Артур Конан Дойл - Последнее дело Холмса Страница 3

– Вы не удостоили даже поздороваться со мной, милый Уотсон, – проговорил чей-то голос.

Я обернулся в неописуемом удивлении. Старый патер повернулся лицом ко мне. На одно мгновенье морщины разгладились, нос отодвинулся от подбородка, нижняя губа подтянулась, рот перестал шамкать, промелькнул огонь в тусклых глазах, сгорбленная фигура выпрямилась. А потом все тело опять сгорбилось, и Холмс исчез также быстро, как появился.

– Боже мой! – воскликнул я. – Как вы поразили меня!

– Надо быть осторожными, – шепнул Холмс. – У меня есть основание предполагать, что они напали на наш след. А! Вот и сам Мориарти!

В это мгновенье поезд двинулся. Выглянув из окна, я заметил высокого человека, бешено расталкивавшего толпу и махавшего рукой, как бы желавшего остановить поезд. Но было уже поздно; быстрота хода увеличивалась, и мы отъехали от станции.

– Благодаря принятым предосторожностям нам все-таки удалось отделаться от него, – проговорил, смеясь, Холмс.

Он встал и, сбросив рясу и шляпу, спрятал их в свой ручной мешок.

– Видели вы утренние газеты, Уотсон?

– Нет.

– Значит, вам неизвестно, что случилось в улице Бэйкер?

– В улице Бэйкер!

– Ночью подожгли нашу квартиру, но большого ущерба не сделали.

– Боже мой! Но ведь это невыносимо, Холмс.

– Вероятно, они совершенно потеряли мой след после ареста парня с дубиной. Иначе им и в голову не пришло бы, что я вернусь домой. Однако, они, очевидно, проследили вас, и потому-то Мориарти явился на станцию. Не сделали ли вы какого-нибудь промаха?

– Я сделал все по вашему указанию.

– Нашли карету?

– Да, экипаж ожидал меня.

– Узнали кучера?

– Нет.

– Это мой брат Майкрофт. В таких случаях хорошо иметь кого-нибудь своего, чтобы не брать в поверенные наемных людей. Но надо подумать, что нам делать с Мориарти.

– Так как мы едем с экспрессом и сразу же попадем на пароход, то, мне кажется, мы совсем отделались от него.

– Вы, очевидно, не обратили внимания, милый Уотсон, когда я говорил, что по уму этот человек равен мне. Нельзя же допустить, чтобы я, преследуя кого-нибудь, растерялся от ничтожного препятствия. Почему вы думаете, что он растеряется?

– Что же он сделает?

– То, что сделал бы я.

– А что бы вы сделали?

– Заказал бы экстренный поезд.

– Но ведь это будет поздно.

– Нисколько. Наш поезд останавливается в Кентербери, а до отхода парохода проходит по крайней мере четверть часа. Он догонит нас.

– Можно подумать, что мы преступники. Прикажите арестовать его тотчас же по приезде.

– Это значило бы погубить работу трех месяцев. Мы поймали бы крупную рыбу, а мелкая ушла бы из сети. А вот в понедельник мы поймаем всех. Нет, арест немыслим.

– Что же нам делать?

– Мы выйдем в Кентербери.

– А потом?

– Потом проедем по соединительной ветви в Ньюгавен, а оттуда в Диепп. Мориарти опять сделает то же, что сделал бы я. Он проедет в Париж, увидит наш багаж и будет поджидать нас два дня в помещении для хранения багажа. А мы приобретаем пару ковровых мешков, поощрив таким образом промышленность тех стран, по которым путешествуем, и спокойно проедем в Швейцарию, через Люксембург и Базель.

Я был слишком привычный путешественник, чтобы потеря багажа могла расстроить меня, но, признаться, мне было неприятно скрываться и укрываться от человека, за которым числилось столько страшных преступлений. Однако было ясно, что Холмс понимал положение лучше, чем я. Поэтому мы вышли в Кентербери, где узнали, что поезд в Ньюгавен отходит только через час,

Я смотрел печально вслед быстро исчезавшему поезду, уносившему мой багаж. Холмс дернул меня за рукав и указал в даль по линии железной дороги.

– Видите! Уже! – сказал он.

Вдали, в Кентских лесах, показалась тонкая струйка дыма. Минуту спустя, мы увидели мчавшийся паровоз с одним вагоном. Едва мы спрятались за грудой багажа, как он с шумом и грохотом пролетел мимо, обдав нас струей горячего пара.

– Вот он проезжает мимо, – сказал Холмс вслед вагону, покачивавшемуся и подскакивавшему на рельсах. – Как видите, есть граница догадливости нашего приятеля. Нужна необыкновенная проницательность для того, чтобы вывести заключение, к которому пришел бы я и на основании которого я стал бы действовать.

– А что бы он сделал, если бы ему удалось догнать нас?

