Инна Метельская-Шереметьева - Тень жены Гамлета Страница 16

Я вышла в коридор и, крутя головой в разные стороны, направилась к спальне Качаловой. Гоши нигде не было видно. Слава Богу! Приоткрыв дверь Таниной комнаты, я убедилась, что и Нина отсутствует, а сама Татьяна спит, запрокинув обе руки за голову. На голове у нее белела повязка с детским каким-то пятном зеленки, просочившимся сквозь марлю. Я нерешительно затопталась у кровати, поневоле залюбовавшись удивительно красивым лицом, точеным носиком, перламутровыми приоткрытыми губами. Татьяна мирно посапывала, выпуская тонкие пузырики через нежно-розовые губки… Вот черт! Эти няньки даже не смыли с Тани косметику!

Похоже, что я выругалась вслух, так как Таня вздрогнула, пошевелилась и повернулась на бок. Боже! Она легла совсем как ребенок, как мой Сережка, трогательно подложив ладошки под щеку: правая ручка сверху левой. Мне стало так жалко ее будить, что я тихонько приоткрыла двери, вздохнула и, бросив прощальный взгляд на постель Качаловой, вышла в коридор. Все объяснения отложим на потом.

Вдруг, в этот самый момент, что-то совсем незначительное, какая-то мелкая деталь, явно не очень важная и точно несвоевременная царапнула мои натруженные за день мозги. Я потрясла головой. Что мне не понравилось? Кто? И где? В комнате Качаловой или в темной, пустой и зловещей от этой темноты квартире? Скорее всего, мне просто перестала нравиться вся наша затея с подругами, двойниками и неминуемыми разоблачениями. Я понуро направилась в свою комнату, в десять минут собрала чемодан (отметив, что дорогая Клара так и не удосужилась положить в него ни косметики, ни расчески), прикрыла постель покрывалом, вытряхнула в мусорное ведро пепельницу и медленным шагом покинула «гостеприимную» квартиру Качаловых, так и не встретив никого из ее обитателей.

26 сентября (понедельник, вечер) – 27 сентября (вторник, утро)

Петр Иванович, терпеливо ждавший меня у ворот, не смотря на все мои вопли и возмущения, повез меня не в офис, а домой, на Клязьму.

– Тимофеевич в Питере, – разумно аргументировал он, – А ты, Витальевна, как пантера немытая вторые сутки. То по офисам, то по чужим людям. Уже возраст не тот, чтоб в засадах сидеть и в бомжа играть. Своего дома, что ли нет? Мне вон Георгий Петрович толково объяснил, – мирно бубнил Петр Иванович пересекая МКАД, – Заказчицу нашу вчера едва не порешили. Ты под подозрением. Ну и на кой ляд я тебя сейчас в офис везти буду, или какую-другую квартиру искать? Клара шанежки испекла, свои эти, молдавские, из кукурузной муки…., но со сметанкой очень даже ничего… Да, и это, – Петр Иванович замялся, – постель вашу мы свежим бельем застелили… А не захочешь в спальне спать – так у сына в детской заночуешь…

Отошедшие было на второй план мысли об измене Толкунова после этих «умиротворяющих» слов моего верного помощника опять заплясали в голове. Сережа… Настенька… Их будущий малыш и мои сорок с лишком годков…

– Петр Иванович, миленький, ну зачем мне это все? За что? – я прекратила орать и захлюпала носом.

– А потому голуба, – не оборачиваясь, продолжил мой верный товарищ, – что забывать ты стала уже, как раньше жила. Я-то у вас уже тринадцать лет на службе, всё помню!

–Тринадцать???? – я даже плакать забыла.

– Ага, чертова дюжина! Колюня тоже в этом году четырнадцать годков справит. Помнишь, как стал наш Тимофеевич первые книжки печатать про камасутру эту, и еще про то, как с компьютерами управляться – вроде как «Компьютер для чайников» называлось, так и пригодились мы с Колюней. Водителя вы тогда искали и охранника, чтобы тиражи эти ваши, на коленке деланные, охранять да развозить по лоткам. Я к вам из ВОХРа пришел, Колюня из таксопарка. Ни Клавой, ни Кларой, ни даже Карлом Ивановичем тогда и не пахло…. Ты моталась между своим Останкино и детским садом. Мы – сутками не вылезали с работы. А помнишь, как Сережка в школу пошел? Тебе тогда некогда было, ты на компьютере тексты набирала, мужу помогала, так я пацана сам в первый класс отвез и еще этот, – Петр Иванович рассмеялся, – букет гладиолусов ему купил, который выше Сереги был. Так я этот букет сам по школе потом и таскал, пока не догадался учительнице отдать….. А помнишь, был у нас такой Макарыч, который все обложки вам рисовал – заслуженный художник СССР. Зарплату вы ему платили больше чем гендиректору…. Звонил тут я ему недавно…. Спился мужик совсем. Жалко. Да…, о чем это я? А! Вспомнил! Помнишь, как Карл пришел и мы с типографией в Туле связались?… Забыла, что ль? Типография-то дорогущая оказалась, чуть мы с этих тиражей не прогорели. Удружил нам тогда наш Карлсон… Но ведь, твою мать, даже тогда выдюжили! А потом уже и зажили как люди. Первый домик в Подольске помнишь? Два этажа, брус с фанерой, а хоромами нам казались. Колюня Фордик затертого года купил, я на премию в Турцию слетал…. Ерунда вроде, а как радовались тогда, как жить умели! А сейчас? Миллионами ворочаем, а жизни нет. Тимофеевич пакостить начал на старости лет… И, видать, чувствует себя виноватым, а хотелку приструнить не может. Вот и мается…. Богатства все свои на тебя отписал по завещанию – и московские и испанские, и какие у вас там еще есть…, без копья, считай, себя оставил – но счастливей ты от этого стала, что ли? Будешь теперь миллионершей у разбитого корыта….

