Максим Кантор - Советы одинокого курильщика. Тринадцать рассказов про Татарникова (сборник) Страница 12

– Отстань ты со своим Татарниковым! Мало мне Хабибуллина с Бабуяновым! Хватит с меня! Останови машину! – Гена выскочил прямо на шоссе и стал ловить попутку. Достали парня.

Я не обиделся, на что тут обижаться? Доехал до дому, завернул в магазинчик на углу, взял «Гжелку». Я далек был от мысли, что Татарников разгадает загадку – загадка представлялась мне неразрешимой. Много таких диких убийств в нашей демократической столице так и остались нераскрытыми, даже перечислять не хочется – и так все отлично знают, про что я. Нет, я и не думал, что Сергей Ильич поможет. Просто хотелось сесть с ним рядом, на тесной кухоньке, посмотреть, как он затягивается едким дымом, как медленно переливает в себя водку. Знаете, когда я смотрю, как Татарников пьет водку, мне делается спокойнее на душе – остались еще незыблемые ценности, не все пропало. Вот сидит Сергей Татарников, пьет водку – стало быть, есть какая-то надежда.

Словом, зашел я к нему.

Сели, разлили, да и рассказал я историку весь свой безумный день, езду по колдобинам описал, речку Клязьму, деревню Гавриково, сенатора Бабуянова, его дородных охранников.

– Обезглавили, значит, свободную прессу, – заметил Сергей Ильич, но как-то равнодушно он это сказал.

– Обезглавили, – согласился я.

– Горюют правозащитники?

– Ох, горюют, Сергей Ильич!

– И подозреваемых нет?

– А кого прикажете подозревать? Откуда мы знаем, кто может под Бабуянова копать? Мало ли у него конкурентов… Кто в Лондоне сидит, кто в Кремле…

– Ну, из Лондона, допустим, до Клязьмы не дострелишь.

– Наняли киллера.

– Наняли, говорите, киллера… – Татарников задумчиво покуривал, прихлебывал из стакана.

– В истории современной России, – сказал я, – это вещь обычная. Так только вопросы и решают. Так бизнес и двигают.

Услышав слово «история», историк Татарников нахмурился.

– Вы когда-нибудь задумывались над тем, что движет историю? – спросил меня Сергей Ильич Татарников.

– Как это, что движет историю? – Я даже привстал со стула, не ожидал я от Татарникова такого вопроса. Обычно историк проповедовал созерцательный подход к событиям, обобщений не делал. – Как вас понять, Сергей Ильич? Ну, сама она идет себе и идет.

– Верно, – Татарников поскреб лысину, пожевал губами. – Идет себе история и идет. Но ведь что-то ее толкает вперед, не думаете? Скажем, дерево растет себе и растет. Но если дерево поливают, оно растет быстрее.

– Что движет историю? – Нет, не знал я ответа на этот вопрос.

Историю раньше, при советской власти, двигали борьбой классов, а вот чем сегодня двигать, не договорились. Борьбу классов, кажется, отменили. Теперь эта теория считается неверной, а если не борьба классов движет историей, то что же ее, родимую, может двигать?

– Не знаете? – спросил жестокий Татарников. Своих студентов он так же пытал. Спросит о чемнибудь каверзном и стоит над душой, ехидничает. – Не знаю, чем двигают историю.

– Подумайте и сразу догадаетесь. Вы просто не стараетесь.

– Мало ли чего я не знаю! Если расскажете, буду знать! – ответил я резко.

Не мальчик я, нечего мне тут экзамены устраивать.

– Вы задумывались над тем фактом, что часто мы обладаем чем-то, чем не можем воспользоваться?

– Простите, не понял.

– Чего уж проще. Скажем, у вас есть деньги, а они ничего не стоят – в финансовом мире это несоответствие обладания и возможностей называется инфляция. Но ведь таких несоответствий в мире очень много, вся история состоит из этих недоразумений.

Яснее не стало, я пожал плечами.

– Вот, например, знаете ли вы, из-за чего началась Столетняя война?

– Какая война?

– Столетняя, – отозвался историк. – Началась она в одна тысяча триста тридцать седьмом году. И знаете ли вы, из-за чего?

– Умоляю! Только не надо про Столетнюю войну!

– После смерти Людовика Х Сварливого, – неумолимо продолжал Татарников, – его дочь Жанна Наваррская не унаследовала престола. Формально Жанна должна была царствовать, а фактически не смогла: припомнили внедренное франками салическое право – то есть наследование престола исключительно по мужской линии – а не пользовались им к тому моменту уже лет девятьсот. Ввел это право Хлодвиг, помните Хлодвига? – Историк выпустил облачко дыма, сощурился, припоминая детали Столетней войны. Я похолодел. Если он теми же темпами будет рассказывать, нескоро мы доберемся до Роберта Хабибуллина.

– Не слыхал я про Хлодвига.

– Напрасно. Интереснейшая фигура. Однако вернемся к Жанне Наваррской и салическому праву. Право это припомнили только затем, чтобы не дать Жанне корону. Королем стал младший брат покойного Людовика – Филипп V. И ничего хорошего из этого не получилось: права на французский трон заявил Эдуард III Английский. Он сказал, что салического права не признает, а следовательно, Филипп и его потомство – узурпаторы. Люди взялись за оружие, началась длинная история Столетней войны. И возникла она оттого, что некто наследовал корону, но не мог ею воспользоваться. – Казалось бы, при чем тут Хабибуллин? – не удержался я от колкости. – А оказывается, нити тянутся к нему еще от Хлодвига с Эдуардом.

– Вы тоже заметили? – Сергей Ильич выпустил струю дыма, отвинтил крышку у бутылки, звякнул горлышком о стакан. – Тянутся нити, тянутся. Принцип несоответствия обладания и возможности пользоваться тем, чем обладаешь, и есть двигатель истории. Так-то, голубчик. Скажем, отмена крепостного права в России. Ведь какая благородная реформа! Формально – освободили крестьян. Фактически – как этой свободой прикажете пользоваться? Или, допустим, демократию взять…

– Что с ней не так, с демократией?

– С одной стороны Клязьмы бедная деревня, а с другой – охотничьи угодья Бабуянова? – невпопад спросил историк.

– Ну да. Охотничьи угодья Бабуянова. Гектаров двадцать.

– И что же на этих угодьях?

– Как что? Ландшафтный дизайн. Охотничий павильон. Шикарно все устроено.

– Понимаю. Дикая природа, павильон охотника. А за охотничьими угодьями Бабуянова что расположено?

– Так там вообще правительственная зона. Такие дворцы – ахнете! Там у самого президента дача.

Конец ознакомительного фрагмента.