Сан-Антонио - Серенада для Грейс Страница 16

Не только моя голова сейчас взорвется, но еще у меня, похоже, страшный жар. Зубы стучат, как вставные челюсти, которые старая дева положила на ночной столик, прочитав перед сном главу из романа ужасов.

Мало того, я чувствую не только температуру под сорок, но меня еще страшно тошнит. Будто по случаю пришлось сожрать на халяву банку селедки. Меня выворачивает наизнанку, я чувствую, что внутренности прилипают к горлу, язык набух. Вот уж классное состояние!

Если кому-то хочется влезть в чужую шкуру, чтобы позабавиться, то могу предложить свою вместе с потрохами!

Хоть бы пол прекратил плясать… Неужели папаша Стоун так и не решился меня прикончить? Он мог бы пристрелить меня как бешеного пса тысячу раз… Как вы думаете?

"Бог мой, — говорю я себе, — Сан-Антонио, мальчик мой, если ты не способен постоять за себя, то приготовься отдать свою душу дьяволу. Ты кто, мужчина или тряпка?'

И мой же внутренний голос отвечает:

«Заткнись! Я человек, согласен! Но человек — это ведь ничто…»

Тем не менее я стараюсь держать глаза открытыми.

«Черт с ним, пусть подохну!» — решаю я, но тут вспоминаю сказку про лягушку, которая взбила молоко в сметану, а потом в масло и выбралась из крынки. Теоретически настойчивость всегда бывает вознаграждена. Я немного успокаиваюсь, мой мотор стучит ровнее, и я чувствую, что мне становится легче.

Удивительно, что мне до сих пор везет и меня не грохнули, хотя вполне могли, пока я был без сознания. Вот ведь что странно! Теперь я не слышу никакого шума. Я лежу на ковре, но ковер танцует, вибрирует…

Мне удается, подобрав под себя ноги, встать на колени, но вдруг пол проваливается и я падаю навзничь.

Его надо будет укрепить, чтобы больше не проваливался. Но я отбрасываю этот план.

Я вижу, что нахожусь не в кабинете Стоуна. Место, где я лежу, довольно узкое и пахнет эмалью. Везде всякие медные штуки. Вместо окна иллюминатор. Ба! Иллюминатор!

Тогда согласен, пол имеет все права двигаться, поскольку мы на воде… Значит, это был не сон и не бред.

Я на четвереньках подползаю к иллюминатору. Схватившись рукой за выступ в стене, мне удается подтянуться и посмотреть через стекло.

О черт! Ко мне! На помощь! Одна вода, одна вода!

Мы в открытом море. И море неспокойно. Рядом с иллюминатором прокатываются серые волны с гребешками пены… Да, мужики, тут моя поэтическая душа натыкается на грубую прозу! Вот уж вовремя!

В открытом море, я, Сан-Антонио, который чувствует себя потерянным даже рядом со стаканом воды из крана… Вода — да я даже нюхать ее не могу! Тем более когда речь идет о соленой воде…

Звук мотора у меня в ушах затихает, и на его место приходит глухой шум океана. В глазах вспыхивают и гаснут маленькие искорки. Страшно мутит…

Шатаясь, я подхожу к туалетному столику. Слава богу, в одном из флаконов есть одеколон. Я лью содержимое себе на голову. Это должно окончательно привести меня в чувство!

И в самом деле, становится лучше. Интересно люди устроены: им всего-то нужно нанести смертельный удар по башке, чтобы они почувствовали вкус жизни…

Скоты, если бы они мне еще оставили хоть глоток виски!

Я бреду к кушетке и ложусь. Самое главное сейчас — прийти в форму…

У меня, похоже, на голове рана, поскольку из-за одеколона жжет, будто туда плеснули кислоты. От сильного запаха меня опять начинает выворачивать. Ой, больше не могу…

Со стоном я поворачиваюсь на бок, и из меня, как из тоннеля, выносится пульмановский вагон!

Проходит час, по крайней мере мне так кажется. Но вы можете начхать на то, что мне кажется, особенно в моем состоянии. Если вы возьмете шлем водолаза и наполните его кашей, то получите как раз то, что прикреплено у меня к туловищу сверху вместо головы.

Интересно, какой дурью накачал меня Стоун? Я точно был на пути в царство теней (красиво звучит, правда? Это не я придумал — ацтеки!)… А вы говорите — попутешествовал!

Так, ну ладно, пока мне все лучше и лучше. Остается только страшная боль у основания черепа и глотка из неструганого дерева, будто я перебрал, да что там перебрал, выхлебал целую цистерну водки!

Но это была не водка, и сам я ничего не глотал!

Мой врожденный интеллект постепенно набирает обороты. Все, что я знаю: я жив и нахожусь на судне (морском — для тех, кто ищет у меня только сплошную игру слов). И я не перестаю удивляться…

Инстинкт подсказывает, что неподвижность мне на пользу… Я расслабляюсь и стараюсь забыться, по крайней мере отогнать дурные мысли… Клянусь, чтобы противостоять удару локомотива, не обязательно иметь сахарную голову! Я остаюсь некоторое время в полузабытьи, как вдруг слышу шум. Приподнимаю веки, тяжелые, как ставни, и то, что я вижу, выводит меня из летаргии.

