Дарья Донцова - Камин для Снегурочки Страница 14

Всю дорогу до очередного клуба они матерились и поливали друг друга грязью, используя такие «выражансы», что я чуть не умерла со стыда.

Концерт прошел как всегда. Отпев свое, Глафира влетела в гримерку и рявкнула:

– Где мой суп?

Я поспешила подать ей термос.

– Вот!

Хозяйка хлебнула из горлышка и взвизгнула.

– Это что?

– Ну как? Щавелевый…

В ту же секунду содержимое термоса выплеснулось на меня. Слава богу, суп оказался не огненно-горячим, а просто теплым. Певичка затопала ногами и завизжала на такой высокой ноте, что у меня мигом закружилась голова:

– Гадость, дрянь, бульон из половой тряпки!

Я выскочила в коридор, добежала до окна и в растерянности остановилась. Господи, что мне теперь делать? Совершенно не помню, кем я была в прошлой жизни, но в этой мне очень не нравится, особенно когда в лицо выплескивают суп. Уйти прочь? Куда? Без денег, документов, биографии, работы… Нет, надо взять себя в руки, умыться, отчистить одежду и вернуться к Глафире. У меня нет альтернативы. Потом, я сама виновата, не умею вкусно готовить, хотя, конечно, поведение хозяйки отвратительно, но оно имеет под собой основания…

Вдруг к горлу подкатил огромный горький комок, и я, не в силах справиться с собой, разрыдалась.

– Что случилось, дорогуша, – произнес тихий, вкрадчивый, голос, – повернитесь, душенька, кто вас обидел?

Я машинально повиновалась и увидела стройного мужчину не самого юного возраста, одетого в ярко-красный костюм. Короткие белокурые, скорей всего, крашеные волосы были при помощи геля зафиксированы в причудливую прическу, в ушах сверкали бриллиантовые серьги.

– Кто вас обидел? – повторил он.

В ту же секунду я поняла, кто стоит передо мной. Леонид Борисеев, одна из самых эпатажных эстрадных звезд, певец, танцор, человек, который, абсолютно не стесняясь, говорит о своей нетрадиционной сексуальной ориентации. Лично мне глубоко все равно, чем занимаются двое взрослых людей в тиши спальни, но Борисеев не тот человек, перед которым стоит раскрывать душу, он просто надо мной посмеется. И потом, мы находимся на разных ступенях социальной лестницы, я в самом низу, Леонид наверху, очень ему надо выслушивать сопливые рассказы чужой домработницы.

– Вы кто? – не успокаивался Борисеев. – Бога ради, перестаньте плакать, я не могу слышать рыдания. В чем дело, в конце концов? Кошелек потеряли? Сколько там было? Я вам дам, не переживайте. Деньги – это всего лишь бумажки.

Я хотела сказать: «Спасибо, не надо», но внезапно забормотала совсем иное:

– Суп… Глафира… Свин… термос.

Борисеев вытащил огромный носовой платок, осторожно вытер мне щеки и тихо поинтересовался:

– Лапушка моя, что тебя принесло к Глафире?

Я пожала плечами:

– Так фишка легла.

– Хотела на сцену попасть? Не вышло, и теперь в тусовке крутишься?

– Упаси бог.

– Тогда зачем здесь толчешься? Имей в виду, за кулисами люди быстро ломаются, тут совсем иной ритм, чем в нормальной жизни. Согласен, кое-кто только делает вид, что поет или танцует, но дело не в них. Ты-то можешь найти другое место. Сколько тебе лет? По внешнему виду еще не вечер, вполне симпатичная и молодая. Кстати, один из моих приятелей ищет горничную, думаю, платить много он не сможет, но ты попадешь в приличное место. Хороший дом, еда, оклад, никакого интима и истерик. Он вообще не из наших, банковский работник.

Продолжая окутывать меня своим неповторимым бархатным голосом, Борисеев вытащил мобильник.

– Ну, говори, как тебя зовут, и дело сделано.

К горлу вновь подкатил комок. Как меня зовут?

– Спасибо, – пробормотала я, – вот уж не ожидала, что вы захотите мне помочь, но моя карма – служить Глафире, по крайней мере, пока.

Леонид спрятал телефон.

– Дело хозяйское, коли нравится умываться супом…

– Не нравится, но всего рассказать вам не могу.

– Леня! – закричали из какой-то комнаты. – Куда ты подевался?

– Кстати, о супчике, – усмехнулся Борисеев, – в следующий раз, когда станешь щавель варить, выжми в кастрюлю лимон и брось кусочек сливочного масла, получится вкуснятина, я всегда так делаю. И купи себе поваренную книгу, ясно?

– Спасибо, – почти успокоившись, ответила я.

