Джоанна Кэннон - Три факта об Элси Страница 8

– Вот именно! – Саймон попытался сглотнуть, но во рту пересохло. – Я им этими самыми словами и говорил!

– Это общая проблема современности – люди разучились слушать.

– Вот именно! – подхватил Саймон и повторил это еще несколько раз для убедительности. – Нужно будет ее чем-то привязать к стене.

– Я помогу, если хотите. – Мистер Прайс поправил шляпу.

Саймон не мог точно назвать средний возраст обитателей «Вишневого дерева», но этому жильцу впору было удерживать толпу в супермаркете, а не то что стремянку. Прайс был, можно сказать, в полном расцвете сил, будто возраст только туже натянул его жилы, вместо того чтобы их расслабить.

– Не смотрите с таким обеспокоенным видом, Саймон, – улыбнулся Прайс. – Я еще не готов для живодерни.

Целая вереница «нет-нет» вылетела изо рта Саймона легким хороводом.

– Оскар Сван стал олимпийским призером, когда ему было уже за семьдесят, – затараторил он. – А Фауджа Сингх пробежал Лондонский марафон в девяносто два года. История знает массу людей, добившихся больших свершений в преклонном возрасте.

Прайс приподнял стремянку и отодвинул ее от водосточного желоба.

– Как интересно, Саймон! Расскажите еще!

И Саймон охотно рассказал.

Видно было, что Элси считает мое предложение нелепым, но она все равно согласилась. Это одно из лучших качеств Элси.

– Хорошо, я пойду с тобой. Для чего еще существуют подруги.

– И ты не будешь спорить?

– Иногда проще согласиться, – вздохнула она. – Иначе остаток дня придется слушать твои уговоры.

Я предложила сарай для садового инвентаря. Если мы засядем в сарайчике, он обязательно рано или поздно пройдет мимо, и Элси сама увидит. Я хотела доказать, что у меня не галлюцинации и я не потеряла рассудок.

– Знаю я, что ты не теряла рассудок, – заверила меня Элси.

Я сама в этом уверена не была. Удивительно, кстати, глупое выражение: можно подумать, это твоя собственная вина, будто по небрежности или рассеянности оставил разум неизвестно где, как ключи от дома, любимого джек-рассела или даже мужа. Впрочем, от слов «потерять рассудок» в душе начинает теплиться робкая надежда, потому что в них кроется намек на возможность, пусть и призрачную, снова его отыскать.

В сарае пахло креозотом. Креозотом и землей. Мы удивились, что сарай не заперт, но «Вишневое дерево» живет, как в 50-х, когда нигде ничего не запиралось и никому в голову не приходило что-нибудь красть. А еще в сарае было темно. Внутрь просачивался слабый свет, но углы оставались темными. У задней стены были полки, уставленные всевозможными бутылками и банками, многие из которых, как я заподозрила, содержали не то, что написано на этикетках. Под полками выставлены в ряд садовые инструменты, отбрасывавшие причудливые тени. Всех не перечислю, но там точно была огромная лопата, на которой еще оставались налипшие комья земли. Элси начала приставать, как называется каждый из них: по ее словам, она старается поупражнять мой мозг при любой возможности. Я отрезала, что мой мозг не в настроении для упражнений и если ей хочется узнать про инструменты, пусть сама и выясняет, а я пока разложу для нас пару старых садовых стульев. И я принялась за дело, но увидела, что они небезопасны. Однако Элси заверила, что все будет в порядке, если сидеть спокойно и не ерзать. Замерев на перепревшем брезенте, мы уставились в окошко, грязное от следов прошлогодних садовых работ.

– А ведь можно пойти домой и не сидеть тут, – начала Элси. – Налить большую чашку чая, включить радио…

Я не ответила. Элси к этому уже привыкла. Игнорируя ее, я слушала пение дрозда, устроившегося прямо за окном. А ведь никогда не подумаешь, что такому маленькому существу есть столько всего сказать.

Элси заговорила громче:

– Мы могли бы отдыхать дома, а не сидеть здесь!

Я повернулась. Стекла очков сверкнули, поймав солнечный луч.

– Тебе нужно увидеть его своими глазами, Элси!

На минуту все замолчали, даже дрозд.

– Я знаю это имя – Габриэль Прайс, – заявила я некоторое время спустя. – Где-то я его уже встречала.

– Ты всегда говоришь, что всех знаешь, Флоренс, у тебя привычка такая.

Я заерзала, стул угрожающе скрипнул.

– Отсюда его удобнее всего рассмотреть, – сказала я. – И я действительно где-то видела это имя. Это не моя привычка, а правда.

