Иоанна Хмелевская - Бледная Холера Страница 10

— У меня есть пельмени. Покупные, конечно, но неплохие. Кроме того, имеется пиво, красное вино и чай.

— Сейчас буду!

Последние слова прозвучали бодро. Я едва успела бросить пельмени в кипяток, как раздался звонок в дверь. Гурский, похоже, бегом бежал — живет-то он неподалеку. А что, прекрасная мысль: подышать выхлопными газами на ночь глядя. Масло на сковороде я уже разогрела, бобы в миску вывалила.

Гурского переполняли самые разные чувства. И неуверенность, и бунтарская решимость, и любопытство, и надежда. Голод, по- моему, тоже присутствовал. Я даже пожалела, что не бросила в кастрюлю две упаковки пельменей.

Я усадила Гурского на кухне и принялась потчевать бобами.

— Я не могу раскрывать вам служебные тайны, — произнес он, накидываясь на бобы, — но вы сказали мне такое, что я должен узнать всю подноготную. Включая ваши источники информации.

— Так ведь я ради этого и звонила! Минуточку, по инструкции пельмени следует варить три минуты. Не верю, но надо попробовать, вдруг дошли...

Пельмени дошли. Я поставила на стол все необходимое.

— Вот огурцы, а вот клюква, угощайтесь. Вы тоже мне что-нибудь расскажите. А то какой-то неравноценный обмен получается.

— Нельзя мне. Да вы и сами небось все знаете в деталях. Слушайте, какие замечательные пельмени. На самом деле покупные?

— Покупные. Вы ешьте, ешьте, а я уж, так и быть, расскажу, что мне известно. А вы потом зададите вопросы...

— Погодите. Сперва вопросы. Между одним пельменем и другим. Идет?

— За дело! Только смотрите не подавитесь.

— Имя пострадавшего вам, конечно же, известно...

— Известно. Ешьте спокойно, я все расскажу сама. Мариуш Данеляк, конюх с ипподрома. Тамошняя мафия тут ни при чем, скачки тоже, в роли жокея он выступал редко, только на арабах, низшая категория, никаких афер. Про эту сторону его жизни можно смело забыть. Судьба распорядилась иначе...

И я рассказала Гурскому все, что мне было известно. Лишь насчет пана Теодора и Кшися не заикнулась. Гурский, как человек разумный, не стал уточнять, откуда мне известны имена и фамилии владельцев машин. А вот сцена на парковке перед моим домом заинтересовала его чрезвычайно. Как только пельмени были съедены, мы перешли из кухни в комнату, чтобы выпить кофе. Точнее, угоститься чаем, вином и остатками бобов.

— Ну и странные же у вас затеи. Что это вам вдруг пришло в голову наблюдать за жизнью на парковке в бинокль? Или у вас страсть подглядывать за соседями?

— Да вы что, обалде... я хотела сказать, сами подумайте. Неужели мне делать больше нечего? Подглядывала я всего лишь однажды, и то не за соседями, а за собакой в доме на той стороне двора. Она так выла и скулила, что мне прямо плохо стало. Окна открыты, все слышно. Я подумала: если собаку мучают, пойду и поубиваю поганых садистов. И схватилась за бинокль.

— И что? — с любопытством спросил Гурский, благо в моем рассказе образовалась пауза.

Я позволила себе тяжко вздохнуть.

— И все было прекрасно видно. Отличная собачка. Метис с чертами немецкой овчарки. Валялась на диване и выла. Потом спрыгнула с дивана, сбегала на кухню, вернулась, вышла на балкон (вид ей явно не понравился), опять плюхнулась на диван и снова принялась за свое. Хозяева на работе, вот она и мается. Чуть меня эта скотинка до инфаркта не довела. А что до стоянки, сами посмотрите.

Я потащила Гурского в другую комнату, с окнами на улицу.

— За кем мне тут подглядывать? Здание под углом стоит, одни балконы видно. Ну разве постирушку кто вывесит, тогда могу полюбоваться на чужое исподнее. Думаете, белье представляет для меня чрезвычайный интерес?

— Ради чего же вы тогда взялись за бинокль?

— Я ведь уже сказала. В книжке у меня был персонаж, свидетель, и мне надо было проверить, что он может отсюда увидеть. У моего нового бинокля отличные возможности. Я записала номера машин и даже умудрилась разглядеть заместителя генерального прокурора. Только такие знания скоротечны. Уж очень быстро у нас чиновники сменяются. Не успеешь оглянуться, а в кресле уже другой сидит.

— Некоторые держатся за место будто клещами, — буркнул Гурский, и мы вернулись к вину и чаю. Бобы уже кончились, но в холодильнике обнаружился сыр.

Записанные номера машин я передала Гурскому. Пришла моя очередь задавать вопросы. И я таки их назадавала. Правда, Гурский был немногословен. Но из его сдержанных высказываний можно было сделать далеко идущие выводы. К тому же порой сквозь сдержанность кое-что прорывалось.

