Дарья Донцова - Созвездие жадных псов Страница 10

Глава 6

Около четырех часов дня я ехала в электричке по направлению к Москве. Отправляться из Алябьева в загазованную столицу не очень хотелось, но в шесть меня ждет инструктор в машине, а уж заодно я пробегусь по лоткам, авось милые дамы успели накропать еще по детективчику, всем нравятся бойкие женщины, ваяющие всякие криминальные истории, жаль только, что пишут они очень медленно.

«Станцию Солнечная поезд проследует без остановки», – объявил машинист.

Мимо окна проплыла платформа, мелькнули роскошные особняки, настоящие замки. Солнцевская братва старательно возводила «домики» для жен, детей и родителей. Я хихикнула: мало кто помнит, только тот, кто много лет ездит с Киевского вокзала в сторону Калуги, что столь поэтическим словом «Солнцево» район стал называться то ли в конце шестидесятых, то ли в начале семидесятых годов, а до этого он носил малопривлекательное название «Суково». Так и объявляли в электричках: «Станция Суково, следующая – платформа Переделкино.

Меня в детстве это страшно веселило. Электричка бодро пронеслась мимо Солнечной к столице. Внезапно электровоз издал резкий гудок, непрекращающийся, воющий, потом поезд мгновенно остановился. От резкого толчка с полки слетела сумка, набитая свежими огурчиками, и пребольно стукнула меня по голове.

– Итить твою налево, – пробормотала женщина, сидевшая напротив, – простите, бога ради.

– Ничего, – пробормотала я, глядя, как она подбирает упавшие зеленые огурцы, похожие на гигантских гусениц, – бывает.

– Тормозит, словно не людей везет, а картошку, – вздохнул дедок в панамке, – вона, там баба аж со скамейки сковырнулась.

Женщина, ругаясь, продолжала собирать огурцы, другие люди тоже поднимали упавшие сумки и успокаивали плачущих детей. Внезапно ожило радио: «Граждане пассажиры, в связи с техническими неполадками поезд временно дальше не пойдет. Просьба сохранять спокойствие и оставаться на местах».

– Ну е-мое, – обозлилась тетка с огурцами, – ну вечно у них хренотень выходит, то электрички поменяют, то кассу на платформе закроют, а теперь сиди тут на жаре, парься!

Остальные тоже шумно выражали недовольство, кое-кто из младенцев продолжал плакать, а у мужика, сидевшего через сиденье от меня, душераздирающе орала спрятанная в сумку кошка.

Я прислонилась лбом к стеклу и тупо разглядывала суетящиеся за окном фигуры. Всегда сажусь в первый вагон, тогда, приехав в Москву, не надо пилить через весь вокзал к метро.

Несколько железнодорожников в синих рубашках нервно сновали туда-сюда, потом послышался вой сирены. Я подняла глаза чуть вверх и увидела, что на косогоре, там, где проходит шоссе, остановилась «Скорая помощь». Спуститься к железнодорожному полотну она не могла, поэтому медики просто вытащили носилки и пошли к электричке пешком. Минут через пять они вновь возникли перед моими глазами. На этот раз на носилках лежало нечто, прикрытое серым пледом. С видимым трудом врачи полезли вверх.

– Во, видели идиота! – в сердцах вскричала «огуречница». – Нажрался и под поезд угодил! А людям теперь сидеть на солнцепеке.

– Обычное дело, – подхватила до сих пор молчавшая тетка в ярко-красном костюме, – нашим мужикам только бы зенки залить, а там им море по колено. Эх, жаль, мой около железки не ходит, вот повезло же кому-то, избавилась от алкаша.

– Ох, и злые вы, бабы, – вздохнул дедок, – потому мужья у вас и пьют! И не мужик вовсе под поезд угодил, а женщина.

– Это ты с чего решил? – поинтересовалась тетка с огурцами.

– А вот, глянь, вещички несут.

Я опять посмотрела в окно и увидела, что один из мужиков в синей рубашке держит в руках элегантную ярко-зеленую летнюю сумочку и такого же цвета босоножки.

– Бросилась, – уточнил парень на соседней скамейке, – от несчастной любви.

– Ну и дура, – вспылила баба, наконец-то собравшая все огурцы, – дура распоследняя. Хочешь с собой покончить, сигай себе из окошка дома или повесься в ванной, ну чего, спрашивается, другим-то мешать? Меня вон внук на платформе ждет, извелся небось весь из-за дуры!

– У тебя, поди, камни в желчном пузыре и язва желудка, – парировал дед.

– Это почему?

– Злая очень.

– Ах ты, старый пень! – взвизгнула бабища.

Я закрыла глаза и постаралась отключиться, чтобы не слушать их перебранку. Внезапно поезд дернулся и покатил вперед.

Поход по лоткам пришлось отложить на вечер. Инструктор уже ждал меня. Довольно ловко тронувшись с места, я бойко порулила по площадке.

– Ну, видала, – довольно сказал учитель, – теперь выезжай на улицу.

– Как! Там же полно автомобилей!

