Артуро Перес-Реверте - Кожа для барабана Страница 5

Куарт выдохнул сдерживаемый в легких воздух и, встав, отряхнул колено. Когда он повернулся к монсеньору Спаде, глаза его были полны вопросов.

– Что вы думаете о нем? – поинтересовался директор ИВД. Он снова взял в руки нож и с озабоченной улыбкой указывал им на дверь, за которой скрылся Ивашкевич.

– Ufficiale или ufficioso, монсеньор?

– Ufficioso.

– Мне бы очень не хотелось попасться ему в руки лет эдак двести-триста назад, – ответил Куарт.

Улыбка архиепископа стала шире:

– Почему?

– Ну, скажем так, он весьма жесткий человек.

– Жесткий? – Архиепископ снова взглянул на дверь, и Куарт увидел, как его улыбка медленно угасла. – Не будь это грехом против человеколюбия по отношению к одному из братьев во Христе, я сказал бы, что Его Высокопреосвященство – законченный сукин сын.

Они вместе спустились по каменной лестнице на Виа-дель-Бельведере, где ожидала официальная машина монсеньора Спады. У архиепископа был назначен визит к «Кавалледжери и сыновьям», неподалеку от дома Куарта. Портные семейства Кавалледжери на протяжении вот уже двух столетий одевали всю аристократию курии, включая и самого Папу. Их ателье находилось на Виа-Систина, рядом с площадью Испании, так что архиепископ предложил Куарту подвезти его. Они выехали из Ватикана через врата Святой Анны и сквозь затемненные стекла машины видели, как вытянулись при ее приближении швейцарские гвардейцы. Куарт усмехнулся; ему это показалось забавным, поскольку он знал, что ватиканские швейцарцы недолюбливают монсеньора Спаду: расследование, проведенное ИВД с целью выяснения наличия гомосексуализма в гвардии, закончилось полудюжиной увольнений. Кроме того, время от времени – так, развлечения ради – архиепископ устраивал небольшие проверки системы внутренней безопасности: например, заслал в Апостольский дворец своего агента, одетого в мирское платье и снабженного флаконом «серной кислоты», якобы предназначенной, чтобы испортить фреску «Распятие Святого Петра» в капелле Паулина. Благополучно добравшись до означенной фрески, агент подтащил к ней скамейку, взобрался на нее и при помощи «Полароида» запечатлел собственную широко улыбающуюся физиономию на фоне знаменитого произведения искусства. Монсеньор Спада отослал эту фотографию, сопроводив ее достаточно едкой запиской, полковнику Швейцарской гвардии. Это случилось уже месяца полтора назад, но головы все еще летели.

– Его назвали Вечерня, – проговорил монсеньор Спада.

Автомобиль свернул направо, затем, прокатив под арками Ангельских врат, налево. Куарт взглянул на спину шофера, отделенного от собеседников метакрилатовой перегородкой, прозрачной, но не пропускающей звуков.

– Это все, что о нем известно?

– Мы знаем, что, возможно, он священник, хотя, может быть, и нет. И что он имеет доступ к компьютеру, подключенному к телефонной сети.

– Возраст?

– Неизвестен.

– Это почти ничего, Ваше Преосвященство.

– Сам знаю. Но это все, чем мы располагаем.

Архиепископский «Фиат» выехал на Виа-делла-Кончилиационе. Дождь стихал; на востоке, над холмами Пинчо, в тучах наметился просвет. Куарт поправил складку брюк и глянул на часы, хотя в данный момент время не имело никакого значения.

– Что происходит там, в Севилье?

Монсеньор Спада рассеянно смотрел в окно. Ответил он не сразу, не меняя позы:

– Там есть церквушка эпохи барокко… Старая, маленькая, ветхая. Храм Пресвятой Богородицы, слезами орошенной. Ее начали реставрировать, но деньги кончились, и все остановилось на полпути… по-видимому, это место находится в одной из важнейших в историческом плане частей города: в Санта-Крус[10].

– Я знаю Санта-Крус. Это бывший еврейский квартал, перестроенный в начале века. Совсем рядом с собором и резиденцией архиепископа. – При воспоминании о монсеньоре Корво уголок рта Куарта саркастически изогнулся. – Очень красивое место.

– Да уж наверняка, потому что угроза разрушения церкви и приостановка реставрационных работ вызвали целую бурю страстей: муниципалитет хочет завладеть этой землей, а одно из семейств, принадлежащее к высшей андалусской аристократии, да к тому же связанное с неким крупным банком, вспомнило о своих древних правах на нее и подняло тучу вековой пыли.

Пока архиепископ говорил, «Фиат», оставив слева замок Сантанджело, выбрался на набережную Тибра и покатил по направлению к мосту Умберто I. Куарт искоса бросил взгляд на круглую желтовато-коричневую стену замка, символизировавшую для него временное бытие Церкви, которой он служил. Клемент VII, бегущий, подоткнув сутану, чтобы укрыться за этой стеной, пока ландскнехты Карла V предают Рим огню и мечу[11]… Memento mori. Помни, что ты смертен.

