Энн Перри - Медиум с Саутгемптон-роу Страница 9

– Мистер Питт, сэр, – объявил слуга.

Корнуоллис, уронив книгу, с удивлением и тревогой поднялся с кресла.

– Питт? В чем дело? Что случилось? Почему вы не в Дартмуре?

Томас молчал.

Помощник комиссара полиции взглянул на слугу, а потом вновь посмотрел на гостя.

– Вы ужинали? – спросил он.

Питт вдруг осознал, что не ел ничего, кроме того пирога в трактире рядом с фабрикой.

– Нет… пока не успел. – Он опустился в кресло напротив хозяина дома. – Неплохо было бы перекусить хлебом с сыром… или пирогом, если у вас есть.

Он успел соскучиться по выпечке Грейси, а жестянки с печеньем дома опустели. Служанка ничего не готовила впрок, зная, что все они уедут в отпуск.

– Принеси мистеру Питту хлеба с сыром, – распорядился Корнуоллис, – и не забудь еще сидр и кусок торта. – Затем он опять взглянул на Томаса: – Или вы предпочитаете чай?

– Спасибо, сидр отлично взбодрит меня, – ответил Питт, поудобнее устраиваясь в мягком кресле.

Слуга удалился, закрыв за собой дверь.

– Итак? – вопросительно произнес Корнуоллис, вернувшись в свое кресло с озабоченным выражением лица.

Он не был красавцем, но его выразительным чертам была присуща гармония, и чем дольше вы смотрели на него, тем более привлекательным оно казалось. Движения капитана отличала плавная уравновешенность, выработанная за долгие годы работы во флоте, когда под ногами у него постоянно покачивалась корабельная палуба.

– Возникли кое-какие проблемы в связи с парламентскими выборами, за которыми Наррэуэй и поручил мне… проследить, – стал рассказывать Томас и увидел вспышку гнева в глазах Корнуоллиса, явно вызванную тем, что Виктор Наррэуэй не предотвратил увольнения Питта с Боу-стрит. Гнев его также усиливался повторным отстранением суперинтенданта от дел в угоду мести «Узкого круга». Исчезло ощущение былой уверенности и надежности положения, и для них обоих настали тяжелые времена.

Но Корнуоллис не стал докапываться до истины. Он привык к изолированному бытию морского капитана, который должен прислушиваться к мнению подчиненных ему офицеров, но делиться с ними только практическими аспектами дел, не срываясь в откровенность и не потакая собственным чувствам. Командиру приходилось неизменно держать дистанцию, поддерживая, по возможности, видимость того, что ему недоступны чувства страха, сомнений или гнетущего одиночества. Военно-морская служба приучила Корнуоллиса к жесткой дисциплине, и он уже не мог отказаться от нее. Она стала частью его личности, и он не воспринимал ее как некий вынужденный, выработанный годами стиль жизни.

Вернувшийся слуга принес поднос, заполненный тарелками с хлебом и сыром, пирогом и кувшином сидра со стаканами, за что Питт искренне поблагодарил его.

– Не стоит благодарности, сэр, – с поклоном ответил тот и удалился.

– Что вам известно о Чарльзе Войси? – спросил Томас хозяина дома, намазав маслом хлеб с хрустящей корочкой и отрезав толстый кусок белого с тонким вкусом сыра карфилли, чувствуя, как тот крошится под ножом. Затем с жадностью откусил большой кусок и, пережевывая бутерброд, с удовольствием ощутил на языке сливочно-кисловатый сырный вкус.

Корнуоллис поджал губы, но не стал спрашивать, зачем Питту понадобились такие сведения.

– Только то, что почерпнул из общеизвестных источников, – ответил он. – Войси окончил Хэрроу и Оксфорд, стал адвокатом. Проявил себя как блестящий законовед, изрядно разбогател на этих делах, но, что более ценно, в конечном счете приобрел множество влиятельных друзей и, не сомневаюсь, также несколько врагов. Добился повышения, став судьей, а потом быстро перебрался в наш Апелляционный суд. Он умеет рисковать, действует смело, однако при этом никогда не заходит слишком далеко.

Питт слышал все это прежде, но ему пришлось бы сильно сосредоточиться, чтобы выразить все имевшиеся у него знания в такой сжатой форме.

– Он весьма самолюбив, – продолжил помощник комиссара полиции, – но в повседневной жизни искусно скрывает это или, по крайней мере, умеет поддерживать видимость добродушия, держа больное самолюбие в узде.

– Чтобы быть менее уязвимым, – мгновенно вставил Питт.

– Вы рассматриваете это как слабость? – Корнуоллис верно уловил суть его замечания.