– Нет ни малейшего сомнения в том, что он попытался бы убить меня. Однако эту игру ведут двое. Теперь вопрос такой, позавтракать нам здесь раньше обыкновенного времени или поголодать, пока не доберемся до буфета в Ньюгавене.

За ночь мы доехали до Брюсселя и пробыли там два дня, а на третий отправились в Страсбург. В понедельник утром Холмс телеграфировал лондонской полиции, и вечером, при возвращении в гостиницу, мы нашли ответ. Холмс разорвал телеграмму и с проклятием швырнул ее в камин.

– Так и надо было ожидать! – со стоном проговорил он. – Он бежал.

– Мориарти?

– Поймали всю шайку, за исключением его. Он ускользнул. Конечно, меня не было и некому было бороться с ним. Но ведь мне казалось, что я дал им в руки все необходимое. Я думаю, вам лучше вернуться в Англию, Уотсон.

– Это почему?

– Потому что теперь я опасный товарищ. Он проиграл дело своей жизни. Он пропал, если вернется в Лондон. Насколько я понимаю его характер, он употребит теперь всю свою энергию на то, чтобы отомстить мне. Он так сказал и во время нашего короткого свидания, и я думаю, что он сдержит свою угрозу. Я советую вам возвратиться к своему делу.

Конечно, такой старый служака, как я, и в то же время старинный друг его, не мог согласиться на подобного рода просьбу.

Мы полчаса спорили в столовой гостиницы в Страсбурге, и в ту же ночь поехали дальше в Женеву.

Целую неделю мы бродили по прекрасной долине Роны и затем через проход Жемми, еще покрытый глубоким снегом, пробрались в Интерлакен и Мейринген. Места были удивительно красивые: свежая весенняя зелень внизу давала яркий контраст девственной белизне снега вверху. Но было ясно, что Холмс ни на одно мгновение не забывал о тени, омрачившей его жизнь. В альпийских деревушках, в уединенных горных проходах, везде – по его взглядам, пристально бросаемым в лицо каждого прохожего, я чувствовал его уверенность, что где бы мы ни были, нам не избежать опасности, следовавшей за нами по пятам.

Однажды, помню, мы проходили через Жемми и шли вдоль берега меланхолического озера Даубен; вдруг с вершины горы оторвалась громадная каменная глыба и упала в озеро позади нас. Холмс бросился к горе, поднялся на нее и, вытянув шею, стал осматриваться. Напрасно уверял его проводник, что падение камней весной обычное явление в этой местности. Холмс ничего не сказал, но посмотрел на меня взглядом человека, который видит подтверждение своих мыслей.

Однако, несмотря на постоянную бдительность, он никогда не бывал в подавленном состоянии. Наоборот, я не припомню, чтобы мне когда-нибудь приходилось видеть его в таком веселом настроении. Он часто возвращался к разговору о том, что если бы он узнал, что общество освободилось от профессора Мориарти, то с радостью закончил бы свою карьеру,

– Мне кажется, я могу сказать, что не даром прожил жизнь, Уотсон, – говорил он. – Если бы моя деятельность прекратилась сегодня, я могу спокойно все-таки оглянуться назад. Из тысячи случаев, в которых я принимал участие, я не помню ни одного, где я помогал бы неправой стороне. За последнее время я чаще занимался проблемами природы, а не теми загадочными вопросами, за которые ответственен наш несовершенный общественный строй. Ваши записки, Уотсон, закончатся в тот день, когда я увенчаю свою карьеру поимкой или уничтожением самого опасного и умного преступника в Европе.

Остальное я расскажу в кратких, но точных словах. Неприятно вспоминать, но сознаю, что долг требует, чтобы я не пропустил ни малейшей подробности.

3 мая мы достигли маленькой деревни Мейринген и остановились в гостинице «Английский двор», которую содержал тогда Петер Штейлер-старший. Хозяин был смышленый человек, отлично говоривший по-английски, так как он прослужил три года кельнером в Лондоне, в отеле «Гросвинар». По его совету 4 мая после полудня мы отправились на прогулку в горы, решив переночевать в деревушке Розенлау. Хозяин советовал нам непременно посмотреть водопад Рейхенбах, для чего надо было с половины пути повернуть немного в сторону.

Да, это действительно страшное место. Поток, раздувшийся от таянья снегов, низвергается в страшную пропасть, из которой брызги подымаются вверх, словно дым от горящего дома. Сама пропасть находится между черными, как уголь, скалами. Образуется узкий колодезь, и вода кипит там на неизмеримой глубине, и с силой выбрасывается вновь на зубчатые края горы. Кружится голова от несмолкаемого грохота и движения зеленой воды, непрерывно извергающейся в пропасть, а также и от густой завесы брызг, вечно волнующейся и поднимающейся кверху. Мы стояли у края, заглядывая в сверкающую воду, разбивающуюся далеко внизу о черные скалы, и прислушиваясь к диким звукам, вылетающим из бездны вместе с брызгами.