Жил-был раз, жил-был два - Тилье Франк Страница 9

Глядя в пустоту, Габриэль потрогал свой безымянный палец на левой руке:

– Да, домой… Я живу в Сагасе.

– Вы живете в Сагасе, а ночь провели в гостинице?

– Я…

Габриэль намеревался было сказать, что просматривал журнал регистраций, но осекся. Невролог прав: зачем он вернулся в гостиницу «У скалы», когда прошло больше двенадцати лет после исчезновения Жюли? Зачем решил остановиться в этом паршивом заведении? Что за трагедия там произошла? Отчего он проснулся, вычеркнув целый кусок своей жизни? О какой травме могла идти речь?

Он встал с кровати и направился к своей одежде, сложенной на стуле:

– Я не останусь здесь и не буду спокойно дожидаться, пока рассветет. Я возвращаюсь к себе.

Зулан тоже поднялся:

– Я понимаю, что вы чувствуете, но искренне не советую вам сейчас уходить. У вас был крайне тяжелый день, и мы взяли у вас немало крови для анализов. Лучше бы вам спокойно провести ночь под наблюдением, а потом…

Габриэль повернулся к нему со свитером в руке:

– Вы не понимаете, доктор. Я заперт в теле, отличном от того, которое мне знакомо. Двенадцать лет моей жизни испарились. Мне говорят, что мою дочь так и не нашли, а я один из жандармов, кому было поручено расследование. Я сдохну, если останусь еще хоть на час в этой палате. Мне нужны ответы.

Невидимый в подвале западного крыла, расположенного напротив отделения экстренной медицинской помощи, Институт судебно-медицинской экспертизы занимал помещение бывшего морга, который обосновался там еще с 1929 года, когда была построена больница. Танатологическое отделение проводило вскрытия, обследования живых – а именно жертв физического насилия или несчастных случаев – и выдачу тел по любым запросам в рамках юрисдикции бригады жандармерии. Два работавших там медика также предоставляли результаты судебно-медицинской экспертизы для заключений о смерти в случаях, когда та казалась криминальной или носила сомнительный характер, а значит, требовалась специальная юридическая процедура для открытия уголовного дела.

С Полем шел Давид Эскиме, дружок Луизы. Тридцатипятилетний сотрудник морга вместе с помощником забрали тело с берега. Эскиме руководил одним из двух похоронных бюро в Сагасе и постоянно взаимодействовал с жандармерией. Его отец готовил к похоронам жену Поля, когда ту восемнадцать лет назад унес рассеянный склероз. Он толкнул тяжелую металлическую дверь:

– Кошмар, что случилось с этой женщиной. Всегда кажется, что такое происходит только где-то в других местах. Психи есть повсюду.

Поль шагал молча. После полудня он не сказал ни слова, только раздавал необходимые распоряжения. Появление Габриэля Москато на месте преступления и его странное поведение занимало все мысли капитана. Увидеть Габриэля таким, лысым, осунувшимся, растерянным, да еще в день, когда шел град из мертвых птиц, а мерзкое преступление поразило Сагас в самое сердце, – все это выбивало Поля Лакруа из колеи.

Вдоль бетонного коридора тянулись трубы, кабели, технические кожухи. Лампочки в проволочных сетках разгоняли темноту, высвечивая старые тележки и кресла-каталки, которые так и не были отправлены на свалку. Сказывалась нехватка персонала и бюджета. Еле-еле умудрялись помогать живым, а уж до мертвых руки вовсе не доходили.

Они проследовали в комнату для вскрытий. Настоящий холодильник. Поль застегнул доверху молнию на парке. Отремонтировали только пол, уложив его новенькой виниловой плиткой. Хирургическая лампа оставалась еще с 1980 года, прочие детали интерьера и утвари сохранялись здесь и того дольше – облицовка стен пожелтела, одна из двух раковин треснула, извлеченные органы взвешивались на допотопных весах со стрелкой. Темное отверстие на потолке предназначалось для вентиляции, однако миазмы трупов давили с тяжестью наковальни.

Луиза была уже на месте, она взяла на себя обязанность фотографировать тело и следить за правильностью изъятия образцов. Она бросила быстрый взгляд на отца, потом – на мужчину, с которым встречалась уже больше трех лет.