Из сарая вся территория была видна как на ладони. «Вишневое дерево» состоит из четырех многоквартирных корпусов, названных (весьма прозаически) А, В, С и Д. Мисс Амброуз в свое время инициировала кампанию за более романтическое переименование корпусов, но, как и многие идеи мисс Амброуз, эта так и не взлетела. Главные здания, окруженные с обеих сторон двориками, стоят посередине. Из нашего наблюдательного пункта были видны сразу оба двора: разношерстное собрание многолетников и керамических горшков с цветами, никому, по сути, не нужные дорожки, как в настольном лабиринте. Коротая дневные часы, старики шаркали от скамейки к скамейке, обмениваясь, как свертками, обрывками разговоров. Мисс Амброуз, как обычно, плелась к себе в квартиру, будто взвалив на плечи все бремя мира, Глория с кухни курила за столовой, но Ронни Батлер не показывался.

– Или как его там зовут по-настоящему, – пробурчала Элси.

– Он появится через минуту, – пообещала я. – И тогда мы сможем уйти.

– Надо было захватить бутербродов, – продолжала жаловаться Элси.

Я хотела выпрямить ноги, но вспомнила о неустойчивости стула и передумала.

– И фляжку, – не унималась она. – Мы всегда брали с собой перекусить, когда куда-нибудь отправлялись, помнишь?

Я сказала, что помню, но мыслями я была за окном и не очень следила за разговором. Проклюнулось зерно беспокойства.

– А вдруг нас застанут садовники? – спросила я. – Или этот разнорабочий, никак не запомню его имени.

– Саймон, – подсказала Элси. – Ты отлично знаешь, что его зовут Саймоном, и ты бы вспомнила, если б подумала. Нужно думать дольше, а не сдаваться сразу, Флоренс.

Я не ответила. Некоторое время между нами шел безмолвный спор.

– Помнишь, как детьми мы брали с собой бутерброды? – снова спросила подруга. – А помнишь, как в каникулы мы ездили в Уитби?

Я сказала, что помню, но, если честно, поручиться не могла. Элси это уловила – у нее ничто не проходит незамеченным.

– Думай, Флоренс, – велела она. – Думай.

Я подчинилась. Иногда воспоминание чувствуешь прежде, чем осознаешь. Картинка перед глазами не встает, но ты чувствуешь запах, вкус и слышишь, как оно подсказывает тебе откуда-то из глубин памяти.

– С ветчиной и помидорами, – вспомнила я. – И с вареными яйцами!

– Да, – воскликнула Элси, – да! Мы ели их на пляже в Солтвик Бэй, когда искали всякие окаменелости!

Я задумалась на минуту.

– Но мы же так и не нашли ничего ископаемого?

– Нет, – подтвердила Элси. – Тут ты права, не нашли.

Воцарившееся молчание нарушила я:

– Почему так? Я помню, с чем были бутерброды в Солтвик Бэй, но не могу вспомнить имя здешнего работника?

В голосе Элси послышалась дрожь, и она заговорила громче, превозмогая ее:

– Если бы мы это знали, мы бы не сидели здесь и не говорили об этом, правда?

– Да, вряд ли, – согласилась я.

– А теперь скажи мне, Флоренс, как его зовут? Этого работника? Не сдавайся, думай! Ну, как его зовут?

Я не ответила.

Прошло еще десять минут, прежде чем мы его увидели. Сначала я заметила того самого работника, который шел по траве, неся стремянку, но через грязное стекло и в полумраке сарая не сразу смогла разглядеть, кто несет ее с другого конца.

Я схватила Элси за локоть:

– Смотри! Видишь? Видишь его?

– Дай же мне поглядеть! – Элси достала очки и всмотрелась через окно. – Никого я там не вижу, кроме Саймона. Пусть подойдут поближе.

– Они будут здесь через минуту.

И они подошли. Совсем близко.

Так близко, что стало ясно: они направляются в сарай.

Однако Элси его не видела. Я знаю, что не видела – до того момента, как дверь распахнулась и в сарай ворвался дневной свет. Вот тогда она отчетливо его увидела, хотя он и стоял позади Саймона: он будто заполнял собой весь дверной проем. Ронни не выказал ни малейшего удивления; наоборот, он будто ожидал нас здесь увидеть. Саймон вообще ничего не сказал. Он посматривал на нас, доставая кусок веревки с одной из полок, но меня больше интересовал человек в дверях.

Когда Саймон вышел, сарай снова превратился в чернильницу, и я услышала свое судорожное дыхание.

– Ну?

Мы долго смотрели на то место, где они только что стояли. Наконец Элси сказала:

– Но это бессмыслица какая-то.

Я перестала смотреть на дверь и повернулась к ней:

– И тем не менее это он! Ронни!

Элси была не уверена. Да, согласилась она, этот Прайс похож на Ронни, но как можно думать, что… Не помню, что я ответила, помню лишь, как сорвалась на крик, потому что когда так боишься, то не знаешь, как с этим быть, и крик – единственный способ отогнать от себя страх. Элси дождалась, пока я выкричусь, и когда я отвела душу, взяла меня в темноте за руку.