Юлия Латынина - Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин Страница 12

Собровцев за мной набилось штук пять. Развлечься. На ребрах у меня поплясать. Чувствую, есть у них такое начальственное указание. А тот матерый мужик, который впереди шел, разворачивается и говорит:

— Ну, здравствуй, Шариф. Я майор Головиченко. Слыхал?

И руку протягивает.

Я ему, естественно, руку пожать не могу. Они так на мне браслеты затянули, что у меня давно все там онемело.

— Ты чего это, гад, руки не подаешь, когда с тобой здороваются, — говорит майор, — и от души лупит меня по морде.

Удар был такой сильный, что моя душа даже не успела остаться в теле. Так что душа моя осталась стоять перед майором, а тело — гляжу я — лежит в углу и ножкой дрыгает. Тут два собровца подняли мое тело, и душа моя опять стала глядеть на мир изнутри головы, а не снаружи.

— Где Астафьев? — говорит майор.

— Какой Астафьев?

— Вы его в тачку волокли! Мы за вами всю дорогу следили! Куда ты его подевал?

— Вы меня, гражданин начальник, с кем-то путаете!

— Ни с кем я тебя, Ходжа, не путаю. И все твои художества знаю. Ты это подписал, а?

И тут майор вынимает из-за пазухи бумагу, в которой я узнаю мой предварительный договор о намерениях, который я заключил с Асмодеем, и тычет мне в нос.

— Ты как же это, гнида? Хуже, чем иностранной разведке! Кому родину продаешь!

И в следующую секунду собровцы мои взвыли отчаянно.

— Нету! — заорал майор и хвать себя за штаны.

— Нету! — взвизгнули остальные мужики. Право, вот поверите или нет — даже голоса у них стали сразу такие тоненькие-тоненькие…

Майор лихорадочно расстегнул ширинку и убедился, что кое-какой существенной детали в его организме и вправду не хватает. Детали, необходимой для мужика, как вода для супа.

— Убью падлу! — взвизгнул майор и кинулся ко мне.

— Ты, потише! — хмыкнул я, — пальцем до меня дотронешься, весь век без этой штуки ходить будешь. Ясно?

Приутихли мои собровцы. Сидят смирно, чинно — не собровцы, а первоклассники на уроке чистописания. Только вот у одного автомат за спиной висит. Ладно, будем считать, что не на уроке чистописания, а на уроке гражданской обороны.

— Ключ от браслетов, — говорю я. У майора лицо дергается, как машина на морозе. Но ключи он берет и кидает. Я снимаю браслеты и потягиваюсь, как молодой котенок после съеденной мышки.

— Так чего у меня там в деле значится? — спрашиваю я.

Майор прячет глаза.

— У тебя в деле много чего значится, — говорит майор. — Вон, от гражданина Астафьева есть заявление о вымогательстве. Торговля крадеными автомобилями. Рапорт об угоне танка.

Я вразвалочку подхожу к столу, сгребаю ключи от тачки и дачки и говорю:

— Счастливо оставаться. Я пошел.

— А мой… — орет майор.

— Мат, — говорю я, — товарищ майор, портит высокоморальный облик сотрудника российской милиции. Ведь у вас высокоморальный облик, а, майор? Что же до вашего причиндала — то как только вы закроете мое дело за невероятностью происшедшего, то он у вас опять вырастет.И — к двери,

— А мы? — согласованно вопят собровцы.

— А вы будете группой давления на майора, — разъясняю я, — как только у него отрастет, так и у вас появится. Козлы вы, козлы! От вас хоть бляди городские отдохнут. Не надоело вам им каждый день субботник устраивать?

И вышел; осторожно прикрыв за собой дверь. Впрочем, проходя мимо спящего дежурного, я на всякий случай стал невидимым.

Когда я подъехал домой, Васька мне доложил:

— Шеф, тут какая-то кошечка к ребятам прибилась.

Я пошел посмотреть на котика. Котик сидел на снегу в самой жалостной позе. Он был какой-то необыкновенно грязный и уже успел расцарапать нос.

— Стучать не надо, — сказал я, — ментовку звать на помощь не надо. Ясно?

Из глаз котика покатились слезы. Я никогда в жизни не видел, чтобы кошки плакали. Это было так неожиданно, что я вдруг растрогался. Я-то намеревался его подержать в этой шкурке, как в подвале, с недельку, но теперь передумал. Банкиры — народ нежный, непуганый, ну где им в лесу за мышами гоняться.

«Отпущу-ка я тебя вечерком», — подумал я. Но с Астафьевым я, конечно, этими планами не поделился, а криво улыбнулся и сказал:

— Ну что, киса? Принесешь пеню — расколдую. Котик заплакал. Ему было ясно, что в таком виде сорок пять миллиардов рублей ему не одолжат даже в собственном банке.

