Филлис Джеймс - Бесспорное правосудие Страница 63

– Я не причиню вам боль, спросив, что случилось с вашим братом?

– Это необходимо? – Помолчав, Ульрик добавил: – Нужно в интересах следствия?

В его голосе отсутствовали эмоции, но взгляд серых глаз был напряженный.

– Не знаю, – ответил Дэлглиш. – Может быть, не нужно. В случае убийства трудно сказать, что именно понадобится. Большинство дел рушится из-за того, что задавалось слишком мало вопросов, а не из-за того, что их было слишком много. Я всегда испытываю потребность знать как можно больше о жертве, а это включает и прошлое.

– Должно быть, приятно заниматься делом, которое оправдывает то, что в обычных случаях зовется праздным любопытством. – Ульрик выдержал паузу и продолжил: – Маркес на одиннадцать лет моложе меня. Я не учился в «Дейнсфорде». Отец в то время был состоятельным человеком и отправил меня учиться в частную школу, которую окончил сам. Но когда Маркесу исполнилось восемь лет, положение изменилось. Отец работал за границей, я был в Оксфорде, а Маркеса во время каникул опекал дядя по отцовской линии. Отец разорился, и мы были относительно бедны. Отец не был дипломатом и не работал для международной корпорации. Его фирма не платила за школьное обучение, хотя небольшая компенсация, полагаю, входила в его жалованье. В «Дейнсфорде» плата была небольшая. Школа располагалась недалеко от дома дяди и тети, и было известно, что после нее можно попасть в муниципальную школу со стипендией. В санитарном отношении она тоже считалась удовлетворительной. На родителей школа произвела хорошее впечатление, хотя, учитывая их стесненное положение, другого и быть не могло. Также невозможно было знать, что Олдридж садист.

Дэлглиш молча слушал, и Ульрик продолжил:

– Его извращение настолько широко распространено, что слово «извращение» звучит как-то неуместно. Ему нравилось бить маленьких мальчиков. В этом деле он проявлял одну тонкость, которая, пожалуй, давала ему право претендовать на оригинальность. Олдридж «прописывал» провинившемуся определенное количество ударов розгами, но наказание свершалось не сразу, а растягивалось на неделю и осуществлялось публично в определенное время, обычно после завтрака. Вот это предчувствие унижения и боли Маркес не смог вынести. Это был робкий и чувствительный мальчик. Он повесился на перилах лестницы на веревке, скрученной из собственной пижамы. Смерть не была быстрой – он долго задыхался. Последовавший за этим публичный скандал привел к закрытию школы и концу карьеры Олдриджа. Не знаю, как сложилась его дальнейшая жизнь. Думаю, что предоставил вам хоть и краткую, но достаточно ясную информацию о том, что вы хотели знать.

– Олдриджа и его жены нет в живых, – сказал Дэлглиш. Он хотел прибавить, что после них осталась дочь, которая не терпела мужчин, но преуспела в мужской профессии, чей брак кончился разводом, а дочь не любила ее. Больше себе, чем Ульрику, он сказал:

– Это не ее вина.

– Вина? Я не употреблял этого слова. Оно подразумевает, что мы контролируем наши действия, что, на мой взгляд, в большой степени иллюзия. Вы полицейский. Вы должны верить в свободу воли. Уголовное право исходит из того, что большинство из нас контролирует свои действия. Нет, это не ее вина. Возможно, это ее несчастье. Как я уже сказал, мы никогда это не обсуждали. Личную жизнь надо хранить подальше от «Чемберс». Кто-то несет страшную вину за смерть моего брата, но это не была – и не есть – Венис Олдридж. А сейчас, если вы не возражаете, я хотел бы пойти домой.

Глава тридцатая

Саймон Костелло занимал одну из небольших комнат на третьем этаже. Это был удобный, хотя и содержащийся в беспорядке кабинет, где единственной личной вещью был стоящий на письменном столе большой фотопортрет жены в серебряной рамке. Вошедшего Дэлглиша он жестом пригласил сесть в одно из двух кресел, стоявших не у камина, как обычно, а по разным сторонам столика у окна. Освещенные снизу листья огромного конского каштана отбрасывали на стекло черно-серебряные тени.

Садясь в кресло напротив, Костелло сказал:

– Я расцениваю ваш визит как официальный, хотя вы пришли один. Впрочем, разве вы можете явиться не официально? Чем могу помочь?

– В пятницу я ездил в Варем, встречался с бывшим мужем Венис Олдридж и его женой, – сказал Дэлглиш. – У нее была назначена встреча с мисс Олдридж у входа в Темпл со стороны Деверо-Корт в среду в 8.15 вечера, но мисс Олдридж не вышла и не впустила ее внутрь. Однако, по ее словам, она видела там мужчину крепкого сложения с ярко-рыжими волосами. Думаю, если привезти ее в Лондон, она с большой долей вероятности опознает вас.

