Диана Чемберлен - Ложь во благо, или О чем все молчат Страница 8

– Должно быть, это они, – сказал Роберт, указывая на бегущую через пляж парочку.

– Здравствуйте! – сказал мужчина, помогая своей спутнице устроиться в катамаране. Хватило одного словечка, чтобы я расслышала выговор янки.

– Надеюсь, мы вас не задержали, – сказала женщина.

– Вовсе нет. – Роберт встал и пожал мужчине руку. – Будьте как дома. – Он указал на длинное сиденье, где хватало места для четверых. Они сели, женщина оказалась рядом со мной. Капитан прыгнул на песок, легко оттолкнул катамаран в воду, запрыгнул на борт – и вот мы уже скользим прямиком на оранжевое закатное солнце.

Попутчики, Брюс и Кэрол, ньюйоркцы, праздновали в Гонолулу десятилетнюю годовщину своей свадьбы. Благодаря их энергичной говорливости мы уже через три минуты узнали, что Брюс – биржевой брокер, а Кэрол – президент PTA. Оба были горячими поклонниками Джона Кеннеди[5], и мы высказали надежду, что на выборах в ноябре он заткнет за пояс Никсона. То есть надежду высказала я, а Роберт промолчал. Я догадалась, что его раздражает эта тема, когда он вдруг спросил:

– Ну и чем вы занимаетесь на острове?

Вопрос прозвучал неожиданно, застигнув Брюса и Кэрол врасплох. Я пришла на помощь Роберту, зная, что он не любит разговоров о политике.

– Мы, например, этим утром осваивали серфинг.

– Правда, чудесно? – подхватила Кэрол. – У нас это было вчера. У меня получалось ужасно, зато Брюс словно родился на доске.

– Жаль, что досок нет на пляже Джонс, – посетовал Брюс, ободрав меня своим акцентом, как наждаком.

– Расскажи им, чему посвятили сегодняшнее утро мы, – попросила Кэрол, толкая мужа локтем.

– Мы ныряли с аквалангами! – провозгласил Брюс. – Самый захватывающий опыт в моей жизни!

– А мы плавали с маской, – сказала я. – Вот ты в обычном мире, а через мгновение, опустив голову, переносишься в совершенно новую Вселенную!

– Согласен! Это то же самое, только в сто раз лучше, – подхватила Кэрол. – Прямо чувствуешь себя рыбой!

– А клаустрофобии не возникает? – осведомился Роберт.

– К этому быстро привыкаешь, – ответил Брюс. – Сначала нам дали урок в бассейне. Хотите скажу, как зовут парня, который нас учил?

– Обязательно! – воскликнула я. – Ужасно хочется попробовать.

Я почувствовала, что Роберт относится к этому с меньшим энтузиазмом, но Брюс уже достал из кармана блокнот и записал на листке имя инструктора.

– А вы чем занимаетесь? – обратился он к Роберту, отдавая ему листок.

– Я врач, – сказал Роберт. Наши спутники вытаращили глаза. Я знала, какие мысли посетили этих северян: для них странно, что у южанина хватило мозгов, чтобы стать врачом.

– Педиатр, – уточнила я. Мне очень хотелось продолжить, поведать, как он зашивал страшную рану на ноге у маленькой девочки, отвлекая ее смешными шутками, какой он отзывчивый, как одну субботу в месяц бесплатно работает в больнице для бедных. Но ему моя откровенность не понравилась бы.

– Вот это да! – ахнула Кэрол.

Брюс уперся локтями в колени и подался к Роберту.

– У нашего сына никак не заживет порез на лодыжке, – начал он. – Наш педиатр пробует то одно, то другое, и все без толку…

Почти весь предзакатный круиз Роберт давал безвозмездную медицинскую консультацию с серьезным выражением на красивом загорелом лице, а Брюс с Кэрол впитывали каждое его словечко. Я буквально лопалась от гордости за своего мужа.

После круиза мы с Робертом ужинали у бассейна, перед своим бунгало. Мы сидели рядышком перед огромным блюдом рыбно-мясного ассорти пупу.

– Мне так хочется нырнуть! – сказала я, лакомясь креветкой на бамбуковом шампуре.

Роберт поежился.

– Ты серьезно?

– Представляю, какая там красотища!

– Разве стоит из-за этого рисковать? Вдруг утонешь или легкое лопнет?

Я со смехом впилась зубами в колечко ананаса.

– Ты слишком драматизируешь!

Он забрал у меня колечко ананаса, поцеловал, накрутил себе на палец мой локон.

– Ты заставляешь меня волноваться, не староват ли я для тебя.

– Глупости! – Наши девять лет разницы казались мне чепухой. Почему это должно его тревожить?

Он оставил в покое мои волосы и сказал с улыбкой:

– Хочешь нырнуть – нырнем. Не хочу лишать тебя того, чего тебе хочется.

– Например, работы, – ляпнула я и сразу об этом пожалела. В первый понедельник после нашего возвращения с Гавайев мне предстояло приступить к работе, и Роберту это не очень нравилось. Он поднял ладонь, чтобы пресечь мою болтовню.

