Ник Реннисон - Биография Шерлока Холмса Страница 46

И тем не менее он едва не избежал веревки. Если бы вышло, как желал Холмс, Криппена не повесили бы, потому что до конца своих дней великий сыщик считал его не виновным в предумышленном убийстве. Более того, он верил, что обнаружил доказательства отсутствия у Криппена умысла на убийство и что полиция по собственным причинам предпочла оставить их без внимания.

Сегодня, когда минуло почти сто лет после описываемых событий, общая канва этого дела знакома очень многим. Злополучный доктор, скорее лекарь, нежели настоящий врач (докторскую степень он присвоил себе сам), превратился в одно из величайших пугал уголовной истории Англии. О его деле написаны десятки книг и снято по меньшей мере три фильма. Жутковато притягательная восковая кукла Криппена до сих пор красуется в Кабинете ужасов мадам Тюссо.

В феврале 1910 года громогласная и краснощекая жена Криппена Кора, в прошлом не снискавшая популярности певица мюзик-холла, выступавшая под сценическим псевдонимом Белль Эльмор, пропала из их дома на Хиллдроп-кресент в Кэмдене.

Муж утверждал, что она вернулась домой в Америку, поскольку страдала от неясной, но смертельной болезни. Он скорбно пересказывал друзьям Коры письма из Америки, в которых описывались ее угасание и, наконец, смерть. На настойчивые вопросы о том, где она умерла, он отговаривался тем, что кончина ее воспоследовала в «каком-то городке с испанским названием вблизи Сан-Франциско».

Неудивительно, что друзья Коры заподозрили неладное. Их подозрения усилились, когда Этель Ле Нев, молодая секретарша Криппена, переехала в дом на Хиллдроп-кресент. Этель сопровождала Криппена на бал, который давал Фонд помощи мюзик-холлу, и на ней видели брошь, принадлежавшую Коре.

B конце июня 1910 года, более чем через четыре месяца после того, как миссис Криппен видели в последний раз, Джон и Лилиан Нэш, актеры без ангажемента и близкие друзья пропавшей, отправились со своими подозрениями в Скотленд-Ярд.

Когда на пороге его дома объявились полицейские, Криппен тут же изменил историю. Кора не умерла. Она сбежала в Штаты с бывшим борцом Брюсом Миллером, и брошенный муж посчитал это столь унизительным для себя, что не мог сразу признаться в своем позоре. Полицейские, не убежденные, но не имеющие улик для продолжения расследования, ушли.

Однако Криппен запаниковал. Когда полиция вернулась на Хиллдроп-кресент несколько дней спустя, доктора и след простыл. Зато в подвале дома полицейские обнаружили обезглавленный труп женщины. Была объявлена полномасштабная охота на Криппена и Ле Нев – сперва в Англии, а затем по всему миру.

Двадцать второго июля капитан парохода «Монтроз», пассажирского судна, пересекавшего Атлантику, читал газету, когда его вдруг поразили фотографии беглецов, опубликованные на первой полосе. Их лица показались ему странно знакомыми. Воспользовавшись недавно изобретенным «беспроводным телеграфом» Маркони, он сообщил владельцам судна: «Есть сильные подозрения, что Криппен, „Лондонский подвальный убийца“, и его сообщница среди пассажиров верхней палубы. Усы сбриты, растит бороду. Сообщница одета мальчиком. По голосу, манерам и сложению явно женщина».

Судовладельцы передали телеграмму в Скотленд-Ярд, и старший инспектор Уолтер Дью спешно выехал в Ливерпуль, чтобы сесть на пароход «Лорентик» и отправиться в погоню за доктором и его любовницей.

Более быстроходный «Лорентик» обогнал «Монтроз» в Атлантике, и когда последний вошел в устье реки Святого Лаврентия, Дью, выдав себя за речного лоцмана, поднялся на борт. Удивленных беглецов он приветствовал словами: «Добрый день, доктор Криппен, помните меня? Я инспектор Дью из Скотленд-Ярда». После краткой заминки Криппен ответил: «Слава богу, все кончено» – и протянул руки, чтобы на него надели наручники. По возвращении в Англию он предстал перед центральным уголовным судом Олд-Бейли.

Холмс занялся этим делом еще до того, как кто-либо в Скотленд-Ярде услышал фамилию Криппен. Пятнадцатого июня, за две недели до обращения в полицию, Нэши по рекомендации друга посетили Бейкер-стрит. Неясно, как отнесся Холмс к делу на этой ранней стадии, но он, возможно, посоветовал Нэшам обратиться со своими подозрениями в полицию.

К тому времени, когда Дью вернулся с арестованными из заокеанского вояжа, Холмс почти наверное пришел к собственным выводам, которые изложил старшему инспектору.

