Наталья Никольская - Пропавшие закорючки Страница 12

– В какого анчутку? – быстро вскинул голову Загроб– ницкий, и Игорь даже не понял, что его так заинтересовало.

Ведь ясно же было, что Бабуся имела в виду кого-то из многочисленных представителей враждебной ей нечистой силы, которую она, в зависимости от настроения, называла то дь– явольским отродьем, то анчутками, то аспидами, то сатанинс– кими копытами, и невозможно упомнить, как именно еще.

– Ну, в такого – в анчутку! А чего?

– Нет, ничего, не важно…Просто у нас, в тарасовском университете есть один профессор, мой самый заклятый враг, которого студенты, как я слышал, за вредность тоже называют «анчуткой», – нехотя проговорил Загробницкий. – Вообще-то полная его фамалия – Модест Матвеевич Анчуткин…

– Глянь-ка – он еще и Модест! – удивилась Бабуся. – Уважаемый, небось, человек! Вот его-то я сейчас, этого само– го Анчуткина, и имела как раз в виду!

– А вы его откуда знаете? – поразился Игорь, в упор глядя на Бабусю.

Ему было совершенно непонятно, когда это и каким обра– зом неграмотная старушка умудрилась перезнакомиться с основ– ным университетским профессорским составом?

– А мне вон тот про него говорил, наш рыжик, – отве– тила Бабуся спокойно, – тот, который у нас в чулане всю ночь просидел-промаялся…

– И вы что же – о чем-то с ним ночью еще без меня разговаривали? – не мог поверить собственным ушам Игорь.

– Было маленько, – кивнула Бабуся. – Вот он про это– го «анчутку», или вашего Анчуткина, мне и ляпнул!

– Как – про Анчуткина? Опять – он? Неужели опять – он, Модест, гад ползучий? – сразу же задрожал от негодова– ния Загробницкий. – Этот человек и так мне всю жизнь, бук– вально всю жизнь, испортил!

– Многоуважаемая Евдокия Тимофеевна, – серьезно про– говорил Игорь, показывая рукой на свободный стул. – Вашими замечательными оладьями мы уже сыты, но вы теперь, пожалуйс– та, присядьте с нами и расскажите спокойно, что, когда и по какому поводу рассказал вам «рыжий», то есть, пардон, Сергей Лисицын…

Баба Дуся послушно вытерла руки о свой фартук и с го– товностью присела рядом с «чересчур шибко умными» мужчинами, зная, что и она – совсем не промах!

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ПО СЛЕДАМ «АНЧУТКИ»

То, что поведала Бабуся, для Игоря оказалось полной не– ожиданностью.

Оказывается, среди ночи, а вернее, почти уже под утро, баба Дуся вдруг затеяла писать письмо в деревню своей зака– дычной подружке Прасковье Петровне, которую Бабуся называла не иначе, как «Парашкой», а то и вообще «Парашей», вызывая у молодежи какие-то тюремные ассоциации.

– Извините, какое письмо? – не понял с первого раза Загробницкий.

– Да такое, самое что ни на есть обныкновенное, – по– яснила Бабуся. – Вовсе не такое, о каком вы тут толкуете, не Бе и не Ге-письмо, а такие, что почтальонши разносят иногда вместе с пенсиями. Мне чего-то Параша второй раз уже приснилась, вот, думаю, дай-ка я ей напишу хоть пару строк, чтобы от души отстала маленько…

– Но почему среди ночи? – удивился Игорь. – Мало вам, что ли, другого времени?

– Да оно, может быть, и немало, да только вы когда в полночь в дом завалились, так тут же сами весь сон мне и сбили, – а мне как раз про Парашку снова начали показывать! – так я потом только зря ворочалась, а заснуть уже все рав– но не смогла. – сказала Бабуся, укоризненно глядя на Игоря. – И к тому же буквы всякие и закорючки ваши – хоть в книж– ке, хоть на бумаге – лично на меня сразу же сон навевают и действуют получше любого снотворного.

– Вот как? – с интересом поправил очки на носу Алек– сандр Иванович. – А у меня как-то…почему-то…что-то… наоборот. Сплошная бессонница!

– А ты как-нибудь попробуй по-моему: медку на ночь по– есть, да письмо кому-нибудь начать писать – безошибочно действует! – посоветовала баба Дуся. – Я пока все буквы вспомню, пока на бумаге накорябаю, гляжу – а уже храпеть начинаю, прямо за столом…

При словах «буквы вспомню» Игорь не удержался от улыб– ки.

Надо же, ему, например, не нужно вспоминать буквы и слоги, но вот сесть написать письмо все равно себя сроду не заставить – не получается!

Порой заглянешь в телефонную книгу, прикинишь в уме: вот этому хорошо бы чиркнуть хотя бы пару слов, да и по это– му адресу неплохо было бы направить весточку, но тут же все благие намерения откладываются на какое-то неопределенное «потом».

