Иоанна Хмелевская - Бега [Скачки] Страница 10

— Нет, это не моя, — сказала я, пока что спокойно. — Вот моя, у меня.

— Так пусть лежит тут, место нам стережёт, — сказала умненькая девушка. Чуть погодя вернулся сын.

— Мать, твоя программка…

— Не моя, — сказала я с нажимом. — Пусть лежит, место караулит. Вернулся муж.

— Твоя программка?

— Не моя, — рявкнула я. — Отцепитесь! Неведомым образом программка все ещё лежала между нами. Пришли какие-то немцы и вежливо мне её подали.

— Seine Programm!

— Danke sehr, — скрипнула я зубами и уселась на эту гадость, чтобы никто больше мне ею в харю не тыкал.

В какой-то спокойный момент, наверное, ещё перед третьим заездом, я рассмотрела чёртову программку. Она была не столько разрезана, сколько разодрана, причём исключительно на Большом Пардубицком, на остальные скачки наплевали. На страницах Большого Пардубицкого возле четырех коней стояли птички, я на них посмотрела и пожала плечами. Какой-то идиот отметил себе форменную чушь, ну, один из коней ещё так-сяк, я и сама на него поставила, но остальные три — просто глупость. Я сравнила с тем, что поставила, и запомнила этих лошадей.

Большой Пардубицкий состоялся и прошёл, я вписала себе в программку пятерых победителей, и перед мысленным взором возникли птички, увиденные в чужой программке час назад. На разодранной странице были как раз четыре из тех пяти лошадей, включая первую…

Что мы все друг другу взаимно высказали, повторять не стоит. Поставить на этих лошадей «по кругу» стоило бы не больше, чем сто двадцать крон, деньги у меня были, я могла бы себе позволить. Выплачивали тогда выигрыш более семнадцати тысяч. Чужая программка в конце концов, К счастью, пропала, но и муж, и ребёнок согласно вспомнили, что в ряду перед нами, когда мы пришли пораньше, чтобы занять места, сидели двое. Один — из обслуживающего персонала Пардубиц, а второй — наш, с ипподрома Служевец…

— Что такое — поставить «по кругу»? — осторожно и тактично спросил Юзя Вольский, когда я перестала изливать чарующие воспоминания и меланхолически умолкла.

— Надо было не по сортирам бегать, а продумать как следует насчёт единички и семёрки, — горестно досказала я с разгону. — Двадцать четыре тысячи канадских долларов мимо меня со свистом из кассы пролетели… Что вы спросили?

— «По кругу». Ставить «по кругу». Вы так любезно согласились…

— А-а-а… То есть туда и обратно. «Играть по кругу» — это когда ставят на лошадей в разных комбинациях. Три, например. Вы должны поставить на номера два, три и шесть. Последовательность — это два-три, два-шесть и три-шесть. Вы ставите на всех трех коней. Или в треугольнике. Вам нужно поставить на трех лошадей, а вы выбрали четырех: один-три-пять-семь. Все комбинации — это один-три-пять, один-три-семь, один-пять-три…

— Я назвала ему все возможные комбинации, вышло их двадцать четыре.

— Это и называется «по кругу». А если вы хотите в каком-нибудь заезде поставить на всех коней подряд, это называется «стенка». Триплет, например. В первом заезде вы ставите на двойку и тройку, во втором на пятёрку, а в третьем — на всех. Значит, вы заканчиваете «стенкой». Буквально это означает «все со всеми» — когда вы ставите на всех коней во всех мыслимых комбинациях. Один человек целый день так ставил, «всех со всеми», он угадал, что будут фуксы. Происходило это очень много лет назад. Тогда триплет стоил всего тридцать злотых. Потратил он на все это двадцать семь тысяч пятьсот злотых, а огреб больше двухсот тысяч. Ей-Богу, одна моя подруга своими глазами видела. Он сказал ей, что иногда так играет, когда чует, что будут большие выигрыши.

— Расскажи ему ещё о Сакраменто, и покончим с этим, — велел Януш.

О Сакраменто я рассказала с величайшим удовольствием.

— Лошадь, извольте знать, шановный пане, животное такое, что любит бегать. Нравится ей это. Ей до такой степени вредно стоять, что она может от этого разболеться и Умереть. Дикая лошадь сама собой будет бегать разумно и умеренно, а приручённая может бегать даже слишком много. Некоторые ещё для удовольствия и скачут, я сама таких лошадей знаю. Так вот, начался заезд, кажется, на две тысячи двести метров. Ни за какие коврижки теперь не вспомню, что за дистанция была, хотя все разыгрывалось на наших глазах. В самый момент старта с Сакрамонто свалился жокей, но судья уже не смог остановить заезд, так и поехали. Сакраменто спокойно шёл последним, держался за хвост предпоследней лошади, если можно так выразиться. На втором круге пошёл резвее, вышел вперёд и финишировал. И, представьте себе, выиграл! Первым был, разыграл заезд как по нотам, можно сказать, самостоятельно, без жокея. Конечно, факт, что ему бежать полегче было…

— И что? Дали ему приз?

