Дом голосов - Карризи Донато Страница 4

– Знаю, но тогда я забыл, что подглядывать некрасиво, – стал оправдываться малыш.

– И что ты увидел в кладовке?

– Там были люди… – только и сказал мальчик.

– Дети?

Эмильян покачал головой.

– Значит, взрослые.

Мальчик кивнул.

– И что они делали? – подстегнул его психолог.

– Они были без одежды.

– Как в бассейне или на море или как под душем?

– Как под душем.

Эта информация представляла собой значительный прогресс в показаниях: для детей нагота взрослых – табу. Но Эмильян преодолел препятствие, перестал стесняться.

– На них были маски, – добавил он, хотя Джербер больше ничего не спрашивал.

– Маски? – притворился изумленным психолог, которому была известна история, пересказанная учительницей Эмильяна. – Какие маски?

– Из пластика, с резинкой сзади, которые закрывают лицо, – пояснил малыш. – Животные.

– Животные? – переспросил психолог.

Мальчик начал перечислять.

– Кот, овца, свинья, филин… и волк, да, волк там тоже был, – выпалил он единым духом.

– Почему они были в масках, как ты думаешь?

– Они играли.

– Во что они играли? Ты знаешь такую игру?

Ребенок на мгновение задумался.

– Делали штуки из интернета.

– Штуки из интернета?… – Джербер хотел, чтобы Эмильян выразился точнее.

– У Лео, моего школьного друга, есть старший брат, ему двенадцать лет. Однажды брат Лео показал нам видео в интернете, там все были голые и как-то странно обнимались и странно целовались.

– Тебе понравилось то видео?

Эмильян поморщился:

– А потом брат Лео велел хранить секрет, потому что это игра для взрослых.

– Понятно, – нейтральным тоном проговорил психолог, избегая оценивать сказанное. – Ты очень храбрый, Эмильян, я бы на твоем месте до смерти перепугался.

– Мне не было страшно, потому что я их знал.

Психолог сделал паузу: наступил самый деликатный момент.

– Ты знал, кто были эти люди в масках?

На миг забыв о крепости, мальчик-привидение поднял взгляд на зеркальную стену. За этим стеклом пять человек молча ждали его ответа.

Кот, овца, свинья, филин. И волк.

Джербер знал, что в данный момент он не должен помогать Эмильяну. Надеялся только, что малыш, опираясь на опыт, накопленный за шесть лет жизни, найдет в себе мужество назвать по именам участников кошмара.

– Папа, мама, дедушка, бабушка. И отец Лука.

Для ребенка семья – самое надежное место в мире. Или самое опасное, повторил про себя Пьетро Джербер.

– Хорошо, Эмильян. теперь мы с тобой вместе посчитаем в обратном порядке. Десять…

2

Закончив сеанс, Джербер проверил сотовый телефон, у которого был отключен звук, и обнаружил только один звонок, с неизвестного номера. Пока он раздумывал, следует ли перезвонить, Бальди напустилась на него с вопросом:

– Что ты об этом думаешь?

Судья даже не дождалась, пока Джербер закроет за ними дверь. Скорее всего, сомнения мучили ее с того самого момента, когда Эмильян высказался до конца.

Психолог прекрасно знал, насколько судье не терпится поделиться с ним впечатлением от этих свидетельских показаний. Но корень вопроса был в другом.

Сказал ли Эмильян правду?

– У детей пластичный ум, – заговорил эксперт. – Иногда они создают ложные воспоминания, но это необязательно выдумки: дети искренне убеждены, что пережили то или иное событие, даже совершенно абсурдное. У них настолько живая фантазия, что самые странные вещи им кажутся настоящими, но настолько еще незрелая, что не позволяет отличить реальное от воображаемого.

Очевидно, для Бальди такого объяснения было недостаточно.

Перед тем как сесть за стол, она направилась к окну и распахнула его настежь, будто в разгаре лета, хотя стояло зимнее утро, холодное и хмурое.

