Мертвая земля - Сэнсом Кристофер Страница 24

Глава 7

За разговором мы дошли до ворот Темпл-Бар; Николас отправился в свои меблированные комнаты, а я двинулся по Чипсайду к дому Гая. У рыночных прилавков, затененных полосатыми тентами, как обычно, шла оживленная перепалка между торговцами и домашними хозяйками в белых чепцах. Однако то были отнюдь не добродушные препирательства прежних времен; покупатели торговались отчаянно, осыпая лавочников упреками в алчности и взывая к их совести; увы, цены на товары росли чуть ли не ежедневно. В куче капустных листьев, гнилых яблок и прочей дряни я заметил листок бумаги, на котором был напечатан очередной памфлет, и поднял его. То был один из многочисленных памфлетов против превращения полей в пастбища. Автор его взывал к милосердию короля, умоляя того:

«…способствовать торжеству истинной справедливости, искоренить вымогательство, оградить простых людей от притеснений и дать им возможность возделывать землю, получая таким образом средства к существованию».

А далее говорилось:

«Уповаем на доброе сердце нашего короля, неспособное мириться с тем, что овцы губят людей, оставляя их без пропитания, с тем, что один человек ради своей выгоды разрушает жизни сотен наших соотечественников».

Свернув листок, я сунул его в карман.

Гай жил в аптекарском квартале, который представлял собой лабиринт узких улочек и переулков, раскинувшийся между рекой и Чипсайдом. В витринах многочисленных аптек красовались чучела ящериц, якобы привезенных из Индии, и витые рога, якобы принадлежавшие единорогам. Гай, имевший лицензию лекаря, мог бы позволить себе что-нибудь получше крохотного магазинчика с жилыми комнатами наверху; но он жил здесь уже много лет и, подобно большинству немолодых людей, не любил перемен. Я заметил, что окна его аптеки закрыты ставнями; последние два месяца, с тех пор как Гай захворал, он перестал принимать больных. Это было тревожным знаком, ибо медицина всегда оставалась главным делом его жизни.

Я постучал, и через несколько мгновений помощник Гая Фрэнсис Сибрант распахнул дверь. Как и Гаю, Фрэнсису давно уже перевалило за шестьдесят; как и доктор Малтон, в прошлом он был монахом. Всегда склонный к полноте, в последние два года Фрэнсис сильно разжирел. За плечами у него был ранец.

– Мастер Шардлейк, да пребудет с вами милость Божия! – приветствовал он меня. – Мы вас сегодня не ждали.

Мне показалось, что во взгляде его мелькнуло смущение.

– Доброе утро. Как здоровье мастера Гая?

– Все по-прежнему, сэр, – грустно ответил Сибрант, и я заметил, какой у него утомленный вид. – Никаких улучшений. Простите, сэр, но я вынужден вас оставить. Надо отнести лекарства нашим пациентам.

– А я думал, Гай сейчас никого не принимает.

– Однако наши прежние больные требуют от нас лекарств, и я составляю их по рецептам патрона. Еще раз прошу у вас прощения, но я уже опаздываю. Пожалуйста, входите. Мастер Гай будет рад вас видеть. Он не спит.

Поклонившись, Фрэнсис пропустил меня в дом, а сам выкатился на улицу.

Оказавшись в приемной Гая, я окинул взглядом стоявшие на полках склянки, снабженные аккуратными ярлыками, и сосуды, наполненные сушеными травами. По лестнице я поднялся на второй этаж, в спальню. Мой старый друг читал, лежа в постели; в изголовье его висел старинный испанский крест с распятием. Ныне такие кресты изымали из церквей и сжигали; даже держать его дома было небезопасно, но доктор Малтон оставался убежденным католиком.

Увидев меня, медик улыбнулся. Зубы у него по-прежнему были белыми, но выглядел он скверно. Гай всегда отличался худобой, однако сейчас щеки у него так ввалились, что заострившийся нос казался огромным. Смуглая кожа, которую он унаследовал от своих предков-мавров, приобрела болезненный желтоватый оттенок. Гай и прежде был подвержен лихорадкам, объясняя это тем, что монастырь, в котором он провел бо́льшую часть жизни, располагался в болотистой местности с нездоровым климатом; но в последнее время лихорадка трепала его постоянно, даруя лишь краткие периоды отдыха, и я понимал, что бедняга совершенно изнурен.