— Нет, объявили заезд недействительным. Сакраменто разыграл его безошибочно, но на прямой не следовал правилам и менял дорожки. У всех путался под ногами, потому что хотел продраться сквозь толпу. Не знаю, может быть, надо было дать первое место тому, кто пришёл вторым. Был бы приз за храбрость.

— Вернёмся к теме, ставки я уже понял. А теперь я хотел бы услышать что-нибудь о людях. Игроках, тренерах, жокеях…

Я подставила Янушу рюмку.

— Выпьем за здоровье Сакраменто. А что касается людей, не знаю, хватит ли нам одного вечера на тринадцать томов энциклопедии. Когда, если по-честному, этот Дерчик распрощался с жизнью?

— Между одиннадцатью утра и часом дня. Теоретически. Практически благодаря вам мы знаем, что не позже чем в двенадцать ноль пять.

— В двенадцать, — поправила я. — Я издалека бы увидела, что там что-то происходит, стало быть, убийца должен был уйти пораньше. Мог уйти хоть минутой раньше меня, но не одновременно с моим приходом. Я бы ещё пять минут отняла. Пусть будет одиннадцать пятьдесят пять. И не раньше одиннадцати, говорите? Надо найти мотивы.

— Вот именно. У вас есть точка зрения?

— Я ухе её выложила. Не ведаю, что за отношения были у Дерчика с его тренером, и не знаю человека, который бы их понимал. Дерчик — просто жокейский антигалант, а ко всему прочему его ещё и лошади почему-то не любили. Я собственными глазами видела, причём множество раз, как лошади или шарахались от Дерчика, или на него кидались. На земле. То есть когда Дерчик ещё стоял на земле. Потом, когда он уже садился в седло, дела шли лучше, из чего я делаю вывод, что им его запах не нравился. Лошади руководствуются в колоссальной степени нюхом, может, он пользовался каким-нибудь не таким мылом или кремом для бритья, а может, одеколоном, который лошади не выносят. Вам бы поспрашивать в конюшне, но насчёт нелюбви — ручаюсь. Ездил он как хворая корова, и ни одна душа не знает, на кой ляд тренер его сажал. Под давлением или как? Уму непостижимо.

— А как там вообще обстоят дела с жокеями? Всегда скачут одни и те же? У каждого тренера свой жокей или у каждого коня свой жокей?

— Да по-разному. И у тренера свой жокей, и у некоторых лошадей тоже свой, но случается по-всякому. Сажают ученика или любителя, чтобы поменьше вес был, на четыре кило меньше. Таких наездников, как Дерчик, вообще больше нету, он же рекорд побил, первое место сзади. Я не знаю, но может быть и так, что Дерчик шантажировал Глебовского, это его тренер. И Глебовский мог давать ему лошадей, хотя на самом деле совсем этого не хотел. Не мог от него отцепиться никаким другим образом, только так, вот и укокал его с отчаяния, чтобы Дерчик от него отстал. Я не вижу других поводов, разве что в него какой-нибудь ненормальный игрок верил… А может, Дерчик сам в себя верил?.. Короче, кто-нибудь на него ставил, проигрался в пух и прах и убил его в конце концов в ярости, но тогда это должен быть совсем свихнувшийся, а то и просто слепой. Который никогда в жизни заезда не видел.

— А как там насчёт взаимных контактов? Игроки и сотрудники?

— Ни границ, ни кордонов, — мрачно сказала я, и во мне зародилось искреннее сочувствие к Юзеку. — Вам действительно приходится вести это дело? Мои соболезнования. Там все всех знают, каждый с каждым встречается, где хочет и когда хочет. Вроде как есть мафия, которая командует бегами, в этом обязательно должны быть замешаны букмекеры, потому что иначе в мафии не было бы смысла. Я эту мафию не знаю.

— Да-да, букмекеры! — подхватил Юзек Вольский. — А с ними как?

— Никак. Их бы вообще не было, если бы все было компьютеризировано. Электроника на ипподроме — и нет места букмекерам. Пока что все подсчёты пешком ходят, между закрытием касс и началом заезда должно пройти как минимум двадцать минут, чтобы они там успели все обсчитать. За эти двадцать минут всех осеняет, у всех рождаются гениальные идеи, все хотят ставить снова, вот для того как раз и есть букмекеры. Если бы кассы принимали ставки как во всем мире, до последней секунды, до старта, букмекеры потеряли бы смысл жизни. Ну, могли бы процветать в городе, если кто-то не хочет ехать на бега, а играет, не выходя из дома. Но этих можно было бы легализовать и велеть им платить налоги. И привет, никакой тебе преступности.