– По одну сторону у меня молодая пара приемных родителей, которые долго стремились к тому, чтобы им доверили ребенка; заботливые дедушка с бабушкой, способные порадовать любого внучка, и священник, который уже много лет бьется за то, чтобы вырывать несовершеннолетних, таких как Эмильян, из невыносимых условий и обеспечивать им будущее, полное любви… По другую – этот очаровашка, этот живчик, который нам рассказывает о какой-то святотатственной языческой оргии.

Под сарказмом судья скрывала разочарование, и Джербер понимал, что ее выбило из колеи.

Эмильян родился в Белоруссии, гипнотизер читал и перечитывал его личное дело. Согласно документам, в два с половиной года его забрали из семьи, где ребенок подвергался дурному обращению во всех его видах. Мама с папой забавлялись, испытывая волю ребенка к тому, чтобы пребывать в этом мире, этакая игра на выживание. Целыми днями его оставляли голодным, плачущим, барахтающимся в собственных экскрементах. К счастью, напомнил себе Джербер, у детей до трех лет нет памяти. Но естественно, где-то в мозгу Эмильяна запечатлелось что-то от былого заточения.

Отец Лука нашел его в каком-то приюте и сразу выделил среди остальных детей: Эмильян отставал в развитии и с трудом говорил. Священник, возглавлявший ассоциацию по заочному усыновлению, активно действовавшую на территории бывшего Советского Союза, нашел для мальчика семью, молодую супружескую пару из своих прихожан; после бесконечных и дорогостоящих бюрократических процедур тем наконец удалось забрать ребенка в Италию.

Прожив год в счастливой семье, Эмильян догнал своих сверстников и уже довольно бегло говорил по-итальянски. Но когда, казалось бы, все устроилось как нельзя лучше, у него проявились симптомы ранней анорексии.

Отказываясь от еды, он превратился в мальчика-привидение.

Приемные родители водили его от одного врача к другому, не скупясь на расходы, но никто не был в силах ему помочь. Врачи, однако, сходились на том, что источник столь серьезных нарушений питания следует искать в прошлом ребенка, когда он был заброшен и подвергался дурному обращению.

Несмотря на бессилие врачей, родители не сдались. Приемная мать даже оставила работу, чтобы полностью посвятить себя сыну. При таком положении вещей не было ничего удивительного в том, что судью Бальди крайне огорчало очередное несчастье, обрушившееся на женщину и ее мужа.

– Не думаю, что у нас есть альтернатива, – заметил Джербер. – Мы должны продолжать работу и выслушать все, что имеет нам сказать Эмильян.

– Не знаю, захочется ли мне опять торчать за зеркалом и слушать его, – с оттенком горечи проговорила судья. – Когда ты маленький, у тебя нет выбора: ты любишь тех, кто произвел тебя на свет, даже если они причиняют тебе зло. Прошлое Эмильяна в Белоруссии – черная дыра, зато теперь его положение кардинальным образом изменилось, и он обнаружил, что располагает мощным оружием: любовью своей новой семьи. И безнаказанно обращает эту любовь против них самих, точно как его настоящие родители поступали с ним. И только затем, чтобы испытать, каково это – быть тем, кто мучает.

– Жертва становится палачом, – согласился Джербер, который по-прежнему стоял перед столом судьи, совершенно окоченевший.

– Вот именно. – Судья потрясла пальцем перед лицом психолога, подчеркивая, что тот добрался-таки до сути дела. Ей явно требовалось выплеснуть свои чувства.

Анита Бальди была первой из представителей правосудия, с кем Джербер познакомился, когда только прокладывал себе путь в профессии, собственно, поэтому она так запросто и обращалась с ним. Эксперт, однако, никогда бы не посмел держать себя с ней так же. За годы знакомства он научился терпеть нотации и излияния чувств: Бальди, наверное, была самой справедливой, самой сострадательной из всех, с кем он имел дело в этой среде. Ей оставалось несколько месяцев до пенсии; замужем она никогда не была и всю свою жизнь посвятила самоотверженной заботе о детях, которых у нее самой не было. На стене за ее спиной висели рисунки, подаренные ребятишками, проходившими через эти мрачные комнаты. На столе громоздились папки с судебными делами, а между ними сверкали россыпи разноцветных карамелек.