– Да пребудет с тобой милость Божия, Гай! – произнес я.

– Рад тебя видеть, Мэтью. Вот уж не ожидал, что ты заглянешь сегодня. – Он замешкался, словно бы собираясь сказать что-то еще, но, бросив быстрый взгляд на дверь, ограничился улыбкой.

– Я только что приехал из Хатфилда и решил навестить тебя. Как твое здоровье?

Гай поднял исхудалую руку и вновь уронил ее на одеяло:

– Слаб, как муха, и постоянно чувствую усталость. И хотя всю жизнь я считал себя неплохим медиком, однако не представляю, как лечить свою собственную хворь. – Губы его вновь тронула улыбка. – Чтение – вот все, что мне осталось. – Он повернул книгу обложкой вверх, и я увидел, что это «Диалог об утешении в невзгодах», сочинение Томаса Мора. – Знаю, ты никогда его не жаловал, но этот человек создал великое учение.

– А также вошел в историю как грозный враг еретиков, без колебания отправлявший их на костер.

То был наш давний спор. Взяв книгу из рук Гая, я пробежал глазами страницу, на которой он остановился.

«Благоденствие богатого человека является источником благоденствия бедного», – прочел я.

Мне была хорошо знакома эта теория, согласно которой состоятельные люди, богатея, позволяют бедным питаться крохами своего богатства. Однако двадцатипятилетний опыт работы адвокатом убедил меня в обратном: растущее благоденствие одних людей зачастую лишает других последних источников существования. Я вытащил из кармана сложенный вчетверо листок:

– Посмотри-ка лучше вот это. Похоже, автор не согласен с Томасом Мором.

Изучив памфлет, Гай пожал плечами:

– Огораживание пастбищ началось не вчера. Томас Мор многократно выступал против этого.

– Однако, когда кардинал Уолси предложил принять новый закон, запрещающий отдавать овцам плодородные земли, Мор не поддержал его.

– Ох, вам, законникам, лишь бы спорить, – тихонько рассмеялся Малтон. – Увы, Мэтью, сейчас я слишком слаб, чтобы быть тебе достойным соперником.

– Прости. Ты в состоянии вставать?

– Лишь для того, чтобы сходить в отхожее место. Даже сидеть в кресле для меня утомительно. Ну что ж, по крайней мере, я избавлен от необходимости идти в воскресенье в церковь и средь голых стен слушать службу на английском языке. – Он сокрушенно покачал головой. – Вот уж не думал, что Англия когда-нибудь дойдет до такого. – Темно-карие глаза Гая увлажнились слезами.

– Возвращаясь из Хатфилда, я видел церковь, где только что закрасили все росписи, – сообщил я. – Она показалась мне ужасающе пустой, словно бы лишившейся сердца, хотя на стенах и вывели цитаты из Священного Писания.

– Значит, друг мой, ты тоже признаешь, что реформаторы перегнули палку? – вполголоса осведомился Гай.

– Да, признаю.

– А что ты делал в Хатфилде?

– Посещал леди Елизавету.

– А, протестантскую принцессу, – холодно улыбнулся Гай. – Впрочем, нет, она не принцесса, а всего лишь леди. Как и ее сестра Мария. Браки короля Генриха с их матерями признаны недействительными. В отличие от брака с Джейн Сеймур. Никак не возьму в толк, какую цель преследовал ее брат, лорд-протектор, лишив сестер короля титула принцесс.

– Соображения лорд-протектора ведомы лишь ему одному, – пожал я плечами.

– Ты по-прежнему занимаешься приобретением земель для леди Елизаветы?

– Да, Гай. Не далее как в понедельник мне предстоит отправиться в Норидж. По поручению леди Елизаветы.

– В Норидж? – В голосе его прозвучало удивление. – И какого рода поручение ты должен там выполнить?

Я замешкался, но, вспомнив, что интуицию Малтона обмануть невозможно, решился быть откровенным:

– Поручение довольно необычное. Один из Болейнов, дальних родственников леди Елизаветы, обвинен в убийстве. Она хочет, чтобы я провел расследование и удостоверился в том, что с этим человеком поступят по справедливости.