Наталья Никольская - Конец света Страница 16

Ольга посмотрела на меня мокрыми от слез, какими-то странными глазами. Я невольно подумала: не поехала ли у сестры крыша окончательно от довольно частых в последнее время ремонтов ауры.

Опять конец света в сотый раз за день припомнила. Опять какие-то неясные воспоминания. Я бы назвала это навязчивой идеей. По-моему, Ольге неплохо было бы обратиться к психиатру. И давно. Излагать сестре свои выводы по поводу ее душевного равновесия я не стала. Не время. Момент неподходящий. Обидится еще. А нам с ней предстоит масса безотлагательных дел.

— Поль, ты обратила внимание на нож?

Я пожала плечами:

— Обратила. Кухонный. Такой в каждом хозяйственном магазине продают.

— Вот именно. — Оживилась сестра. — В одном из магазинов поблизости его и купили, скорее всего. Ты обратила внимание, что лезвие жирное какое-то. На солидол очень похоже. Кровь по нему не ровно растеклась, а рисунком?

— Ну-ну? Это уже интересно. И что? — Я с любопытством взглянула на сестру. И невольно восхитилась ей. Я-то думала, что она на грани обморока на месте происшествия была, а она, оказывается, такие тонкости заметила, на которые я вообще никакого внимания не обратила. Ай, да сестренка! Молодец.

Ольга, вдохновленная моей похвалой, продолжала развивать свою мысль:

— Мне показалось, что этот нож совсем новый. Ты только подумай Поля, как все не вяжется. Не мог же, в конце концов, Дрюня сказать своему товарищу: «Ты, мол, подожди, я сбегаю ножичек куплю. А то мне и артерию-то сонную тебе перерезать нечем». Так же?

Так-так-так. Любопытная мысль.

— А если этот нож Дрюня для дома купил? Просто не успел донести его до собственной кухни, и он ему раньше пригодился. Такое возможно? Вполне допустимо.

Ольга покрутила головой:

— Нет-нет и еще раз нет. Ты же видела, что у Дрюни никакой сумки с собой не было. Где этот нож у него был спрятан? А потом…

— Что потом? Не тяни кота за хвост.

— Знаешь, Поля, когда мы вчера вечером с Дрюней…

Ольга запнулась и покраснела:

— Когда мы убирались с Дрюней на кухне…

Я чуть руль из рук не выпустила. Убира-ались. Это ж надо тотальную бомбежку так обозвать!

Сестра, заметив мою ухмылку, засмущалась и потеряла нить разговора:

— Вечно ты, Поля, ерничаешь. Слово сказать невозможно. Я забыла теперь, что хотела сказать.

— Мы говорили про нож и про то, что вы вчера с Дрюней активно занимались генеральной уборкой.

— Да, про нож. Так вот. Я подарила ему нож. И он положил его в карман брюк. Надо будет проверить, с собой ли он у него. Если с собой, тогда вообще зачем ему было кухонным ножом горло резать?

Я засмеялась:

— Ну, это — полная ерунда, сестренка. Ты бы свой нож запросто опознала. Зачем же убивать ножом, который тут же опознают? Разве не так?

— Так вообще-то. Но все равно, что ни говори, это — подставка. Не иначе. Какой бы пьяный он ни был, он бы сообразил, по крайней мере, нож спрятать и с места преступления исчезнуть. Не такой уж Дрюня дурак, каким ты его считаешь. Просто убийца не знал, что в кармане у Дрюни нож. А то бы он именно им воспользовался бы.

— Мы еще не знаем с тобой даже на пятьдесят процентов, есть ли этот чертов нож в кармане Дрюни. Может быть, он его потерял уже или забыл где-нибудь. Может быть этот нож вывалился из кармана, когда Дрюня с Артуром возился или когда со Степанычем дрался. Так-то.

Ольга только робко возразила:

— Дрюня положил ножик в задний карман, а он у него на пуговицу застегивается.

Других контраргументов у сестры не нашлось, и она на некоторое время замолчала.

— Поль, ты притормози на минутку около магазина. Мне надо… Пить очень хочется.

Ольга заискивающе улыбнулась и машинально провела указательным пальцем снизу вверх, вновь поправляя несуществующие очки. Когда сестра волнуется, она всегда так делает.

Я тормознула так, что Ольга едва не ткнулась носом в лобовое стекло. И посмотрела на сестру уничтожающе.

Я прекрасно знала, что в магазине, на который указала непутевая сестрица, продавали водку на розлив. Ей просто захотелось выпить. Только и всего. Она всегда в своем репертуаре. Но в конце концов я ей не нянька. Пусть ведет такой образ жизни, какой ей по душе. Хоть я и старшая сестра я старше Ольги на несколько минут, я не обязана ее опекать до конца своей жизни.

А если уж быть до конца честной, то я понимала Ольгино состояние. Может быть, рюмка спиртного ей действительно не повредит. Может, хоть мозг от бредовых мыслей очистит.

