Елена Логунова - Синяя курица счастья Страница 11

Это меня успокоило: значит, парень не грубиян, от которого можно ждать неприятностей, а обычный ООП — Отчаянно Опаздывающий Пассажир.

— Хотя это не мешает ему быть и грубияном тоже, — не удержался от язвительного замечания мой внутренний голос.

Но я уже забыла о блондине, торопясь зарегистрироваться на рейс, сесть в самолет и отряхнуть со своих ног глинистую почву острова, на котором в старое время родилась златокудрая богиня Афродита, а в новое — умер чернобородый мужик Александр.

Второе событие волновало меня значительно больше.

Возможно, просто потому, что при первом я не присутствовала.

Не повезло: в самолете моим соседом оказался тот самый грубый блондин.

Он плюхнулся в кресло, и оно скрипом выразило наше с ним общее недовольство.

Блондин поерзал, устраиваясь поудобнее, и бесцеремонно захватил разделяющий наши места подлокотник, заодно чувствительно пихнув меня в бок.

— Поаккуратнее, пожалуйста! — не выдержала я.

— Ладно-ладно, не хнычь, я буду нежен, — пообещал блондин и накренился набок, нависнув надо мной, как падающая башня. — Ну? Целоваться будем?

— Размечтался!

Я расстегнула ремень и передвинулась на пустующее место у иллюминатора.

— Тоже хорошо, — не огорчился блондин и расставил свои длинномерные локти и колени еще шире.

Я отвернулась.

За овальным оконцем ничего особо интересного не происходило. Самолет катил по рулежке, подрагивая и подпрыгивая, словно разминаясь перед стартом. Я нетерпеливо ожидала взлета и последующего ритуала кормления пассажиров.

На рейсах «Пегасуса» обязательного бортового питания не дают, но можно заказать еду заранее, при бронировании билета, или купить что-нибудь уже в полете.

Я достала из кармашка на спинке переднего кресла красочное меню и погрузилась в его изучение и сопутствующие расчеты. У меня было двенадцать евро, и я собиралась прокутить всю сумму до последнего цента здесь и сейчас.

Приветствуя это мое намерение, желудок предательски громко заурчал.

— Конфету дать? — не открывая глаз, спросил блондин.

— Что?

— Конфету, спрашиваю, дать? — Он повернул голову и уставился на меня неправдоподобно-синими глазами.

Я моргнула и посмотрела в иллюминатор. Надо же, такая же лучистая небесная синь!

— Как несправедлива природа! — горестно посетовал мой внутренний голос. — Какое-то мурло получило ангельские глаза!

— Небось линзы, — угрюмо буркнула я.

— Что? — теперь моргнул блондин.

— У вас небось цветные линзы! — сказала я громче, не скрывая враждебности.

— Гм, — он почесал гладко выбритый подбородок. — Допустим, у меня линзы. Но у меня еще и конфета. Так что важнее?

— Конфета, конфета! — опередив с ответом хозяйку, алчно заурчал мой желудок.

— На.

И вновь я продемонстрировала плохие манеры, выхватив угощение из воздуха на лету, как дрессированный дельфин. Только руками, чего дельфины не делают, потому что у них нет рук.

Конфета оказалась очень вкусной, но маленькой. Сунув в карман смятый фантик, я вопросительно посмотрела на блондина.

— А больше нету! — Он развел руками, снова зацепив меня. — Что, на плантации тебя не кормили?

— Где?

Слово «плантация» ассоциировалось у меня с сахарным тростником, хижиной дяди Тома, войной между Севером и Югом и прочими американскими реалиями додемократической эпохи.

Нелепое предположение, будто я имею какое-то отношение ко всему этому, меня так удивило, что я открыла рот, чуть не пустив шоколадные слюни.

— Отлично смотритесь рядом! — ехидно похвалил внутренний голос. — Прям голливудская парочка: «Грубиян и идиотка»!

— На апельсиновой плантации, — пояснил свою дикую мысль грубиян, не имеющий счастья слышать диалог идиотки с ее идиотским же альтер эго. — Или что ты тут собирала? Клубнику в теплицах? Для апельсинов вроде не сезон?

— Ничего я тут не собирала! — возмутилась я.

— Кроме, разве что, коллекции больших неприятностей, — уточнил черезчур разговорчивый внутренний голос.

Тут он меня уел, спорить было бессмысленно.

— Так ты туристка? — не отставал блондин. — На туристку совсем не похожа!

Я уже пожалела, что сожрала его конфету. Лучше бы он сам ее ел, а не разговаривал.

Кстати, было немного обидно, что на рабыню с плантации я похожа, а на туристку — нисколько.

Что, разве туристка не может ходить в грязной майке и джинсах, продранных на коленке? Между прочим, чтоб вы знали, рваные джинсы — хит сезона. Не исключено, что и футболки в абстрактных пятнах остромодны.

— Спасибо за конфету, — сухо сказала я и отвернулась к окну, давая понять, что разговор закончен.

С полчаса мы летели молча. Блондин дремал, я напряженно прислушивалась и принюхивалась, прикидывая, как скоро дело дойдет до обеда. Наконец бортпроводницы разнесли подносы тем предусмотрительным людям, которые заказали себе еду заранее, и предложили приобретать бутерброды и напитки в ассортименте всем остальным. Я засемафорила двумя руками сразу, призывая добрых кормилиц к себе.

Двенадцати евро хватало на большой сэндвич с курицей, пирожное и чай. Я полезла в кошелек за деньгами, но блондин опередил меня и расплатился за нас обоих.

— Жащем вы? Я вы фама ваплатила! — запоздало воспротивилась я, вгрызаясь в бутерброд, как бульдозер в песчаный берег.

— Ешь давай, — отмахнулся благодетель. — Заплатила бы она! Меня чуть слеза не прошибла, когда ты опохмелку у народа канючила!

Я поперхнулась и закашлялась, чувствуя, что сейчас умру — от стыда, а не от удушья.

Какой позор! Этот противный малый видел, как я выпрашивала у граждан в очереди спиртное, и решил, что я нищая побирушка! И теперь подает мне на бедность то конфетку, то бутербродик!

И тут в моем смятенном разуме молнией полыхнула еще более страшная мысль.

— Минуточку, — я откашлялась, положила на поднос надкушенный сэндвич и уставилась на блондина инквизиторским взглядом. — Так ты наблюдал за мной в аэропорту?

Блондин пожал плечами.

Плечи у него были широкие, я это отметила, но не отвлеклась.

— Сейчас я скажу тебе пару слов, — зловеще пообещала я. — Ну, готов? Смотри мне в глаза!

Блондин послушно вылупил синие зенки, и, неотрывно глядя в них, я гаркнула свои два слова:

— Двести евро!

Взгляд его вильнул, на секунду выйдя из-под прицела той двустволки, в которую превратились мои собственные глаза, а потом снова вернулся на линию огня — такой чистый, ясный, простодушный и преувеличенно удивленный, что я уверилась в правильности своей догадки.

Не было никакой потери, как не было и мошенничества, и моего благородного противостояния неведомому аферисту! Был акт милосердия, нет, унизительной жалости: вот этот вот типчик наблюдал мои трагические метания в аэропорту и просто подбросил мне, сирой и убогой, двести евро на билет! И, наверное, очень повеселился, глядя на мои душевные терзания!

— Так.

Я сморгнула слезы детской обиды и взяла себя в руки.

— Я все вам верну.

— Мы вроде перешли уже на «ты»? — Толстокожий блондин зевнул, как бегемот.

Я повысила голос:

— Я верну тебе деньги, ты понял?!

— Я понял, понял, не ори, я спать хочу, — он закрыл глаза, поерзал затылком по подголовнику и вскоре размеренно засопел.

— Неужели задрых? Я не верю! — против воли восхитился мой внутренний голос. — Слу-у-шай, присмотрись-ка ты к этому парню! Мужику, способному уснуть на пике семейной сцены, самое место в твоих матримониальных планах!

— Это была не семейная сцена, — шепотом возразила я, обращаясь к своему смутному отражению в стекле иллюминатора.

— Да разве? А что же, по-твоему, это было? — язвительно усмехнулось отражение.

Я не нашлась что ответить.

На самом деле, если подумать, я повела себя как неблагодарная истеричка, наорав на мужика, который своим рыцарским жестом вытащил меня из дерьма.

Правда, рыцарь не знал, насколько оно, это дерьмо, было глубокое, но благородства его поступка это ничуть не умаляло.

Я поклялась себе, что верну блондину не только деньги, но и добро в более широком смысле. Сделаю для него что-нибудь очень хорошее. Что именно — я придумаю, с фантазией у меня все в порядке.

Внутренний голос тут же принялся с намеком насвистывать, но я притворилась, будто не узнаю в исполняемой мелодии свадебный марш Мендельсона.

Среда

— Водил меня Серега на выставку Ван Гога! — доверительно сообщил мне женский голос.

— А не пошли бы вы все куда подальше? — злобно прохрипела я парой слов, одно из которых состояло из трех букв, любезно уточнив идеально подходящий им с Серегой адрес.

— Там было телок много. И нервы, как канат, — похвасталась приставучая дама.