Карен Макманус - Один из нас лжет Страница 4

Мама считает, что Джейк для меня слишком хорош. Она твердит мне это с десятого класса, когда он стал потрясающим парнем, а я осталась такой, как была. Мама всегда отправляла нас с Эштон на всякие конкурсы красоты и всегда с одним и тем же результатом – второе место. Принцесса бала, но не королева. Не так уж плохо, но недостаточно хорошо, чтобы привлечь и удержать мужчину, который всю жизнь будет о тебе заботиться.

Я не уверена, что это когда-либо формулировалось как цель или что-то в этом роде, но именно этого от нас ждут. У матери не вышло. Эштон два года назад выскочила замуж за человека, которого вышибли из школы права и который почти не проводит с ней время. Что-то не складывается у девиц Прентис.

– Прости, – тихо говорю я Джейку, который ведет меня наверх. – Я не справилась. Видел бы ты Бронвин или Купера – они держались как надо. А Нейт – боже мой! Никогда бы не подумала, что он может взять на себя инициативу. Только от меня никакого толку не было.

– Ну-ну, не говори так, – утешает меня Джейк. – Это неправда.

Тон у него непререкаемый, потому что он отказывается видеть во мне что-либо, кроме самого лучшего. Если это когда-нибудь изменится – честно, я не знаю, что тогда буду делать.

Нейт

Понедельник, 24 сентября, 16.00

Мы с Бронвин выходим на опустевшую парковку и в нерешительности останавливаемся. Я знаю ее с детского сада, плюс-минус сколько-то среднешкольных лет, хотя мы не дружим. Но мне сейчас совсем не странно находиться в ее обществе. С ней довольно комфортно после случившегося.

Она оглядывается, будто только сейчас проснулась.

– Я же не на машине, – бормочет она. – Меня же должны были подвезти до «Эпок-кофе». – Что-то в ее интонации наводит на мысль, что это важное дело. Будто она недоговаривает.

У меня назначена деловая встреча, но сейчас, наверное, не время.

– Тебя подвезти?

Бронвин следит за моим взглядом и видит мой мотоцикл.

– Ты серьезно? Я на твою колесницу смерти не сяду даже за деньги. Ты знаешь статистику случаев со смертельным исходом? Я серьезно. – Вид у нее такой, будто она сейчас вытащит таблицу и покажет ее мне.

– Как хочешь.

Надо бы оставить ее и ехать домой, но я еще не готов для встречи с этим. Прислонившись к стене, я достаю из кармана фляжку «Джим Бима» и, открутив крышку, протягиваю Бронвин:

– Выпьешь?

Она скрещивает руки на груди.

– Это ты так шутишь? Какая блестящая мысль – перед тем, как забраться на эту машину смерти? И на территории школы?

– А ты знаешь, что ты смешная?

На самом деле я не очень много пью. Фляжку я забрал сегодня утром у отца и забыл про нее. Но почему-то мне приятно дразнить Бронвин.

Я уже готов убрать фляжку в карман, но тут Бронвин морщит лоб и протягивает руку.

– А, черт… Почему бы и нет? – Она прислоняется спиной к стене рядом со мной и сползает на землю.

Почему-то мне вспоминается начальная католическая школа – мы с Бронвин ходили в нее вместе – до того, как жизнь полетела ко всем чертям. Все девочки там носили клетчатые форменные юбки, и сейчас на ней похожая, она слегка задирается на бедрах, когда Бронвин кладет ногу на ногу. Выглядит неплохо.

Она пьет неожиданно долго.

– Так что… это… было? – Она переводит дыхание.

Я сажусь рядом, беру у нее фляжку, кладу на землю между нами.

– Понятия не имею.

– Вид у него был такой, будто он сейчас умрет. – У Бронвин так трясется рука, когда она снова берет фляжку, что та стучит о землю. – Тебе не показалось?

– Ага.

Бронвин еще раз прикладывается к фляжке и морщится.

– Бедняга Купер, – вздыхает она. – Говорил сегодня так, будто вчера приехал из Миссисипи. С ним всегда так, когда он волнуется.

– Я не замечал. А вот от этой, как ее там, совершенно толку не было.

– Ее зовут Эдди! – Бронвин толкает меня плечом. – Должен был бы знать ее имя.

– Почему? – Я не могу придумать причину. Мы с этой девчонкой едва ли до сих пор сталкивались и вряд ли столкнемся еще. И я уверен, что нас обоих это более чем устраивает. Я знаю этот тип. В голове ни одной мысли, кроме как о своем бойфренде и мелком соперничестве с подружками. Мордашка симпатичная, не спорю, но больше ей предложить нечего.

– Потому что мы вместе пережили серьезную психологическую травму, – отвечает Бронвин так, будто это снимает все вопросы.

– Слушай, сколько же у тебя правил!