Томас с трудом вспомнил, что его бывший шеф ничего не знал о расследовании заговора в Уайтчепеле, за исключением открывшего его суда над Эдинеттом и заключительного посвящения Войси в рыцари. Он не знал даже, что Войси стоял у кормила власти «Узкого круга», – и лучше ему никогда не знать этого для его же собственной безопасности. Питт как минимум обязан скрыть от него такие подробности, учитывая их прошлую совместную работу. Более того, он и сам желал этого в сложившихся теперь между ними дружеских отношениях.

– Я стремлюсь к объективным знаниям, а они включают как достоинства, так и недостатки, – уклончиво ответил он. – Войси баллотируется в парламент от консерваторов, соперничая с сильным либеральным крылом. И уже поднял вопрос о самоопределении!

– И это серьезно обеспокоило Наррэуэя? – Брови Джона удивленно поднялись.

Его гость не ответил, и Корнуоллис удовлетворился его молчанием.

– Что вам нужно узнать о Войси? – спросил он. – Какого рода слабые места?

– Кого он любит? – тихо произнес Питт. – Кого боится? Что может насмешить его, вызвать благоговение, страдания, любые чувства? Что ему нужно, помимо власти?

Джон улыбнулся, глядя на Томаса пристальным невозмутимым взглядом.

– Это звучит так, словно вы готовитесь к битве, – заметил он с легким вопросительным оттенком.

– Я стараюсь понять, имеются ли у меня для борьбы хоть какие-то средства, – ответил Питт, не отводя глаз. – Так имеются ли?

– Сомневаюсь, – ответил Корнуоллис. – Если его и волнует что-то, кроме власти, я не слышал об этом и не знаю, какая потеря могла бы существенно уязвить его. – Он внимательно изучал лицо собеседника, пытаясь прочесть его скрытые мысли. – Войси любит жить в достатке, но без показного шика. Восхищение льстит его самолюбию, но он не станет заискивать, добиваясь его. Полагаю, у него даже нет такой нужды. Он находит массу удовольствий в своей домашней жизни – вкусная еда, хорошие вина, театр, музыка, светские приемы, – но с готовностью пожертвует всем этим ради желанной карьеры. По крайней мере, так говорят. Вам нужно, чтобы я попытался выяснить нечто большее?

– Нет! – резко воскликнул Питт. – Не надо… пока не надо.

Джон кивнул.

– Боится ли он хоть кого-то? – безнадежно спросил Томас.

– Никого, насколько я знаю, – сухо бросил его бывший начальник. – А у него есть основания? Неужели Наррэуэй боится… какого-то покушения на его жизнь?

И вновь Питт не ответил. Это молчание терзало его, хотя он и знал, что Корнуоллис его понимает.

– Но кто-то может взволновать его? Или, может, он о ком-то заботится? – упорно гнул свое Томас; он не мог позволить себе просто сдаться.

Джон немного подумал.

– Возможно, – сказал он наконец, – хотя, насколько это важно для него, я не знаю. Но мне думается, у него есть определенная зависимость от одной… особы, по меньшей мере. Однако, по-моему, она волнует его настолько, насколько он может позволить себе в силу своей натуры.

– Особа? Кто она? – спросил Питт, чувствуя, что блеснул наконец лучик надежды.

Корнуоллис остудил его пыл еле заметной печальной улыбкой.

– Его овдовевшая сестра на редкость обаятельна и пользуется большим успехом в обществе. Она, кажется – по крайней мере, на первый взгляд, – обладает добродушием и чувством моральной ответственности, которых он никогда не проявляет, несмотря на его недавнее посвящение в рыцари, о котором, полагаю, вам известно больше меня.

Последние слова он произнес просто как констатацию факта, без тени вопросительной интонации. Сознавая, что не имеет права вторгаться в некоторые сферы, Корнуоллис никогда не стал бы задавать навязчивых вопросов, не желая к тому же быть обиженным уклончивым ответом. Он слегка нахмурился – лишь легкая тень пролегла между его бровями.

– Но я встречал ее всего два раза, а мне трудно судить о женской натуре. – Теперь на лице Корнуоллиса проявилось легкое смущение. – Завсегдатай дамских салонов может иметь совершенно иное мнение. Однако она определенно является одной из важнейших ценностей его политического капитала для влиятельной компании, готовой поддержать его. С избирателями же он может, видимо, положиться разве что на собственное красноречие.

Его голос прозвучал удрученно: казалось, он опасался того, что в данном случае будет достаточно и одного красноречия. Питт боялся этого еще больше. Он видел, как Войси выступал перед рабочими. Известие о том, что политик имел в обществе такого влиятельного союзника, стало настоящим ударом. А ведь Томас надеялся, что, возможно, в холостой жизни как раз и кроется одна из слабостей Войси!