Я усмехнулся и прошел в дом, где в широкой, отделанной дорогим деревом гостиной уже накрывали на стол. Через два часа за окном гостиной послышалось мяуканье. Я выглянул со второго этажа. Так и есть: котик сидел на земле под окном и жалобно попискивал. Проголодался. Я выудил из подливки кусок мяса и подошел к окну.

— Что, киса, есть хочешь? — спросил я, наклоняясь вниз. — Ну, достань!

Котик медлил. Он сидел на земле, и из голубеньких его глаз катились слезы. К хвосту прилип прошлогодний листок.

— Ну, достань! — повторил я. — Достанешь — расколдую!

Котик вспрыгнул на водосточный желоб и полез наверх. Все мои ребята собрались у окон, гогоча и обсуждая, заберется Астафьев на второй этаж или нет. По правде говоря, для обыкновенного кота взлететь наверх было бы парой пустяков, но ведь котик был не обыкновенный кот, а ученый банкир, и привык ездить на второй этаж на лифте, а не взбираться туда по водосточному желобу.

— Давай! Давай! — орали ребята. Котик взобрался до половины этажа, упал и жалобно замяукал. Все захохотали.

— Не сдавайся, Астафьев, — весело закричал я, — залезешь — прощу! Или ты только в чужой карман горазд залезать?

Котик попробовал снова. На этот раз он почти долез до перил. Сережка просунул руку, чтобы ему помочь, и котик доверчиво за эту руку уцепился, но тут Сережка расхохотался и сбросил кота на землю.

— Ах ты сволочь! — заорал он. — Я ему помогаю, а он царапается!

Ребята прямо-таки надрывали животики. Мне все это было не очень-то по душе, и я решил расколдовать этого плачущего дурака, прежде чем он сломает себе лапку. Обрезок ногтя Астафьева лежал у меня в сейфе, и я пошел на третий этаж его достать.

На лестнице мне попался Асмодей. Он был, как всегда теперь, в облике девки.

— Шариф, а как насчет договора?

— Какого договора?

— Ну, мы полгода назад подписывали договор о намерениях?

— Я тебе говорил: отхлынь! На хрен мне твой договор? Чего такого не умею я, что бы умел ты?

Асмодей закусил губку — и в этот момент на террасе раздался общий крик.

Я бросился назад.

Две недели назад я купил двух псов — выдрессированных пограничниками овчарок. Зверушки сидели на цепи, и никто, кроме Сережки и меня, не мог с ними общаться.

Кошка, вот уже два часа мяукавшая на участке, достала пса, он сорвался с цепи и крутился прямо под балконом. Астафьев-котик висел на резном столбе в метре под верандой и отчаянно пищал. «Да его же сожрут с потрохами», — мелькнуло у меня в голове.

Мне надо было попросту, в тот же миг, расколдовать этого дурака, но я растерялся и бросился к краю веранды.

— Держись, идиот! — закричал я, перевешиваясь вниз и хватая кота за шкирку.

Но в этот миг лапки Астафьева соскользнули со столба, и он свалился вниз — навстречу рванувшейся к нему оскаленной пасти. Раздался отчаянный мяв и хруст позвонков, а потом пес замотал головой и, распластавшись передними лапами о землю, стал жадно пить кровь из перекушенного кошачьего горла.

Я выхватил волыну и выстрелил — раз и другой. Пули вышибли мозги из пса. Я сбежал вниз. Пес лежал, вытянув морду, и в его стекленеющих глазах был написан удивленный вопрос: «Вы же сами меня так воспитали, за что же в меня стрелять?». Рядом с псом лежал перепачканный в крови белый котик. Потом очертания котика начали расплываться, и вскоре передо мной лежал труп банкира Астафьева, с обломанными ногтями и рваной раной на шее.

Несколько ребят спустились вниз, и Сережка пнул труп ногой.

— Зря собаку убил, — сказал Сережка, — хороший был пес.

Мертвые глаза Астафьева были широко открыты, и в них отражались черные, подсвеченные прожекторами облака.

Я встал с колен и брезгливо отряхнул брюки.

— Займись этой падалью, — приказал я Сережке, — да смотри, чтоб никто его не нашел.

Через пять минут я поднялся в свой кабинет.

Что и говорить, на душе у меня было погано. Нет, против мокрых дел я ничего не имею. Тот не мужик, кто хоть раз в жизни кого-то не замочил. Заработал — получи маслину в лоб. Но Астафьев, по моим подсчетам, этого дела еще не заслужил. Даже несмотря на свои амуры с ментовкой. Фирма по обналичке, конечно, принадлежала ему. Но кидать-то моих подопечных он не собирался — налоговая полиция арестовала счет взаправду. И вообще решать его судьбу должен был я, а не какой-то поганый пес.

В кабинете выпивали Асмодей и парочка местных шишиг. При моем виде шишиги сгинули.

— Ты чего грустишь, Асмодей, — осведомился я, бросаясь в кресло. Красивый у меня бес. Черты лица настолько правильные, что хоть убей не разберешь: мужик или баба. А грудка большая, что твой футбольный мячик.