Дэлглиш не представлял, какой может быть реакция Костелло. Того, казалось, больше всех в «Чемберс» взволновало убийство Олдридж. И он меньше других старался помочь полиции. При новых обстоятельствах Костелло мог взорваться, все отрицать или отказаться говорить без своего адвоката. Все было возможно. Дэлглиш знал: он рискует, затевая этот разговор без веских доказательств. Однако реакция Костелло его поразила.

– Да, я там был, – сказал адвокат. – И слоняющуюся в проходе женщину видел, хотя, естественно, не знал, кто она такая. Она была там, когда я входил внутрь, и, когда выходил, тоже. Не сомневаюсь: она подтвердит, что я находился в Темпле меньше минуты.

– Именно это она мне и сказала.

– Я пришел под влиянием импульса, решив увидеться с Венис. Мне хотелось поговорить с ней о важных вещах, касавшихся возможного избрания ее главой коллегии и связанных с этим перемен. Я знал, что по средам она засиживается допоздна, но, повторяю, мое решение зайти в «Чемберс» было спонтанным. Когда я вошел в Полет-Корт, в кабинете Венис свет не горел. Это означало, что ее нет на месте, и я не стал тратить время и заходить в здание.

– При первой беседе вы сказали, что в шесть часов покинули коллегию и отправились домой, и жена может подтвердить, что вы весь вечер оставались дома.

– Так она и сделала. На самом деле жена неважно себя чувствовала и около часа находилась то ли в детской, то ли в постели. Полицейский, который задал ей этот вопрос – думаю, он был из полиции Сити, – не поинтересовался, был ли я все время у нее на глазах. Она думала, что я никуда не отлучался, но это было не так. Меня не спрашивали, не выходил ли я из дома на время. Моя жена заблуждалась. Никто из нас не лгал намеренно.

– Вам следовало знать, насколько важно ваше показание для установления времени убийства, – упрекнул его Дэлглиш.

– Мне было известно, что вы уже установили время смерти, почти точное. Не забывайте, коммандер, что я адвокат по уголовным делам и всегда советую своим клиентам отвечать на вопросы полиции, отвечать правдиво, но самому не торопиться делиться информацией. Я следую этому совету. Если бы я сказал, что был в Полет-Корт после восьми, вы потратили бы драгоценное время, сосредоточившись на мне как на главном подозреваемом, стали бы копаться в моей личной жизни, пытаясь найти там нечто постыдное, расстроили бы жену, навредили моему браку и, возможно, разрушили профессиональную репутацию. А тем временем настоящий убийца Венис гулял бы на свободе. Я предпочел этого избежать. В конце концов, я знал, что может случиться с невинным человеком, который слишком откровенен с полицией. У вас есть желание копать в этом направлении? Только потратите время. Однако если вы все же надумаете развивать этот сюжет, все дальнейшие ответы я дам только в присутствии своего адвоката.

– Пока в этом нет необходимости, – сказал Дэлг-лиш. – Но если есть еще что-то, что вы скрываете, или не договариваете, или лжете, хочу вам напомнить, что речь идет об убийстве, и тот, кто чинит препятствия полиции, исполняющей свой долг, является правонарушителем, будь то простой обыватель или адвокат.

– Некоторые из ваших коллег считают даже защиту подследственных препятствием для выполнения служебного долга, – спокойно ответил Костелло.

От дальнейшего разговора пользы ждать не приходилось. Спускаясь по лестнице к кабинету Лэнгтона, Дэлглиш прикидывал, сколько лжи ему придется еще выслушать, кто и что будет скрывать, и в очередной раз его посетило неприятное чувство, что это дело может быть не раскрыто.

Хьюберт Лэнгтон работал за письменным столом. Он встал и обменялся с Дэлглишем рукопожатием, словно они впервые встретились, а затем подвел детектива к одному из кожаных кресел перед камином. Глядя на Лэнгтона, Дэлглиш в очередной раз подумал, что тот сильно постарел со дня убийства. Четкие, смелые черты лица словно уступили старости. Подбородок был уже не таким решительным, мешки под глазами обвисли, кожа пошла пятнами. Но физическими изменениями все не ограничивалось. Был сломлен дух. Дэлглиш спокойно рассказал ему, что выяснилось во время встречи Кейт и Робинса с Кэтрин Беддингтон.

– Так вот где я был, – сказал Лэнгтон. – На репетиции. Простите, что не сказал. Дело в том, что я этого не знал. Лучшая часть субботнего вечера выпала из моей жизни. Вы говорите, они меня видели. Значит, я там был.