Гилберт Честертон - Черный кот. Три орудия смерти (сборник) Страница 4

– Спокойно, мистер Ройс! – строго прикрикнул Гилдер. – Я арестую вас за нападение.

– Нет, – ответил секретарь, и голос его прозвучал, точно удар в гонг. – Вы арестуете меня за убийство.

Гилдер бросил тревожный взгляд на сбитого с ног, но, поскольку тот уже сидел на траве и вытирал с почти не пострадавшего лица несколько капель крови, лишь коротко произнес:

– Как вас понимать?

– Все было так, как он говорит, – объяснил Ройс. – Да, мисс Армстронг лишилась чувств с ножом в руках. Но она взялась за нож не для того, чтобы напасть на отца, а чтобы защитить его.

– Защитить? – переспросил Гилдер. – От кого?

– От меня, – ответил секретарь.

Алиса посмотрела на него со смешанным чувством и тихо произнесла:

– Несмотря ни на что, я рада, что у вас хватило на это мужества.

– Давайте поднимемся наверх, – тяжелым голосом сказал Патрик Ройс. – Я покажу вам, как все было.

В мансарде, которая служила и личной комнатой секретаря (надо сказать, довольно маленькое помещение для такого огромного отшельника), их взорам действительно предстали следы разыгравшейся здесь драмы. Почти посередине комнаты на полу лежал большой револьвер, будто отброшенный в пылу борьбы, чуть левее поблескивала бутылка виски, открытая, но не совсем пустая. Скатерть, сорванная с небольшого столика, валялась бесформенной кучей на полу. Через подоконник свешивался кусок веревки, такой же, как на теле трупа. На каминной полке лежали осколки двух ваз, остатки третьей разлетелись по ковру.

– Я был пьян, – сказал Ройс, и это простое объяснение преждевременно постаревшего мужчины чем-то напомнило первое детское признание в грехе. – Вы все обо мне знаете, – хрипловатым от волнения голосом продолжил он. – Всем известно, с чего началась моя история. Да этим же, видно, и закончится. Когда-то меня считали умным человеком, может быть, когда-то я был счастлив… Армстронг вытащил то, что осталось от моего разума и тела из таверны, и был всегда добр ко мне, бедняга! Только он запрещал мне жениться на Алисе, и – знаете что? – правильно делал! Ну, я думаю, вы и сами уже поняли, что к чему. В углу – это моя бутылка виски, и она, как видите, наполовину пустая; на ковре – мой револьвер, и барабан в нем пустой. На трупе – веревка из моего комода, и труп был выброшен из моего окна. Не нужна армия сыщиков, чтобы понять, что я натворил. В мире такое происходит сплошь и рядом. Я готов отправиться на виселицу, и, ей-богу, давайте закончим на этом!

Инспектор Гилдер сделал деликатное движение рукой, полицейские молча обступили здоровяка, чтобы увести, но в нерешительности замялись – их поразила удивительная картина: отец Браун, стоявший у двери, вдруг ни с того ни с сего опустился на четвереньки, как будто вдруг решил в такой неподобающей позе предаться какой-то странной молитве. Будучи напрочь лишенным чувства собственного достоинства, приличествующего его сану и положению, он несколько секунд продолжал оставаться в такой позиции, а потом поднял круглое сияющее лицо и принял вид четвероногого существа с забавной человеческой головой.

– Нет, так не пойдет, – весело сказал он. – Вначале вы сказали, что не нашли никакого оружия, но, оказывается, его, наоборот, слишком много! Нож, которым можно зарезать, веревка, которой можно задушить, и пистолет, которым можно застрелить. И при этом всем человек умер от того, что выпал из окна и сломал шею! Так не пойдет. Слишком расточительно. – И он покачал головой, как лошадь на выпасе.

Инспектор Гилдер раскрыл рот, чтобы дать какой-то серьезный ответ, но, прежде чем он успел заговорить, фантастическая фигура на полу словоохотливо продолжила:

– А теперь три совершенно невозможных вещи. Во-первых, эти дыры в ковре, куда вошли шесть пуль. Зачем кому-то понадобилось расстреливать ковер, скажите на милость? Пьяный целится в голову своему обидчику, туда, где видит его улыбку. Он ведь не с ногами его ссорится и не тапочки берет в осаду. А веревка? – Покончив с ковром, рассказчик сунул руки в карманы, но продолжал как ни в чем не бывало стоять на коленях. – Ну скажите, сколько надо было выпить, чтобы завязывать веревку человеку на шее, а в конечном итоге завязать ее у него на ноге? По крайней мере, Ройс был не настолько пьян, иначе сейчас бы он не разговаривал с нами, а лежал бы, как бревно, и спал. И самое простое – бутылка виски. Вы хотите сказать, что алкоголик отчаянно дрался за бутылку, а когда победил, отбросил ее в угол, вылив половину содержимого? Это последнее, что стал бы делать алкоголик. – Священник неуклюже поднялся на ноги и с укоризной в голосе сказал самозваному убийце: – Прошу меня извинить, дорогой сэр, но вся ваша история – совершенный вздор.

– Сэр, – негромко обратилась Алиса Армстронг к священнику. – Можно мне сказать вам пару слов наедине?

Эта просьба заставила разговорившегося клирика выйти на лестничную площадку, и, когда они зашли в соседнюю комнату, прежде чем он успел что-то сказать, девушка заговорила сама, и в голосе ее послышалась странная горечь.