Холмс уже сталкивался с Дью много лет назад. Молодым констеблем Дью служил в Уайтчепеле во время убийств Джека Потрошителя и даже присутствовал при обнаружении изуродованного труппа Мэри Келли – «самое ужасающее воспоминание за всю мою карьеру в полиции», как он описывает это в мемуарах. Однако, невзирая на давнее знакомство, Дью не пожелал опираться на теорию, которую предложил ему Холмс.

В рассказе «Львиная грива» Холмс признает: «Моя память похожа на кладовку, битком набитую таким количеством всяких свертков и вещей, что я и сам с трудом представляю себе ее содержимое».

В одном из таких «свертков» оказалась информация о том, как иногда используют скополамин – препарат, ставший причиной смерти Коры Криппен. Это было обезболивающее и успокоительное средство, и Холмс отчетливо представлял себе, чт́о на самом деле произошло.

Кора действительно приняла скополамин, но сделала это в неведении. Криппен же не собирался убивать жену. Он тайком давал ей лекарство, стараясь уменьшить ее сексуальные аппетиты. То ли доза была слишком велика, то ли возникли какие-то побочные эффекты, но на руках у злополучного Криппена оказался труп жены. Запаниковав, он попытался избавиться от тела и потому придумал историю про бегство в Америку.

Пока Холмс силился убедить полицию в своей версии событий, ему как нельзя кстати пришлось то, что Уотсон в рассказе «Пропавший регбист» назвал «философским спокойствием», с которым он всегда относился к своим неудачам.

Дью, проникшийся безотчетной неприязнью к Криппену, выслушал сыщика внимательно, однако остался верен своему убеждению, что доктор с самого начала собирался убить жену и что ему следует предъявить обвинение в преднамеренном убийстве. К бесконечному огорчению и гневу Холмса, именно в этом преступлении суд признал виновным Криппена 28 ноября 1910 года. Он был повешен, а накануне казни послал прощальную записку своей любовнице Этель Ле Нев[104]. «Мы встретимся в другой жизни, – писал он. – Мы всегда были едины сердцем и душой, в мыслях и поступках, даже во плоти и духе, и я не могу не думать, что мы снова будем вместе в иной жизни, в которую я ухожу слишком рано».

Невзирая на прочие занятия, Холмс продолжал жадно читать те страницы газет, на которых печаталась криминальная хроника. Ни одно сообщение о грабеже или убийстве, ни один отчет коронера о внезапной и таинственной смерти не могли избегнуть его внимания.

Двадцать третьего июля 1912 года он прочел о дознании по делу о смерти Бесси Уильямс, в девичестве Манди, которую нашли утонувшей в собственной ванне в курортном городке Эрне-Бей, на северном побережье графства Кент. Лечивший Бесси Уильямс врач счел, что у нее случился эпилептический припадок, пока она мылась в ванне.

Изучив детали дела, Холмс сразу же понял, что врач ошибся. Разве не подозрительно, что всего за несколько дней до смерти Бесси составила завещание, согласно которому все ее сбережения (2579 фунтов 13 шиллингов 7 пенсов) переходили к ее мужу? Как могла довольно крепкая женщина, пусть даже подверженная эпилептическим припадкам, утонуть так, как это произошло, по утверждению врача?

Лишь один раз прочитав отчет, Холмс пришел к выводу, что муж Бесси, человек, называющий себя Генри Уильямсом, – хитрый и бессердечный убийца, избежавший правосудия.

У Холмса уже не было, как прежде, знакомых в Скотленд-Ярде. Лестрейд и Грегсон вышли в отставку. Сменивший их Уолтер Дью также ушел из полиции – по иронии судьбы, чтобы стать частным сыщиком.

Холмс, сам наполовину отошедший от дел, обнаружил, что новое поколение инспекторов Скотленд-Ярда хотя и вежливо выслушивает его идеи, не собирается возобновлять расследование. Для них дело Бесси Уильямс было закрыто, и они не собирались открывать его по настоянию престарелого частного детектива, сколь бы блистательной ни была его прошлая карьера.

Занятый работой на спецслужбы и предстоящей контрразведывательной игрой, кульминацией которой стало разоблачение германского агента фон Брока, Холмс не имел времени доискиваться до истины. Об этом упущении он еще пожалеет.

Генри Уильямс, чье настоящее имя было Джордж Джозеф Смит, обнаружил, как он считал, безупречный способ избавляться от ненужных жен, как только те, следуя его уговорам, составляли завещание в пользу супруга. Многоженец с массой личин и имен, Смит утопил в ванне еще по меньшей мере двух жен. До конца своих дней Холмс корил себя, что не настоял на своем, когда понял, что совершаются убийства.