А Бабуся увидела во сне подружку, и тут же взялась за листок бумаги, хотя для нее написать письмо в деревню, на– верное, так же трудно, как Игорю связать крючком кружевной воротник.

Игорь подумал: да, совсем другое поколение, которое продолжает хранить традиции, пусть даже и таком смешном ви– де, как его Евдокия Тимофеевна.

Итак, усевшись среди ночи писать письмо, Бабуся тут же обнаружила, что не может точно припомнить, как правильно пи– шутся многие слова.

Все «шибко грамотные» в доме давно спали, а отправлять письмо, буквально переполненное ошибками (Прасковья куда бы– ла более грамотной, чем баба Дуся, и даже одно время работа– ла в школе учительницей младших классов!) Бабусе все-таки не хотелось.

И тут она услышала, как за стенкой в чулане возится и тяжело вздыхает рыжий арестант.

Сергею Лисицыну не спалось – он бессонно кумекал, как ему следует дальше себя вести.

– Сынок, – тихонько постучала ему в дверь Бабуся. – А, сынок! Ты там чего, не спишь, или чего?

– Какой я тебе сынок? – нехотя огрызнулся «рыжий». – Совсем, что ли, офонарела, старая? Чего пристала? Ну не сплю, а тебе чего? Подкоп я тут у тебя делаю, под бетонную плиту…

– Ну, внучок, а если хочешь – правнучек, мне ведь без разницы, – нисколько не обиделась баба Дуся. – Ты мне только скажи, как правильно написать слово «шишнадцать», «шиш» или, может, «шаш»? А то я тут письмо пишу, сомнева– юсь…

– Ну, ты даешь! – помолчав, проговорил «рыжий». – На фиг тебе?

– Да вот, хочу написать, что недавно мне тут в городе на базаре пришлось на целых шишнадцать рублей лука и морквы всякой покупать, а у моей Параши, да и у меня самой раньше этого добра бесплатно целый огород был засажен, как грязи везде понатыкано. Обидно мне очень стало!

– Обидно ей! – проворчал за стеной арестованный. – А вот мне если «шишнадцать» лет ни за что ни про что припаяют, думаешь, не обидно будет?

– Как же, тоже обидно, – согласилась Бабуся.

– Выпусти меня, бабулечка, а? – воодушевился вдруг Серега. – Ну чего тебе стоит? А я больше не буду, бабулеч– ка, плохо себя вести, я сразу исправлюсь, хорошим стану, но– вую жизнь сразу начну! Давай, пока все спят, а? Никто и не догадается, как я исчез. Ведь я полный сирота, бабулечка, нет у меня ни отца, ни матери, ни бабушки, ни дедушки, неко– му меня было учить, но теперь я и сам сразу же за ум возь– мусь, только выпусти…

– А ты мне письмо написать поможешь?

– Конечно, только ты давай, бабка, быстро и тихо, что– бы мы никого не разбудили! – обрадовался «рыжий» и тут же подсказал, что слово, с которым у старушки случилась зако– вырка, нужно писать «шистнадцать», и даже процитировал шепо– том зазубренное со школьных времен правило, что «жи» и «ши» надо писать с буквой «и».

Впрочем, в написании некоторых слов «рыжий» все-таки явно и сам затруднялся.

Тут-то он и вспомнил про своего хорошего знакомого по фамилии Анчуткин, сказав, что этот человек точно все слова знает, потому что грамотнее и умнее его вообще невозможно никого на свете отыскать.

В скором времени письмо «на деревню бабушке», которое заняло всего страничку большими, неровными каракулями, было благополучно завершено, и к тому же Бабуся почувствовала, что смертельно захотела спать.

– Знаешь что, я бы тебе непременно открыла, – сказала Бабуся уже сгоравшему от нетерпения Сереге. – Но только вспомнила, что с замком нипочем в одиночку не совладаю, он тут у нас тугой слишком, так что все равно на помощь людей будить придется…

– Дура ты старая! – в сердцах проговорил «рыжий» и снова вздохнул и замолчал – ушел в себя.

«Не такая уж и дура, – подумала про себя Бабуся, ловко заклеивая языком конверт. – Одна бы я точно не справилась, а так хоть вместе время не скучно скоротали…И потом – та– кого отпустишь, сжалишься, а этот сиротинка сразу же душить наброситься, да за ножики хвататься, слышали мы эти разгово– ры, знаем…»

– А какой предмет преподает ваш Анчутка, или как там его? – спросил Игорь, обращаясь к Александру Ивановичу.

– Сейчас, кажется, историю России. Но раньше, много лет подряд Анчуткин читал марксизм-ленинизм, разбирал со студентами проблемы коммунистического строительства в Со– ветском Союзе – в общем, занимался анти-историй, как я это называл, и к тому же был на нашей кафедре парторгом. А сей– час переквалифицировался, про Россию-мать говорит, даже ка– кое-то патриотическое движение, кажется, возглавляет, мухо– мор несчастный…