– Вы – умный человек, – сказала она, – и, я знаю, вы пытаетесь спасти Патрика. Но это бесполезно. У этого дела очень темная подоплека, и чем больше вы выясните, тем хуже будет несчастному человеку, которого я люблю.

– Почему? – спросил он, бесстрастно глядя на нее.

– Потому что, – так же бесстрастно ответила она, – я своими глазами видела, как он это сделал.

– Вот как, – все так же невозмутимо произнес Браун. – И что же он сделал?

– Я была здесь, в этой комнате, рядом с ними, – стала рассказывать она. – Обе двери были закрыты, но неожиданно я услышала голос, жуткий голос, он повторял одно и то же: «Ад, ад, ад!» А потом обе двери содрогнулись от первого выстрела. Грохнуло еще трижды, прежде чем я выбежала на лестницу и открыла дверь соседней комнаты. Она была вся в дыму, но пистолет дымился в руке моего бедного безумного Патрика. На моих глазах он выстрелил еще два раза, а потом набросился на отца, который в ужасе жался к окну, схватил его и попытался задушить веревкой. Он набросил ее ему на шею, но, пока они боролись, она через плечи сползла вниз на ноги. В конце концов веревка запуталась на одной ноге, Патрик схватил ее и, точно обезумев, дернул изо всех сил. Тогда я подхватила лежащий на ковре нож, бросилась к ним, перерезала веревку и потеряла сознание.

– Понятно, – тем же бесцветным и вежливым голосом произнес отец Браун. – Благодарю вас.

Девушку живые воспоминания о недавно пережитом так взволновали, что она, тяжело дыша, опустилась на кресло, а священник молча прошествовал в соседнюю комнату, где к этому времени остались только Гилдер, Мертон и Патрик Ройс, сидевший на стуле в наручниках. Отец Браун обратился к инспектору:

– Могу ли я поговорить с задержанным? И не могли бы вы на минуту снять с него эти смешные браслеты?

– Он – очень сильный человек, – вполголоса произнес Мертон. – Почему вы хотите, чтобы я снял наручники?

– Потому что надеюсь иметь честь пожать ему руку, – смиренно ответил священник. Оба сыщика удивленно уставились на него, и отец Браун прибавил, обращаясь к секретарю: – Может быть, вы сами им все расскажете, сэр?

Человек на стуле покачал взъерошенной головой, и священник нетерпеливо обернулся.

– Тогда я расскажу, – сказал он. – Дела личного характера важнее того, что о тебе подумают в обществе. Я спасу жизнь, а мертвые пусть хоронят своих мертвецов.

Он подошел к роковому окну, недолго постоял молча, несколько раз моргнул и продолжил рассказ:

– Я уже говорил, что в этом деле слишком много орудий убийства и лишь одна смерть. Теперь я могу сказать, что эти вещи использовались не как оружие и не для того, чтобы убить. Все эти мрачные инструменты – веревка с петлей, окровавленный нож, разряженный револьвер, – как ни странно, были инструментами спасения. Они были использованы не для того, чтобы убить сэра Аарона, а чтобы спасти его.

– Спасти! – удивленно повторил Гилдер. – От чего же?

– От самого себя, – ответил отец Браун. – Он был сумасшедшим с навязчивой идеей наложить на себя руки.

– Что? – изумился Мертон. – Но он же был таким веселым! И всех призывал радоваться жизни, как проповедник, исповедующий веселье.

– Это жестокое вероисповедание, – произнес священник, глядя в окно. – Может быть, ему нужно было дать выплакаться, как делали все его предки? Душа его окостенела, взгляды перестали развиваться, за этой маской веселья скрывался пустой разум атеиста. Наконец, чтобы соответствовать привычному образу весельчака, он взялся за бутылку, к нему вернулась привычка, которую он оставил много лет назад. Но в этом и заключается ужас алкоголизма для убежденного трезвенника: он слишком живо представляет себе и даже ждет того психологического ада, от которого так долго предостерегал других. Несчастный Армстронг не смог долго противиться этому наваждению, и к сегодняшнему утру он уже был в таком состоянии, что мог только сидеть у себя в комнате и кричать, что он в аду, таким страшным голосом, что его не узнала даже родная дочь. Он полностью, до смерти обезумел и, не осознавая, что делает, окружил себя вещами, которые представлялись ему воплощением смерти: веревка с петлей, револьвер друга, нож. Ройс случайно оказался в этот миг рядом и вошел в комнату. Действовал он молниеносно. Отшвырнул за спину нож, схватил револьвер и, не имея времени разрядить его, просто выпустил в пол все шесть пуль. Но самоубийца увидел четвертый облик смерти – он рванулся к окну. Спасителю ничего не оставалось делать, как броситься за ним, схватить его и попытаться связать по рукам и ногам. Именно тогда в комнату вбежала несчастная девушка и, неправильно поняв смысл борьбы, кинулась перерезать веревку, чтобы освободить отца. Но первый ее удар попал в руку бедного Ройса, и это была единственная пролитая при этом кровь. Вы заметили, что на лице слуги осталась кровь, хотя на нем не было ран? Но несчастная девушка, прежде чем лишилась чувств, успела нанести еще один удар. На этот раз он достиг цели, веревка была перерезана, и ее отец вылетел из окна в вечность.