— А ты не хочешь, Полина?

— Иди-иди. Только быстро, — неодобрительно буркнула я сестре и потянулась за сигаретой.

Я уже выкурила две сигареты, а Ольга все еще не вернулась. Терпение мое кончилось. Я вышла из машины и направилась магазин.

Моя Оленька сидела за единственным столом, который имелся в помещении магазина, в компании двух нетрезвых мужчин. Перед ней стояли пустой граненый стакан и бумажная тарелка, на которой одиноко красовалась потрепанная ветка петрушки.

Я решительно направилась к сестре.

— Поля, я… я бегу уже. Извини, — взгляд ее беспомощно заметался.

— Ой, ище одна Олеся, — пьяно хихикнул один из собутыльников сестры.

Я не произнесла ни слова. Все, что мне хотелось сказать, Ольга поняла без слов. Она поднялась, попрощалась со своими внезапно обретенными друзьями и, пошатываясь слегка, направилась в мою сторону.

Один из присутствующих за столом, увязался было за ней.

— Ну ты хоть познакомь с другой Олесей, — лепетал тот.

У меня зачесались кулаки.

— Я тебя сейчас вот с этим познакомлю, если не отвяжешься, — прошипела я, сунув мужику в нос кулак. При этом я посмотрела на него так, что тот ретировался, бормоча себе под нос:

— Ой, прости, дурак, дурак. Не буду больше.

Тамара Ивановна Марусева, которая позвонила в отделение УВД, жила почти на окраине города. Ехать было довольно далеко. Некоторое время мы с Ольгой молчали. Во мне все клокотало. Нет, ну ладно, если тебе так уж не терпится и жутко хочется поправить свою ауру, ну выпей рюмку и за дело. Ну, не так же в конце концов. Никакой ответственности за порученное дело.

А Ольга, по-моему, даже виноватой себя не чувствовала. Она была тиха и задумчива.

— Еще пить не захотелось, Олеся? — Не удержавшись, съехидничала я.

— Что? — Ольга удивленно взглянула на меня. — А, Поля, да нет. Я сейчас совсем о другом думаю.

Я взорвалась. меня возмутил тот факт, что Ольгу даже совесть не мучает.

— Я вообще не понимаю, неужели ты без этой чертовой водки вообще жить не можешь? У нас дела, а ты с пьяными мужиками вожжаешься. Тоже мне Олеся! — Я даже фыркнула, когда произнесла это имя, — Это ж надо до такого додуматься! Ты скоро со своими бесконечными пьянками совсем разум потеряешь. Зачем ты сказала им, что тебя Олесей зовут?

Ольга рассеянно посмотрела на меня:

— Я сказала, что меня Ольгой зовут, а Олесю он сам придумал. Сказал, что ему так больше нравится. Но ты знаешь, Поля, в этом что-то определенно есть. Я как раз об этом и думаю. А водку я не пила, могу дыхнуть, если хочешь. Если на слово мне не веришь. Так что ты, Полечка зря раскипятилась.

На столь умное Ольгино высказывание ответа у меня не нашлось. Я только усмехнулась.

Ольга не обратила на это никакого внимания и опять задумалась.

Тамара Ивановна Марусева жила на седьмом этаже. Лифт не работал. Я без всякого сожаления направилась к лестнице, а несчастная Ольга даже застонала.

Когда я звонила в квартиру женщины, сестра тащилась далеко позади. Ей удалось одолеть за это время только пять этажей. А потом понадобилась передышка для восстановления дыхания.

Дверь открыла пожилая женщина довольно приятной наружности. Когда-то ее можно было назвать красавицей.

— Здравствуйте, Тамара Ивановна. Вы звонили сегодня по поводу вашего бывшего соседа.

Женщина оказалась весьма и весьма разговорчивой. Она еще меня и вовнутрь не успела впустить, а уже застрекотала, как из пулемета.

— Так вы из милиции? Проходите-проходите. Да, это я звонила. Я как увидела его, меня прямо мороз по коже. Сама не знаю, как меня угораздило так рано телевизор включить. Я ведь его и смотрю-то редко. Особенно, местный канал. А тут, прямо, словно, подтолкнул кто-то. И ведь человек-то хороший был. Господи, думаю себе, вот так ходишь-ходишь и не знаешь, где тебя смерть поджидает.

Тамара Ивановна проговорила все это скороговоркой, все еще держа меня на лестничной площадке. При этом женщина театрально положила руку на сердце и закрыла глаза, вероятно, чтобы мне до конца стало ясно, насколько она потрясена.

Когда она их открыла, то лицо ее вытянулось и застыло. Я не сразу поняла, почему так переменилось настроение будущей свидетельницы.

— О, Господи, — охнула вдруг она, глядя мимо меня.

Я оглянулась и все поняла. Позади меня на лестничной площадке стояла моя сестра, бледная, с темными кругами под глазами, словом, моя тень, и судорожно хватала ртом воздух, пытаясь выровнять дыхание.