Передо мной Стоун, а рядом с ним высокий блондин. Но если бы вы могли его видеть, у вас бы точно крыша съехала. Чума! Абсолютно черного цвета расплющенный нос заботливо подпирает закрытый и распухший правый глаз, вокруг головы повязка. Цвет рожи колеблется между канареечно-желтым и бутылочно-зеленым.

— Вы меня слышите? — спрашивает Стоун.

— Да, но это не Карузо, — уверяю я, — хоть и не хочется вас обижать.

— Все еще выдрючивается, — кривится блондин.

— Ба! — говорю я. — Ходячая галерея ужасов.

— О, господин Стоун, — взрывается он, — дайте я его продырявлю, этого вонючего козла!

У него неповторимые назальные звуки. Такое можно сказать только о людях, которые говорят, не имея возможности использовать свой нос…

— Тихо! — командует Стоун.

— Тоже хорошее слово, — соглашаюсь я, — будто участвуешь в съемках суперголливудского кино…

Я с удовольствием слушаю самого себя. Эта словесная перепалка, может быть, еще ненадолго сохранит мне жизнь.

Такая болтовня в подобной ситуации для меня как допинг. Я такой, и вам вряд ли удастся меня переделать. Навесить лапшу на уши — это же удовольствие! Это, как сказал кто-то великий, мой кальций!

— Неутомимый парень! — гнусавит блондин с тенью восхищения.

— Видишь ли, малыш, — объясняю я, — мы французы, не то что некоторые. Мы люди стойкие! Возьмем твой случай, например. По логике вещей, тебя уже должны были разложить по двум помойным бачкам, но ты здесь… Конечно, согласен, на тебя без слез не взглянешь… Если бы тебя увидела беременная женщина, то родила бы мартышку, это ясно. Но ты жив, и это главное…

Он подходит и наносит мне короткий удар прямо в центр луковицы. Обиделся парень. Но и силища у него, я вам доложу! У меня летят искры из глаз, и я чувствую вкус крови во рту. Этот ишак разбил мне губу. Меня охватывает ярость. Я вспоминаю малышку Грейс, которую этот подонок в замшевом жилете отравил так же, как травят крыс. Мало того, он хотел отравить и меня… И этот гад еще жив! С каким удовольствием я разобрался бы с этой сволочью, с этим сукиным сыном! Я сажусь.

— Ничего, ты мне за все ответишь! — обещаю я, вытирая ладонью кровь, вытекающую из губы.

— Да, да, у святого Петра, — ржет он весело, — когда придет мой час примкнуть к тебе, но только твой час уже пробил… Забей мне там местечко!

— Не беспокойся, забью и даже нагрею!

— Твои глупости мне уже осточертели! Может, скажешь что-нибудь новенькое?

Он стоит передо мной со страшными глазами, поскольку в дополнение они еще и обведены кругами, переливающимися всеми цветами радуги, как нефтяные пятна на грязных лужах.

Ситуация приказывает мне идти на хитрость. Но мне не хочется хитрить… Я делаю короткий бросок и бью ему четко под дых. Он снова исполняет номер проколотой шины.

— Стойте! — кричит Стоун.

Что-то блестит в его руке. Если вы приглядитесь, то сами увидите, что это изящная никелированная пушка.

Это обстоятельство заставляет меня быть серьезным.

Замшевый Жилет поднимается с пола, ловя воздух ртом.

— Замочу падлу! — гудит он в нос.

— Нет, — артачится Стоун, — не так сразу!

Он вынимает из кармана наручники.

— Ну-ка надень, это его успокоит!

По тому, как он это говорит, понятно, что он не очень доверяет физическим возможностям своего замшевого быка с подбитым глазом. Безусловно, в другой ситуации они просто бы меня продырявили…

Дальше сопротивляться бесполезно. Я у них в руках. Первый раунд не в мою пользу, но надо продержаться до конца. Умей проигрывать!

— Давай сюда свои лапы!

Я подчиняюсь.

Клик-клак!

И вот, пожалуйста, закованный легавый.

Ну и изменчива же жизнь!

— Поднимемся на мостик! — решает Стоун. — Там будет удобнее разговаривать.

Замшевый Жилет с подбитым глазом открывает дверь, я следую за ним, чувствуя упирающийся мне в спину ствол пистолета в руке Стоуна.

Милая прогулка по переходам и палубам великолепной океанской яхты. Повсюду начищенная до блеска медь и лакированное дерево…

Очевидно, эта шикарная посудина принадлежит папаше Стоуну.

Мы поднимаемся на мостик. Дует довольно резкий бриз со стороны берега. И далеко-далеко на горизонте еле видна черная полоска, означающая землю. Нетрудно понять, зачем Стоун привез меня сюда… Здесь, в открытом море, он может делать со мной что угодно, не боясь, что его побеспокоят… А какой прекрасной могилой является океан! Пятьдесят килограммов на ноги — и привет, комиссар! До встречи на небесах, как говорит блондин в жилете…