– А что же архиепископ Севильский? Странно, что не он занимается этим делом.

Директор ИВД не отрывал взгляда от серой полосы Тибра за усеянным дождевыми каплями окном.

– Он – сторона заинтересованная, так что доверять ему не приходится. Наш добрый монсеньор Корво пытается сделать свою игру. Тут, конечно, речь идет о земных интересах Матери нашей святой Церкви… В общем, картина такова: храм Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, разваливается на куски, а в ремонте его никто не заинтересован. Похоже, что церквушка представляет большую ценность как развалина, чем как действующий храм.

– В ней служит кто-нибудь?

Ответу архиепископа предшествовал медленный вздох:

– Да, как это ни удивительно. Там есть священник, уже довольно пожилой и, как нам сообщили, склонный конфликтовать по поводу и без повода. Подозрения относительно личности «Вечерни» падают на него либо на его викария: это молодой человек, которого вот-вот переведут в другую епархию. Как мы выяснили, все их просьбы наш друг Корво, – монсеньор Спада чуть усмехнулся, – аккуратно пропускает мимо ушей. Так что, пожалуй, имеется достаточно оснований полагать, что мысль таким вот необычным способом обратиться напрямую к Его Святейшеству пришла в голову кому-то из этих двоих, если не обоим вместе.

– Наверняка это они.

Директор ИВД приподнял руку жестом сомнения.

– Возможно. Но это нужно доказать.

– А если я получу доказательства?

– В этом случае, – лицо архиепископа помрачнело, голос прозвучал тише и суровее, – им придется горько пожалеть о своем неуместном увлечении информатикой.

– А что насчет тех двух смертей?

– Как раз в этом и заключается проблема. Не будь их, данный конфликт стал бы просто одним из многих: участок земли, несколько спекулянтов и большая куча денег в перспективе. Во время кризиса, при наличии подходящего предлога, церковь можно было бы просто снести, а деньги, вырученные за землю, употребить к вящей славе Божией. Но из-за этих двух случаев все становится гораздо сложнее. – Глаза монсеньора Спады с желтоватыми белками в коричневых прожилках наконец оторвались от созерцания пейзажа за окном: «Фиат» застрял в пробке, одной из тех, что вечно образуются вблизи проспекта Виктора-Эммануила. – В течение недолгого времени погибли два человека, имевших отношение к храму Пресвятой Богородицы, слезами орошенной: муниципальный архитектор, занимавшийся обследованием церкви, с тем чтобы доказать ее аварийное состояние и затем распорядиться о сносе, и священнослужитель, секретарь архиепископа Корво. Похоже, он регулярно появлялся там, чтобы давить на приходского священника от имени Его Преосвященства.

– Не могу поверить, что все это правда.

Глаза Мастифа обратились на Куарта.

– Что ж, привыкайте понемногу к этой мысли. Ведь с сегодняшнего дня этим делом занимаетесь вы.

«Фиат» по-прежнему торчал посреди огромной пробки, заблокированный со всех сторон; шум моторов и рев гудков перекрывали все остальные звуки. Архиепископ, наклонившись к окну, взглянул на небо.

– Пожалуй, можно пройтись пешком. Время у нас есть, так что приглашаю вас на аперитив в то кафе, которое вы так любите.

– В «Эль Греко»? Это прекрасная идея, монсеньор, но ведь вас ожидает ваш портной. А ваш портной – не кто-нибудь, а сам Кавалледжери. Даже Его Святейшество не осмеливается заставлять его ждать.

Снаружи донесся хрипловатый смех прелата, уже успевшего выбраться из машины:

– Это одна из моих редких привилегий, отец Куарт. В конце концов, даже Его Святейшество не знает о Кавалледжери кое-каких вещей, которые знаю я.

Любовь к старым кафе была в крови у Лоренсо Куарта. Без малого двенадцать лет назад, когда он только что прибыл в Рим в качестве студента Грегорианского университета, кафе «Эль Греко», с его двухсотпятидесятилетней стариной, его невозмутимыми официантами и его историей, связанной с именами великих бродяг XVIII и XIX веков, от Байрона до Стендаля, покорило молодого священника с того самого мгновения, как он впервые вошел под белокаменную арку. Теперь Куарт жил в двух шагах от кафе, в мансарде, снятой Институтом внешних дел в доме номер 119 по Виа-дель-Бабуино, с небольшой, уставленной цветочными горшками террасой, откуда открывался вид на церковь Тринитадеи-Монти и на широкую мраморную лестницу на площади Испании, всю в обрамлении цветущих азалий. Особенно он любил читать в «Эль Греко», в часы, когда там почти не бывало посетителей, устраивался с книгой под бюстом Виктора-Эммануила II, за столиком, за которым, как говорили, во время оно сиживали Джакомо Казанова и Людвиг Баварский.