Что-то у этих лиходеев не до конца срослось, то ли Байгелец обратился слишком поздно, то ли Чистый подвел. Команда прекратить расследование запоздала, следственная бригада на улице Фогеля успела насобирать вещдоков. И представьте себе, их не утопили в болоте вопреки распоряжению сверху. Как я поняла, все они оказались в руках прокурора Войчеховского, который мечтал о карьере и переводе в Генпрокуратуру. Войчеховский сперва обрадовался: повезло — бытовое убийство, ни мафии, ни политики, преступник отыщется в два счета, дело завершится успешно. И тут — на тебе! Один звонок — и очередной преступник сухим выходит.

Войчеховский впал в ярость. И не он один. В ярость впала полиция, включая Гурского и его непосредственного начальника инспектора Эдварда Бежана. По мнению Гурского, Войчеховский еще не совсем потерянный человек и правосудие не было для него пустым звуком, да и преступников он ох как не любил. Только об этом мало кто знал. Правда, поди угадай, долго ли еще прокурор пребудет во благородстве. Но и то хлеб.

Ко всему прочему, Войчеховский с давних пор на ножах с Чистым, так что пока Чистый при должности, путь наверх для Войчеховского наглухо закрыт.

Гурский сидел на диване, запивал вином сыр камамбер и предавался раздумьям. Порой даже какие-то слова слетали у него с уст. Ненароком.

— Эх, если бы вам этих двух еще и заснять... Автосервис может и в несознанку уйти... А этот ваш... собеседник? Ну, который знаком с молодым Байгелецом? Он кто?

Я прекрасно понимала, что частный разговор может в любой момент превратиться в официальный.

— У меня, знаете ли, с памятью не все в порядке. Склероз. Я должна ему позвонить и спросить, как его зовут.

Пока я звонила, Гурский молчал. Мой информатор подумал-подумал и согласился в случае необходимости сотрудничать со следствием. Гурского такой ход событий вполне удовлетворил.

Меня — нет.

— Есть возможность разузнать, сколько старик Байгелец сунул Чистому? — спросила я. В словах моих таился сладкий яд. — Он ведь ему на стоянке что-то передал. И чего он ждал так долго, мог бы на Чистого выйти уже в пятницу или субботу? А они встречаются только в воскресенье вечером. Сынка, что ли, хотел помучить? И за каким чертом их понесло на эту стоянку? И верно ли, что все дело на контроле у прокурора Войчеховского, — уж не знаю, какую он должность занимает? Ведь вообще-то дело должно было попасть к Чистому, так? А зачем?

— Чтобы уничтожить, — буркнул в этом месте Гурский.

— А результаты экспертизы?

— Тоже.

— А теперь все застряло у Войчеховского?

— Пока нет. Результаты экспертизы еще не прибыли.

— Господи ты боже мой! — вздохнула я. — Вы там у себя только и делаете, что вырываете друг у друга документы? И держитесь за них зубами и когтями? И тут — на тебе! Один звонок — и очередной преступник сухим выходит.

— Без применения силы, — мягко возразил Гурский.

— Это понятно. Хитростью и коварством. Хочу вас попросить. Как бы ни закончилось дело, ответьте мне потом на вопросы. В частном порядке. А то я просто заболею!

Гурский вдруг встрепенулся:

— Только, умоляю вас, не проговоритесь кому! А то вы чересчур много видели. Еще вам пакость какую сделают.

— Еще один вопрос, — зловеще прошипела я. Меня прямо трясло. — Кандидатур на отстрел все больше. А заговорщиков нет как нет...

Кто знает, может быть, мои слова обеспечили комиссару Роберту Гурскому бессонную ночь? Когда он прощался со мной, в глазах его стояла неизбывная тоска.

Однако следует признать, что сквозь тоску просвечивала и радость.

* * *

Я не кинулась затевать заговор и не стала заниматься отстрелом мерзавцев в одиночку. Я тихо-мирно дождалась, пока дело закроют. Возможно, устроить заговор мне помешали разные жизненные обстоятельства. А возможно, обстоятельства тут были ни при чем и что-то другое встало у меня на пути. Во всяком случае, Байгелец с Чистым незаметно отошли на задний план.

Начнем с того, что с компьютерным гением Кшисем дело пошло ой как негладко. Я это, впрочем, предчувствовала.

Суть Кшись ухватил, ничего не могу сказать. Но работать он соглашался только на своем компьютере — мой был с презрением отвергнут из-за недоступности Интернета. В этом вопросе наш программист уперся как баран и никак не желал понять, насколько важно сохранить все в тайне. В конце концов его удалось-таки уломать. Но тяжкая обязанность доставлять все необходимые материалы легла на меня. Дело в том, что пан Теодор впал в какую-то странную апатию. Неурядицы с молодой женой, что ли, так на него повлияли, только он вдруг подался в затворники, слегка отупел и, я бы даже сказала, ополоумел.