– Хочешь – попробуй. Я уже тебе говорил, не надо снова и снова к этому возвращаться.

– По воскресеньям я буду готовить, так что по вечерам в будни останется только разогреть, воспользовавшись духовкой. – Мы предполагали, конечно, нанять горничную, но не для готовки. – Я буду обязательно возвращаться вовремя, чтобы все успеть.

Жены всех его друзей в Рейли ждали мужей по вечерам, чистенькие и причесанные, у накрытого стола.

– Дело вовсе не в еде. – Он подцепил на блюде что-то жареное и уставился на вилку, соображая, что это за невидаль. – Ты знаешь, что меня беспокоит. Если тебе так хочется работать, нашла бы себе что-нибудь… Даже не знаю, что. Но это неподходящая работа для моей жены. – Он положил вилку. – Одно дело – учительница или библиотекарь, как твоя мать. Ты бы все равно помогала людям, если тебе это так важно.

Я проглотила кусочек креветки.

– Мне всегда хотелось заниматься именно ЭТИМ.

– Надеюсь, тебе не придется иметь дело с цветными? – спросил он. – Для этого у них должны быть социальные работники из цветных.

Одна ложь между нами уже затесалась – пилюли, зарытые в мое белье в комоде бунгало. Я получила их у врача Глории, пообещавшего, что они позволят мне не забеременеть прямо в брачную ночь.

– Нет, у меня будут и темнокожие подопечные, – храбро сказала я.

– Но это неправильно!

– Почему, скажи на милость? Им тоже нужна помощь.

– У них должны быть свои социальные работники.

– Для меня это не проблема.

– Ты набралась радикальных идей в своей левой церкви, – сказал он. – Хорошо хоть, что наши дети не будут в нее ходить.

Я прикусила язык, не желая спорить. Некоторое время мы ели молча. Потом Роберт отхлебнул вина и вздохнул.

– Что я скажу своим друзьям? – спросил он, ставя на стол бокал.

– Насчет моей работы? – смущенно пискнула я.

– Ни у кого из них жены не работают. Они решат, что я недостаточно зарабатываю.

– Объясни им, что я упрямая, а ты так меня любишь, что не хочешь мне мешать. – Изображая беззаботность, я потянулась к нему, чтобы чмокнуть в щеку.

– Я скажу, что ты занимаешься благотворительностью. Это оно самое и есть, разве что за плату. – Он усмехнулся. – Разве сто восемьдесят пять долларов в месяц назовешь зарплатой?

Это меня задело.

– Для меня это немало, – возразила я.

Он поймал мою руку.

– Прости. Правда, прости! Я не хотел тебя обижать. Просто иногда ты меня пугаешь.

– Уверена, в опасные места меня не пошлют.

– Я не о работе. – Он положил мою руку себе на колени и зажал ее ладонями. – Послушай, дорогая, я люблю тебя такой, какая ты есть: упрямой и пылкой, понимаешь?

– Я не упрямая.

Он засмеялся.

– Еще какая! Сама сейчас в этом призналась. Вот и хорошо. Я тебя люблю, но теперь ты моя жена, так что изволь вне стен нашего дома сдерживать свой нрав.

– Это как?

– Я хочу, чтобы ты нравилась окружающим, Джейн, только и всего. Для моей карьеры важно, чтобы от нас не шарахались.

– Что от меня требуется?

– Будь собой, но… стань немного более смирной. Не обсуждай политику, как сегодня на катамаране. Только разговоров о поддержке Кеннеди мне не хватало! Тем более в клубе.

– Но ведь я за него.

– Брось, Джейн, это же смешно!

– Да, я за него. Потому что он за простых людей.

– Но за чей счет? – Он отпустил мою руку и выпрямил спину. – Это и есть упрямство. Ты говоришь такие вещи только с целью меня позлить.

– Честно, я думаю, что он – наилучший выбор.

Он вздохнул.

– Что мне с тобой делать?

– Если тебе это так важно, я не буду говорить об этом в присутствии твоих друзей.

Я и так смущалась его коллег-врачей, смотревших на меня как на ребенка. Мы обычно видели их в загородном клубе; сколько бы лет я ни пробыла женой Роберта, мне можно было не мечтать там освоиться, и я знала, что все это понимают. Другие жены сначала были ко мне дружелюбны, но, поняв, что я от них отличаюсь – не их возраста и из другого социального класса, – утратили ко мне интерес. Роберт говорил, что дело во мне самой. Я не старалась вписаться – что ж, наверное, он прав. Теперь, когда он запретил мне говорить с его друзьями о своей работе, а еще о политике, мое положение дополнительно ухудшалось.

– Ладно, – сказала я, – если меня спросят, что я думаю про выборы, прикинусь дурочкой. Но мне хотелось бы быть честной хотя бы с тобой. – Я отвернулась, вспомнив про противозачаточные. Мне ли рассуждать о честности? Роберт хотел, чтобы мы зачали ребенка прямо в медовый месяц, а я помалкивала.