Альфред Андриё, судмедэксперт, рассматривал на просвет рентгеновские снимки под хирургической лампой. В свои семьдесят лет этот пожилой человек, казалось, женился на своей работе и наотрез отказывался выходить на пенсию. Кстати, никто ему уходить и не предлагал. Кто согласился бы сменить его на посту в такой дыре? Он часто говаривал: «Однажды мне придется делать вскрытие самому себе».

Давид Эскиме пошел подготовить инструменты на рабочем столике рядом с раковиной. Из-за нехватки персонала он часто ассистировал Андриё, и, по правде говоря, последний обращал все меньше внимания на правила. В маленьких городках обходились подручными средствами и по большей части легко пренебрегали некоторыми особо стесняющими протоколами.

Поль постарался привлечь внимание дочери. Ему хотелось выяснить, узнала ли она Габриэля Москато. Та пожала плечами. Капитан подошел к обнаженному трупу, лежавшему на спине на стальном столе с вытянутыми вдоль тела руками и расставленными ногами. Андриё выбрил покойнице голову, сделав ее еще более безликой. Он постарался убрать кровь с ее разбитого лица. Жандарм посмотрел на уши без сережек, вгляделся в один широко раскрытый глаз помутневшего синего цвета, затянутый дымкой и вылезший из орбиты, потом его взгляд спустился к животу, пробитому двумя дырочками размером не больше мелкой монеты.

– Когда в нашем округе было последнее действительно кровавое убийство? – спросил Андриё. – Помнишь ту историю с типом, который застал свою жену в койке с ее деверем и зарезал обоих осколком бутылки из-под пастиса, это когда было?

– Да уже года два назад, – отозвался Поль. – А может, три.

Андриё покачал головой:

– Точно… Как время летит. Ладно, что касается нашего дела… мы с твоей дочерью взяли двадцать четыре пробы с зон возможного контакта с преступником, а именно с внешней и внутренней поверхности ладоней, под ногтями левой руки – она, вероятно, поцарапала нападавшего, – с горла, на котором остались следы удушения, из оральной, анальной и вагинальной области. Взяты образцы сетчатки, ногтей и пряди волос для токсикологического анализа. Сделан тампонаж зон проникновения пуль.

– Трусики и носки изо рта жертвы также упакованы и опечатаны для отправки на экспертизу, – уточнила Луиза.

– И на этих носках практически не было слюны, – добавил медэксперт. – А ведь ткань во рту должна была вызвать обильное слюнотечение.

Поль снова оглядел жертву, отметил родинку на левой груди и еще одну рядом с пупком. Слишком маленькие, чтобы включать в описание. Он вспомнил, что в досье Москато родители не отметили никаких отличительных особенностей на теле их дочери. Ни родимых пятен, ни шрамов, ни татуировок… У Жюли не было хирургических операций, она всего раз побывала в больнице после падения с велосипеда. Он посмотрел на Луизу:

– Родинки… Ты их сфотографировала?

Она кивнула.

Медэксперт указал на две татуировки на левой руке трупа. Цветная кукла-матрешка и черно-красное изображение дьявола с козлиными рогами, клыками и раздвоенным языком. Старик подозвал Эскиме и с его помощью перевернул тело. Всю спину мертвой девушки занимал ковбой с острыми чертами лица, длинными волнистыми волосами, в стетсоновской шляпе[12] на голове. В обеих руках он сжимал по пистолету, направляя один из них на зрителя. Луиза сделала снимки. Перевернув тело обратно на спину, Андриё раздвинул челюсти жертвы и оттянул разбитую нижнюю губу:

– Корни некоторых оставшихся целыми после удара зубов обнажены, и я заметил признаки так называемого кариеса Левенталя. Я видел такое у героинщиков. Эта женщина наркоманка, но, на мой взгляд, она некоторое время назад бросила, может, даже уже несколько лет.

– Почему ты так решил?

– Осмотр не выявил никаких следов от уколов. Вены у героинщиков сожженные и выступающие. Я отметил цианозные вены, но ничего недавнего. Токсикологический анализ волос позволит сказать точнее, если только не окажется, что она бросила еще раньше, чем я предположил.