Дарья Донцова - Хобби гадкого утенка Страница 10

«Сам сначала попробуй!»

Делать нечего, пришлось несчастному навоз жевать, а благоверная спрашивает:

«Ну, вкусно?»

«Нет, – отвечает подкаблучник, – мерзость жуткая».

«Ой, – кричит баба, – так я и пробовать не стану, верю тебе».

Я усмехнулась. Сама выходила замуж четыре раза, только подобные угощения во всех браках доставались мне. Наверное, я слишком мягкотелая и не умею пользоваться когтями и зубами или у меня их просто нет.

– Дай мне телефон Чванова, – попросила я.

Галка радостно хлопнула в ладоши.

– Согласна! Ну, спасибо! Сейчас, погоди.

Она принялась рыться в огромной сумке, приговаривая:

– Нет, выкину эту торбищу, вечно в ней все исчезает, словно в черной дыре.

Не успела она с криком «нашла» выложить на стол черненькую книжечку, как с порога раздалось тихое:

– Здравствуйте!

Слегка удивившись, я перевела взгляд и чуть не перекрестилась. В комнату входил Севка Лазарев.

– Ты откуда? – ляпнула я от неожиданности.

– Как это? – изумился Севка. – Из Израиля, конечно. Вот, приехал ненадолго. Мама велела у вас остановиться, говорила, места полно. Я, между прочим, теперь подданный Израиля, в этой стране иностранец, знаешь, какие деньги за гостиницу заламывают, когда паспорт видят. Поэтому мы с Тузиком к тебе.

– Ты собаку привез? – изумилась я.

Надо же, какие метаморфозы жизнь делает с людьми. Помнится, у Севки была жуткая аллергия, он чихал и кашлял, стоило только вытащить из шкафа пушистую шубку, сшитую якобы из белки. Но не зря внутренний голос мне подсказывал: манто состряпано из кошачьих шкурок, аллергию-то не обманешь! И вот теперь Лазарев обзавелся собачкой!

– При чем тут животные, – побагровел Севка, – забыла, что ли, про мою болячку!

– Но ты сказал: «С Тузиком», – пролепетала я.

– Знакомьтесь, – буркнул Севочка. – Тузик, мой лучший друг.

Я увидела за широкой спиной Лазарева небольшую худенькую тень и вежливо сказала:

– Добрый день.

Севка посторонился, и Тузик вошел в столовую. У меня опять, в который раз за последние дни, челюсть уехала в бок, словно каретка у пишущей машинки. Назвать мужчиной существо, вползшее в комнату, язык не поворачивался. Щуплая, даже изможденная фигурка, плечики примерно сорок четвертого размера переходили в цыплячью грудь с явными признаками кифоза. Талия Тузика была сравнима с моей, да и размер обуви небось совпадал. Волосы нежданного гостя были мелированы, брови выщипаны, глаза подведены, а губы накрашены, правда, помадой естественного тона, и с первого взгляда казалось, что просто рот у незнакомца такой яркий от природы. Но сильный блеск без слов говорил: тут не обошлось без косметики. Довершала его облик крохотная брильянтовая сережка в ухе.

– Здравствуйте, – слегка жеманясь, выдавил из себя Тузик и вытянул вперед тонкую бледную лапку с нежной кожей.

Я взяла его нервную, слегка влажную ладошку, осторожно подержала в руке и отпустила.

Ну надо же! Тузик! Интересно, как его кличут по паспорту? Туз Иванович? Хотя, учитывая, что оба прибыли из Израиля, такое отчество не подойдет. И вообще, каково его полное имя. Тузиил? Тузовец?

Севка никогда не был моим мужем. Правда, какое-то время я думала выйти за него. Первый раз в жизни во мне проснулась расчетливость. В год, когда познакомилась с Лазаревым, я уже имела два развода за спиной. Успела уйти от Костика, отца Аркадия, и Кирилла Артамонова. К слову сказать, Аркадий не родной мой сын, на самом деле это ребенок Константина от первой жены, но после разрыва малыш остался со мной. Нас разделяет всего четырнадцать лет. Но я пришла в дом к Косте восемнадцатилетней, а Кешке было только четыре. Через пару недель он начал звать меня мамой, а через полтора года мы убежали с ним от отца и мужа вместе.

Поднимать ребенка одной тяжело, да еще Костик, будучи патологически жадным, старался, как мог, не платить алиментов. В год, когда Кеша собрался идти в первый класс, мне пришлось при помощи друзей из милицейских кругов сделать ему метрику, в которой черным по белому, вернее, фиолетовым по зеленому стояло: мать – Васильева Дарья.

В тот же год я и познакомилась с Севой. В отличие от меня, нищей преподавательницы, долбящей целыми днями в деревянные студенческие головы знания за крохотный оклад, Севка был более чем обеспечен. Будучи старше меня на десять лет, он имел кандидатское звание и сидел на доцентской ставке, и не где-нибудь, а в университете, работал в цитадели науки. Но основные материальные блага получал он от матери, очаровательной хохотушки Анны Николаевны. Вернее, Нюши, потому что по имени-отчеству я назвала несостоявшуюся свекровь только однажды, придя первый раз в гости.

– Да ладно тебе, – отмахнулась женщина, – меня все Нюшей зовут!

Я принимала решение связать свою судьбу с Севкой из расчетливости, устав от безденежья и постоянного сражения с житейскими неприятностями, но не последнюю роль сыграло и то, какая меня ожидает свекровь. Ровно через час после знакомства Нюша превратилась в мою подругу, и мы до сих пор перезваниваемся и ходим друг к другу в гости, несмотря на то что поход в загс отменился. А разбежалась я с Лазаревым по крайне простой причине. Узнав, что Кеша на самом деле не мой кровный родственник, Севка отрезал:

– Отдавай пацана назад, его родным, на фига мне приемыш! Ладно бы сирота! А то при живом отце. Я, значит, корми, пои, а почему? В общем, выбирай: или я, или Аркадий.

В моей душе не было колебаний. Мужья приходят и уходят, а дети остаются.

Встречаясь с Нюшей, я была в курсе дел Севки, знала о его двух, быстро распавшихся браках и об отъезде в Израиль. Но Нюша ни словом не обмолвилась о том, что Севка сменил половую ориентацию. Хотя, насколько я помню, бабы его не слишком волновали, и обе жены убежали от Лазарева, хором обвиняя его в импотенции. Может, он всегда был «голубым»? Просто хорошо скрывал свои наклонности. При коммунистах-то существовала специальная статья в Уголовном кодексе.

– Слышь, Дашутка, – тронула меня за локоть Галка, – я поеду домой. Телефончик Чванова на столе.

Я кивнула. И то верно, при гостях не поговоришь по-человечески.

– Позвоню вечером.

– Ладно, – кивнула Верещагина и ушла.

Севка окинул взглядом комнату, увидел Снапа, благополучно проспавшего приход гостей, и подпрыгнул.

– Собака!

Я развела руками.

– Вообще-то их в доме пять.

– Жуть, – взвизгнул Лазарев.

– Еще две кошки…

– Катастрофа!

– Хомячки и жаба.

– Отвратительно, – заявил Севка, – мне придется ходить по дому в противогазе. А нельзя весь этот зоопарк временно отселить?

– Куда?

– Ну в гостиницу для кошек и собак!

– Извини, – железным тоном ответила я, – никак не получится. Лучше я тебе номер сниму, за свой счет. «Мариотт-отель» подойдет? Там Клинтон, кажется, останавливался, говорят, приличное место.

– Не хочу.

– Почему? Сказала же, сама заплачу!

– У меня у самого деньги есть, – поджал губы мой несостоявшийся муженек, – слава богу, не нуждаюсь.

– Тогда в чем дело? – нагло поинтересовалась я, все-таки проглотив вторую часть вопроса, которая висела на кончике языка: «Отчего ко мне в гости, коли в гостинице поселиться можно».

– Из принципа, – серьезно ответил Севка, – не желаю, чтобы на мне наживались хозяева. Поэтому остановимся у тебя.

– Нюша не обидится?

Севка вздернул брови.

– У нее ремонт, жуткая грязь, вонь, пыль… А у нас с Тузиком аллергия.

«У меня тоже, на гостей», – чуть было не выпалила я, но, проявив чудеса выдержки, смолчала.

Тихонько скрипнула дверь, и в столовую вошел Хучик. Увидав людей, мопс начал вертеть круглым толстым хвостиком. Севка мигом чихнул и, вытащив носовой платок, спросил:

– Это жаба?

– Нет, мопс, – ответила я, ощущая острое желание опустить на его безукоризненно причесанную голову тяжелый бронзовый торшер, – собака такая, очень хорошая.

Сева брезгливо отошел от Хуча, а Тузик присел и погладил животное по спинке.

– Ой, Севик, – взвизгнул он, – у него шелковая шерстка, такая приятная! Попробуй.

– Вымой руки, – велел Севка, – а то сейчас курить захочешь и грязь в рот потянешь.

– У вас тоже аллергия? – спросила я, глядя, как Тузик нежно пощипывает мопсика за жирные бока.

– Только на пыль, – ответил Тузик, – вообще я люблю животных, но дома у меня их никогда не было.

Он внезапно улыбнулся и глянул мне прямо в лицо большими ярко-голубыми глазами. Неожиданно Тузик преобразился, даже похорошел, и я невольно улыбнулась в ответ. А он ничего, во всяком случае, приятней Севки, который отшатнулся от ласкового Хуча, словно от больного проказой.

Вспомнив об обязанностях хозяйки, я заорала:

– Ира, открой две комнаты для гостей.

– Одну, – спокойно прервал Севка и, чтобы расставить точки над i, добавил, – желательно с широкой кроватью.

– Мать, – донеслось из холла, и Аркадий влетел в столовую, – мать…