Борисеев шагнул было в сторону, но потом опять повернулся ко мне:

– Это шоу-биз, детка. Знаешь, тут почти все, кто сейчас звездами считаются, из очка вылезли. Мало кому повезло прямо от мамы с папой на сцену попасть и в десятку влететь. Ногти ломали, зубы, прогибались, кланялись, на коленях стояли, но добились своего. Так вот, на этой дороге люди начинают делиться на две части. Одни всегда помнят, каково им пришлось, и уважают окружающих, у других капитально сносит крышу. Первых очень и очень мало, стану перечислять – десяток имен назову, не больше. Остальные – такие, как Глафира. И еще, чем меньше таланта, тем больше гонора, самодовольства и желания унизить нижестоящего человека. Хотя кто сказал, что ты ниже Глафиры? Жизнь длинная, попомни мои слова, Глафира еще придет к тебе кланяться и просить денег. А ты тогда, сделай одолжение, не выплескивай на нее суп. Если хочешь быть интеллигентным человеком, всегда вежливо разговаривай со своей домработницей. А вообще, ищи себе богатого мужа или начинай зарабатывать сама, потому что лучшая защита женщины – ее толстый бумажник.

Быстро повернувшись на каблуках, Леонид исчез. Я побежала в гримерку. «Это шоу-биз, детка!» В который раз я слышу эту фразу! Актер на сцене и в жизни – это два разных, подчас полярно разных, человека. Никогда бы не поверила, что Борисеев способен утешать поломойку! А он, оказывается, добрый, милый человек…

Увидав меня, Глафира заорала:

– Таняша!

Я вздрогнула: что опять?

– Милая, прости, прости, прости…

Я попятилась к двери, но хозяйка бросилась мне на шею.

– Ну извини, я устала, измучилась. Вот, возьми чистую одежду, суп был замечательный.

Я обняла Глафиру:

– Нет, я сама виновата! Гадкий вышел супешник.

– Великолепный!

– Несъедобный.

– Прости!

– Ты меня извини.

– Я тебя люблю!

– Я тебя тоже!!!

Из глаз Глафиры брызнули слезы, и из моих одновременно тоже. Через секунду мы зарыдали, сжимая друг друга в объятиях. У хозяйки началась истерика, я, кое-как справившись с собой, напоила певицу водой. Но Глаша не успокаивалась. Она плакала в машине и не пришла в себя дома.

В конце концов Свин, который, застав нас в момент обоюдных рыданий, отчего-то не стал материться и драться, принес нам по чашечке приторно сладкого чая и с несвойственной ему заботливостью произнес:

– Вот что, истерички мои, глотайте и ложитесь.

Я залпом осушила чашку, почувствовала разливающееся тепло и моментально заснула прямо в гостиной, сидя в кресле.

Проснулась я от немилосердной боли в спине и сначала не поняла, где нахожусь. Потом вспомнила все: скандал, бурное примирение, истерику Глафиры, чаепитие в гостиной. Нужно встать, умыться, раздеться и лечь в кровать. Спать в кресле оказалось страшно неудобно, у меня свело поясницу.

Кое-как я поднялась, дошла до двери, потянула за ручку и в приоткрывшуюся щель услышала быстрый шепот:

– Эй, осторожней, не разбудите, а то завоет, – говорил незнакомый мне человек.

– Там снотворного килограмм, – очень тихо ответил Свин.

Удивившись, я осторожно прильнула к щелке и увидела Митю, шофера, который нес Глафиру, ноги певицы, обутые в лаковые сапожки, безвольно болтались, руки свесились. Рядом шел Свин. Парочка исчезла на лестничной клетке. Не успела я оценить происходящее, как продюсер вернулся, ведя за руку… Глафиру. Певица поправила темные волосы.

– Все усекла, лапа? – спросил Свин.

– Ага.

– Помнишь, как действовать?

– Да.

– Тогда вперед и с песней, – велел Семен.

Глаша скрылась в конце коридора, Свин вышел на лестницу, щелкнул замок. Я подождала пару минут, потом пошла к себе. Что у нас происходит? Сначала хозяйку, крепко спящую, выносят из квартиры, а через секунду она возвращается, бодрая и бойкая. Но обдумать случившееся не получилось, сон свалил меня с ног.

– Танька, Танька, ну где же ты? – долетело до меня сквозь дрему.

Я села, схватила халат и понеслась в спальню к Глафире.

– Ванну и кофе, – принялась командовать хозяйка.

Я дернула в разные стороны шторы. Яркий свет залил комнату.

– Закрой, – заорала Глафира и мигом натянула одеяло на лицо, – глаза болят! Дай тапки.

Я быстренько поставила у кровати пантофли. Глаша встала, я слегка удивилась, певица вроде была вчера выше ростом, хотя она постоянно на каблуках.

– Кофе вари, – велела Глаша и, занавесив мордочку волосами, ушла.

Голос ее сегодня звучал так же хрипло, как и вчера, но это была другая хрипотца, иной тональности. Подумав так, я удивилась: откуда мне известно про такую вещь, как тональность? И отчего у Глаши изменился тембр голоса?

К столу хозяйка вышла с наложенной на лицо штукатуркой, села спиной к окну и гаркнула: