Флатус - Клим Вавилонович Сувалов Страница 11

навсегда и из-под моего пера выходят эти строки, я понимаю, что был несправедлив к Алексею Николаевичу. Жаль, что подобные осознания, покрытые пеленой стыда по себе прошлому и тому, как несправедливо ты поступал с человеком, желавшем тебе только хорошее, приходят спустя долгие годы. Но тогда негативное отношение к Чудновскому, как мне казалось, было обоснованным, и в редкие моменты его детективного прозрения я искренне, без ехидства, удивлялся.

— А где у нас могут обитать такие люди, как не в цирке! — продолжил Чудновский. — Цыган, заведующий Люберским цирком, недавно вернулся со своей ватагой обратно в город, и уже дает здесь представления. Думаю, нужно отправиться к нему.

Кинув остатки конверта Проглотовой, я поправил мундир и посмотрел на Алексея Николаевича. Он самодовольно крутил кончики усов, вновь вызвав у меня легкое раздражение.

— Мы идем? — спросил я.

— А больше вопросов у тебя к ней нет?

— Больше нет.

— Ну чего ждем? Вперед!

Чудновский сквозняком помчался вверх по лестнице, да так быстро, что, поднявшись в большой зал, я увидел его направляющимся к выходу, когда я сам только переступил последнюю ступеньку лестницы.

— Я в цирк! — крикнул он, проходя мимо уборщицы, вновь оставив ту в смятении.

***

Не отъехав от участка и полверсты, Чудновский попросил кучера остановиться у харчевни. Я не стал возражать, ибо тоже был голоден и небольшой перекус шел только на пользу.

Чудновский, как и всегда, заказал турецкое блюдо с баклажанами, которое все в городе называли коротко — бок. По легенде владельца харчевни, турок, проездом оказавшийся в Люберске, посетил данное заведение и любезно поделился рецептом этого яства. И когда повар приготовил и подал его иностранному гостю, тот громко воскликнул: «Бок!» Отсюда и пошло название блюда.

Раньше я не задавался вопросом о том, откуда турецкая еда появилась в нашей русской харчевне. К тому же выглядела она достаточно неаппетитно: в пшеничную лепешку были завернуты кусочки помидоров, огурцов, мелко нарезанная капуста и крупные кольца баклажанов; все месиво заливали жидкой сметаной, судя по всему, разбавленной водой. Будучи студентом, мне доводилось бывать в бедных заведениях, в которых из-за скудных запасов бодяжили с водой не только сметану и алкоголь, но и коровье молоко. Поэтому пробовать сие “заморское кушанье” у меня не было никакого желания. Чего не скажешь о Чудновском: как голодный пес, он в три укуса уплел скрученную лепешку, и тут же потребовал добавки.

Несмотря на пришедшую промозглую осень с участившимися дождями и нарастающим холодом, я попивал холодный квас, поедая толченый картофель с овощами. Меню харчевни было редкостной дрянью и мой выбор оказался самым приемлемым из всего предоставленного харчевней ассортимента.

— Может, уже отправимся к Цыгану? — подперев щеку рукой, обратился я к Чудновскому, ожидая, когда тот закончит уплетать четвертую порцию турецкого яства. Свой обед мне удалось одолеть не без легкого отвращения за четверть часа, а последующие полчаса пришлось молча ждать, когда полицмейстер закончит прием пищи.

— Дай мне покушать, Какушкин, — ответил Алексей Николаевич и вдруг замер, вцепившись в меня своим полупотерянным взглядом. Громко сглотнув вставшее поперек горла турецкое месиво, он добавил: — Почему ты ко мне плохо относишься?

Вопрос застал меня врасплох. Не могу сказать, что не планировал когда-нибудь обсудить наши с Чудновским отношения. Рано или поздно накал неприязни к полицмейстеру мог достигнуть той точки невозврата, когда, позабыв о всех последствиях, я готов был все ему высказать и, возможно, подкрепить сказанное звонкой оплеухой. Но я не был готов обсуждать наши недомолвки в дешевой харчевне и, что немаловажно, с подачи самого Чудновского. Сейчас разговор об этом стоило опустить, тем самым закинув неминуемые разборки в дальний ящик, но в тот момент что-то щелкнуло в голове, заставив меня думать, что любое отмалчивание сравнимо с безоговорочной капитуляцией, выдававшей мой страх перед прямым столкновением с собственной искренностью.

— Просто… я умнее Вас, — после непродолжительной паузы последовал мой ответ. — У меня за плечами оконченная с отличием Санкт-Петербургская полицейская школа, я не спешу с пустыми обвинениями, а пытаюсь собрать все доказательства и выйти на след преступника, а Вы… делаете вид, что работаете. Заставляете квартиру пыльными башнями из старых дел, чтобы убедить себя и случайных гостей в своей работоспособности, с важным видом рассматриваете места преступления, упуская важные детали, строите дурацкие предположения, ничем не подкрепленные… Да Вы свою кашу из овощей в лепешке уплетаете с большим удовольствием, чем расследуете дела. Простите меня, но я сомневаюсь, что Вы имеете даже малейшее представление о полицейской системе и законах нашей страны. Как по мне, в должности полицмейстера Вы оказались совершенно случайно, и то потому, что это выгодно, в первую очередь, губернатору. Каждый бродяга знает, что в этом городе губернатор — закон. И он ставит себя выше законов государства; закрывает глаза на преступные картели, расплодившиеся в Люберске за все годы его управления. Картели, которые платят дань Беляковскому, чтобы тот не замечал их грязных делишек в городе. И Вы, сами того не понимая, хорошо его прикрываете своей некомпетентностью и глупостью.

Мы долго сидели, не проронив ни слова. Капли разбавленной сметаны ручьем текли по руке Чудновского, скрываясь в широком рукаве его мундира. Когда Алексей Николаевич пришел в себя, мне казалось, он молча встанет и покинет харчевню, а наутро я услышу, что отправляюсь обратно в Петербург. Но я удивился, когда он отложил недоеденный сверток лепешки, достал из нагрудного кармана платок, и протирая запачканную руку, обратился ко мне:

— Помнится, как ты пытался найти обо мне информацию в участковом архиве, Какушкин. Скажу, что не ты один такой любопытный. Каждый вчерашний “студентик”, приезжающий после полицейских школ к нам, хотел узнать мой путь к этой должности. Но, знай ты, чем был этот город десять лет назад, возможно, любопытство твое в разы бы поумерилось. Правда, я не хотел быть полицмейстером. Это вышло абсолютно случайно. За моей спиной нет ни армии, ни полицейской школы. Я отучился полные три класса в местной школе и после из-за бедственного положения моей семьи принялся изучать сапожное дело. В то время Люберск истязала преступная лихорадка. Людей на улицах почти не было, все боялись высовываться из домов, и только нужда в заработке заставляла горожан покидать жилища на свой страх и риск. Насколько все было плохо, красноречиво описывает статистика смертности сотрудников уездной полиции тех лет: в день стабильно убивали одного служащего. У граждан не осталось хоть какой-то государственной охраны. И тогда губернатор издал указ, обязывающий привлекать любого физически крепкого мужчину к охране правопорядка. Так, в один из дней, когда