страшно? – сочувственно спросила Мэг Деннисон.

Он, по-видимому, расслышал в ее голосе то, что она на самом деле чувствовала – не зуд похотливого любопытства, но сочувствие: она понимала, что сейчас ему необходимо выговориться. Он смотрел на нее с минуту, словно только что увидел, помолчал, всерьез обдумывая ответ.