– Какие богатства? Кто отписал? – я сзади затрясла Петра Ивановича за плечи, да так, что машина затанцевала на пустой дороге.

– Да почем я знаю – какие? Все, кажется! Думал, ты, Витальевна, в курсе. Он еще три месяца назад со мной к нотариусу ездил. Все фирмы тебе завещал, всю недвижимость… Да ты, правда, не знала что ли?

– Сережа? Мне? А ну стой, Петр Иванович! Да остановись, я говорю.

Машина плавно съехала к обочине.

–А ну говори прямо: что с Сережей? Он был у врача? Какой ему поставили диагноз? Почему ты молчал, сукин сын? Ты понимаешь, что это значит – фирмы отписал! Это значит, что человек на тот свет собрался, а ты об этом мне говоришь вот так, запросто, в три часа ночи, где-то на окраине Москвы, – меня трясло не по-детски.

Петр Иванович непонимающе вертел головой и все пытался отцепить мои пальцы от своего плеча.

– Да не причитай ты, Витальевна! Нормально все было. Приходила к нему в офис баба одна, страховой агент, что ли. Сначала со страховкой…. То да сё…. Потом она ему в уши про завещание надула….Он с ней поговорил и меня вызвал, чтобы я твои документы из дома привез. И мы втроем уже в какую-то контору поехали. «Действительно, говорит, умные люди советуют… Случись что, а у жены ни доверенности, ни каких-то других документов». Я с ним полностью согласился…. Вот попадет, к примеру, Тимофеевич в аварию, а тебе потом по инстанциям ходить, права качать… А так он все и застраховал, и у нотариуса по завещанию на тебя оформил. «С сыном, сказал, она разберется, а у других претензий не будет». А ты, что же, не знала, что ли?

– Да не знала, конечно, – чуть не зарыдала я. – Разве Сергей мне хотя бы раз правду сказал? Вот же дурак, ну дурак… Чего это он придумал? Какая авария? При чем тут деньги? Ну, вернется господин Толкунов из Питера – будет у нас разговор сложный!

– Сложный разговор, Витальевна, у вас по любому будет…

Слезы из глаз потекли с новой силой, я завертелась в поисках носового платка или салфетки.

Петр Иванович, кряхтя, выбрался из машины, не торопясь, приоткрыл заднюю дверцу и ввалился ко мне на сидение. Зачем-то поплевал на свои большие ладони, растер их и медленно прижал к моим щекам. «Ну, Витальевна, ну будет, милая…. Жизнь она знаешь какая? Полосатая. Вот сейчас ночь в Москве, темно, а потом, глядишь, и солнышко выйдет…. И с Тимофеевичем у вас все срастется. Блуд у мужика короткий. Ты вон передачи по телевизору вспомни, да книжки все, которые мы вместе и печатали и читали. Я из них, что для себя уяснил? Не то горе, что сейчас, а то, которого не знаешь!»

Когда я выплакалась окончательно и притихла, свернувшись комочком между забытой в машине кем-то, возможно и мной, кожаной подушкой и теплой джинсовой курткой Петра Ивановича, мы уже почти подъехали к нашему дому.

Красные ворота были закрыты. В щелках жалюзи на втором этаже я успела заметить суетливую тень – вероятно, наш приезд караулила Клара. Из-под ворот высунулись два черных и мокрых носа – это Лиса и Герда, наши ротвейлеры, радостно приветствовали возвращение хозяйки. Поднявшись по ступеням веранды, я рассмотрела за стеклом нервно прохаживающегося по широкому подоконнику всеобщего любимца Котю – почти брата-близнеца качаловского рыжего котяры, правда, не такого крупного и не такого ленивого. Мне показалось, что это темное утро, спящий вполглаза дом и наши бесхитростные животные – это и есть то настоящее, что еще осталось в жизни. В той жизни, где нет места двойникам и изменам, недосказанным словам и недопонятым поступкам. Честно говоря, я была очень рада, что вернулась домой. И пусть моя радость будет кратковременной (увы, в сорок лет не забываются за пять минут как в детстве, ни обиды, ни предательства, ни Насти всякие) я хотя бы чуть-чуть еще понежусь в этой осенней спелости сада и покое чистых и светлых комнат. Я успею потрогать любимые сувениры, привезенные домой в те времена, когда мы были беззаветно счастливы. Успею надышаться запахами Сережиного ароматного трубочного табака, пакеты которого были разбросаны по всем этажам. Успею насмотреться на фотографии Сережки-маленького, развешенные в нашей спальне….