Парень посмотрел на меня, потом хмыкнул:

– Ясное дело, поток идет, а ты что, думаешь ездить только, когда никого не будет? Тогда кататься тебе по двору, сейчас движение даже ночью не прекращается!

– Страшно!

– Давай, давай, – велел учитель.

Вцепившись в руль, я выехала на магистраль и мигом покрылась липким потом. Повсюду тут и там неслись «Жигули» и иномарки. Машины проскакивали буквально в сантиметре от той, где сидела я. Ноги начали предательски подрагивать.

– Не бойсь, у меня тоже педали, – хихикнул инструктор, – вперед и с песней.

Навалившись на руль, я выползла из-за троллейбуса, и тут загорелся красный свет.

– Делать-то чего?

– Ясное дело, останавливаться.

Я лихорадочно вглядывалась в светофор, вспыхнул зеленый, ноги машинально выполнили действия: сцепление, газ, рука ухватилась за рычаг скоростей, «Жигуленок» подпрыгнул и встал.

– Давай еще раз, не тушуйся, спокойненько.

Я задвигала ногами, опять облом. Сзади загудели. Инструктор высунулся и заорал:

– Ну чего визжишь? Не видишь знак – ученик за рулем, объезжай!

Река машин начала обтекать несчастный, не желавший двигаться с места «жигуль». Я почувствовала, как в душе поднимает голову комплекс неполноценности. На водительских местах бойко проносившихся машин сидели мужчины, женщины, старики, старухи, подростки, чуть старше по виду Кирюши и Лизы… Они все научились прекрасно ездить, и только я потной, липкой рукой никак не могла воткнуть на нужное место ручку переключателя скоростей. Из глаз хлынули слезы. Вдруг непослушный конь плавно поехал вперед.

– Нечего сопли распускать, – приказал инструктор, – спускайся на набережную да не забудь включить сигнал…

Спустя два часа я попыталась вылезти из-за руля. Не тут-то было. Ноги не хотели слушаться, спину ломило, а руки словно судорога свела.

Увидев мои мученья, инструктор вздохнул:

– Нечего так переживать, никто с первого раза Шумахером не стал, все, когда на дорогу впервые выезжали, балдели.

– И вы?

– А то, – засмеялся парень, – чуть не умер, не расстраивайся. Еще лучше всех поедешь.

Слегка ободренная его словами, я выпала на тротуар, доковыляла до метро и стала разглядывать лотки, хозяева которых уже складывали товар.

До Алябьева я добралась около десяти и побежала через лес, тихо радуясь, что июнь – месяц самых длинных, светлых ночей.

– Лампа! – завопил Кирюшка. – Тебе тетка обзвонилась!

– Какая? – отдуваясь, спросила я, ставя на стол почти неподъемную сумку.

– Имя такое смешное, – влезла Лиза, – Ребекка. Раз десять спрашивала: «А где ваша мама? Ну когда же она придет?»

– Разбирайте пакеты, – велела я, – только аккуратно, там фрукты.

Пока дети рылись в торбе, я набрала номер Славиных.

– Немедленно идите сюда, – тихо сказала Ребекка, – все собрались.

– Что случилось?

Но девушка уже отсоединилась.

– Лампуша, чего делать с клубникой? – донеслось с террасы.

– Съесть, – ответила я, быстро меняя насквозь пропотевшую футболку на свежую.

– Она помялась.

– Отдайте мопсам.

– Да тут много.

– Сами придумайте!

– Нет уж, иди сюда.

Я помедлила секунду и вылезла в окно. Если я пойду через террасу, дети мигом привяжутся: куда, зачем, мой клубнику. Вообще-то, я их понимаю, никому неохота отковыривать от сочных ягод зеленую плодоножку.

У гаража я взяла Лизин велосипед и бодро покатила по узенькой тропинке: на колесах быстрей, чем на ногах.

Славинский особняк походил на гигантский корабль, роскошный теплоход, сияющий огнями. Я прошла сквозь холл и оказалась в большой комнате с накрытым столом. Ребекка, стоявшая у буфета, радостно воскликнула:

– Ну, дорогая, как хорошо, что ты все-таки зашла!

Очевидно, она была отличной актрисой, потому что дальнейший ее монолог звучал искренне и не фальшиво.

– Представь, Нора… – повернулась девушка к женщине, сидящей в кресле.

Я сразу узнала тетку, устроившую скандал на похоронах из-за венка. Только на этот раз вместо строгого черного костюма на ней было ярко-желтое летнее платье с глубоким вырезом, открывающим аппетитную, высокую грудь с круглой коричневой родинкой. Несмотря на четырех более чем взрослых детей, Нора сохранила идеальные формы, тонкую талию и девическую шею. Лицо ее, подозрительно гладкое для женщины, отметившей пятидесятилетие, покрывал ровный слой косметики, выразительные карие глаза, широко распахнутые, излучали дружелюбие. Волосы золотисто-каштанового тона были пострижены самым модным образом – сзади спускались на шею, а по бокам и на макушке топорщились неровными прядками.