Я забыл, насколько Бронвин утомительна. Даже в младших классах количество предметов, которыми она занималась каждый день, нормального человека уложило бы в постель. Она вечно старалась к чему-нибудь примкнуть или начать что-то, к чему примкнут другие. А потом курировала то, к чему примкнула, или что начала сама.

Но она, надо отдать ей должное, не зануда.

Мы молча сидим, наблюдая, как с парковки уезжают последние машины, и Бронвин время от времени потягивает из фляжки. Наконец я беру у нее фляжку и удивляюсь тому, насколько же она опустела. Вряд ли Бронвин привычна к крепкому спиртному. Она скорее из тех девушек, которые пьют вино. Если вообще пьют.

Я кладу фляжку в карман, а Бронвин осторожно берет меня за рукав.

– Знаешь, я хотела тебе сказать, тогда, когда случилось… когда твоя мама… я тебе очень сочувствую. – Она запинается. – У меня дядя тоже погиб в аварии, примерно в это же время. Я хотела тебе что-нибудь сказать тогда, но ведь мы с тобой, мы же не слишком… – Она замолкает, не найдя слов, но ее ладонь все еще лежит на моей руке.

– Все нормально. Насчет дяди – сочувствую.

– Ты очень по ней скучаешь?

О матери я говорить не хочу.

– А быстро сегодня «Скорая» приехала, да?

Бронвин слегка краснеет и убирает руку, но резкую смену разговора принимает.

– Откуда ты знал, что надо делать? Для Саймона?

Я пожимаю плечами.

– Все знают, что у него аллергия на арахис. Именно так и надо было действовать.

– Я не знала, что шприц называется ручкой. – Она фыркает и смеется. – А Купер тебе ручку дал! Будто ты ему сейчас записку писать будешь, о господи! – Она так сильно ударяется головой о стену, что я невольно думаю, не треснуло ли у нее что-нибудь. – Мне надо ехать домой. Это все как минимум непродуктивно.

– Предложение подвезти остается в силе.

Я не жду, что она его примет, но она отвечает:

– А почему бы и нет? – И протягивает руку.

Она спотыкается, когда я помогаю ей встать. Я не думал, что через пятнадцать минут алкоголь так подействует, но, видимо, недооценил фактор малого веса Бронвин Рохас. Надо было раньше забрать фляжку.

– Где ты живешь? – спрашиваю я, садясь в седло и вставляя ключ зажигания.

– Торндайк-стрит. Пара миль отсюда. Через центр, свернуть на Стоун-Вэлли-террас после «Старбакса».

Богатый район. А как же! Обычно я на своем байке никого не вожу, и второго шлема у меня нет, так что я отдаю ей свой. Бронвин берет его, и мне приходится усилием воли отвести глаза от голой кожи ее бедра, когда она устраивается, поправляя юбку. Она обнимает меня сзади – слишком крепко, но я молчу.

– Ты только медленно, ладно? – просит она нервно, когда я завожу мотор.

Мне было бы приятно ее еще немного поподкалывать, но вместо этого я выезжаю с парковки вдвое медленнее обычного. И тут она, хоть я и не думал, что это возможно, сжимает меня еще крепче. Так мы и едем – ее голова в шлеме прижата к моей спине, и я бы поспорил на тысячу долларов (если бы у меня она была), что глаза у нее были крепко закрыты до тех пор, пока мы не подъехали к ее дому.

Дом как раз такой, как я и ожидал, – большой, викторианский, с просторной лужайкой и группами незнакомых мне деревьев и цветов. Перед домом стоит внедорожник «Вольво», и мой байк – в приступе великодушия можно назвать его классическим – выглядит рядом с ним так же нелепо, как Бронвин – у меня за спиной. Вот бывают вещи, друг с другом не сочетаемые.

Бронвин слезает с мотоцикла и пытается снять шлем. Я расстегиваю его и помогаю стянуть с ее головы, освободив запутавшуюся в застежке прядь волос. Бронвин делает глубокий вдох и переводит дыхание, поправляя юбку.

– Это была жуть, – говорит она и вздрагивает от телефонного звонка. – Где мой рюкзак?

– У тебя на спине.

Она сбрасывает его и выдергивает из кармана телефон.

– Да? Да, могу… да, это Бронвин. Вы… Боже мой! Это точно? – Она разжимает руку, и рюкзак падает на траву. – Спасибо, что позвонили. – Бронвин опускает руку с телефоном и смотрит на меня, глаза у нее испуганные и блестящие. – Нейт, его больше нет, – говорит она. – Саймон умер.

Глава 3. Бронвин

Вторник, 25 сентября, 8.50

Я все считаю, считаю и никак не могу перестать. Сейчас вторник, восемь пятьдесят. Двадцать четыре часа назад Саймон входил в нашу классную комнату в последний раз в жизни. Через шесть часов пять минут после этого мы шли отбывать свой час после уроков. Через час он был мертв.

В семнадцать лет.