Шарль Эксбрайя - Любовь и лейкопалстырь Страница 16

Приятным басом старый ирландец затянул жалобную песню о Молли Мейлоун:

In Dublin's fair city, where the girls are so prettyI first set my eyes on sweet Molly Malone…[10]

Сыновья хором подхватили, девушки ответили, и прекрасный призрак Молли Мейлоун, рыбачки, умершей от горячки, со своей неизменной тележкой возник в коридоре участка на Сент Джеймс Стрит. Правда, лишь ирландцы умели слышать скрип колес этой маленькой тележки. После Молли Мейлоун Лаэм спел песню о разбойниках из Мэллод, готовых пожертвовать своей жизнью, чтобы понравиться возлюбленной. Морин решила напомнить о себе и высоким голосом запела "Shulle Agra", где девушка плачет по уезжающему возлюбленному и обещает дождаться его возвращения… От этой песни у Фрэнсиса на глаза навернулись слезы.

Пришел констебль Кокс и попросил семейство О'Миллой замолчать, поскольку время было уже за полночь и дежурившим полицейским хотелось отдохнуть. Пэтрик заверил его, что если даже все английские ищейки сдохнут от усталости, он не станет носить по ним траура и что он прекращает петь потому, что на этом его репертуар заканчивается. Чтобы показать, насколько ему наплевать на порядки, установленные в Королевстве, он, вопреки всем запретам, достал и закурил сигарету. Все последовали его примеру, кроме О'Кейси, который все силился понять, что же с ним произошло. Констебль Кокс мог бы вмешаться, но что бы это дало? Пожав плечами, он вернулся к своим сослуживцам и поинтересовался у Стокквелла, спят ли вообще ирландцы по ночам?

В понедельник утром инспектор Понсонби, зайдя взглянуть на задержанных, отметил, что в камере из-за дыма невозможно было дышать. Он позвал Кокса.

– Скажите, Кокс, вам, случайно, не кажется, что задержанные не имеют права курить?

– Вы правы, инспектор.

– Тогда почему же здесь столько дыма?

– У них были сигареты…

– Спасибо за такое логичное объяснение, Кокс. Вот только, как быть с правилом, согласно которому все вещи из карманов задержанных должны быть изъяты? Вы о нем, конечно, не знали?

– Знал, инспектор.

– Тогда, в чем же дело?

– Дело в том, что я – отец четверых детей, еще не способных зарабатывать себе на жизнь…

– Ладно, Кокс, поговорим об этом позже… Приведите Пэтрика О'Миллой в мой кабинет.

Прежде, чем обвиняемые предстали перед судьей, который должен был решить их дальнейшую участь, у Элэна Понсоби произошел разговор с глазу на глаз со старым О'Миллой. Они договорились между собой, что на суде не будет припоминаться случай выброса в окно сержанта, что повлекло бы строгое наказание для тех, кто это совершил; но взамен ирландцы обязуются молчать о злосчастном ударе, нанесенном Мэлколмом Пизом Шону О'Миллой. Сержанту пришлось переписать рапорт. Затаив злость, он приступил к этой операции и пообещал себе в один прекрасный день взять за все реванш.

Увидев целую толпу людей, вошедших в зал заседаний, судья Джордж Брэнд устало вздохнул: неделя начиналась тяжело. Выслушав рассказ Мэлколма Пиза и почти ничего из него не поняв, он обратился к задержанным:

– Признаете ли вы свою вину?

Пэтрик голосом оратора ответил за всех:

– Нет, Ваша Честь!

Судья хорошо знал ирландцев. Он потребовал, чтобы всех отвели в сторону. Перед ним остались только Бессетт и О'Кейси. Последний при допросе показал, что он спустился к О'Миллой, чтобы попросить их об одной услуге, и, похоже, что-то упало ему на голову. Начиная с этого момента, он ничего не помнил и пришел в себя только в участке.

– Значит, насколько я понимаю, вы – скорей жертва? Сержант, вам не кажется, что не стоило задерживать на ночь пострадавшего?

– Я не знал об этом, Ваша Честь.

– Именно это я и ставлю вам в упрек, сержант Вы будете обращаться с иском, О'Кейси?

– Я?… С иском? На кого?

– На О'Миллой.

О'Кейси взглянул на Пэтрика, вздрогнул и поспешил сказать:

– О нет, Ваша Честь… Это, безусловно, недоразумение… С вашего позволения, я хотел бы вернуться домой… Вирджиния, должно быть, беспокоится…

– Да будет так! Вы свободны…

О'Кейси мгновенно исчез, питая надежду, что жена окажется столь же понятливой, как и судья.

Когда Джордж Брэнд узнал имя и общественное положение Фрэнсиса, он не смог скрыть своего удивления.

– Вы-то как попали в эту историю, черт возьми?

Бессетт объяснил, что у него была встреча с мисс О'Миллой, которую он провожал домой.

– И что же произошло потом?

– Ваша Честь, я не в состоянии объяснить, что случилось после. Припоминаю, что я очнулся в буфете. Думаю, что из него я выбрался, но потом опять оказался там же…

Судья вновь строго посмотрел на Мэлколма Пиза.

– Сержант, к сожалению, вынужден вам сделать еще одно замечание. Вы будете обращаться с иском, мистер Бессетт?

– Нет, Ваша Честь.

– В таком случае, можете вернуться домой, и в следующий раз будьте разборчивей в своих знакомствах.

Разобравшись с женщинами, он отослал их по домам. Остались четверо ирландцев, от которых говорил Пэтрик. Он указал, что вмешательство полиции в семейную ссору – это злоупотребление властью и что закон не воспрещает отцу воспитывать своих детей так, как он сочтет нужным. Джордж Брэнд не попался на эту удочку, по история его позабавила, и, продемонстрировав свое добродушие, он задержал Руэда, Лаэма и Шона, а Пэтрику определил наказание в восемь дней тюрьмы, за что последний поблагодарил его подмигиванием глаза, и судья совершенно автоматически ответил ему тем же.

Фрэнсис подождал Морин. Он проводил ее до Скарлинг Стрит, и, когда они договорились о встрече на вечер, девушке захотелось сказать что-то хорошее своему кавалеру. Поскольку у нее было недостаточно опыта, она удовольствовалась фразой "Прекрасный вечер, правда?", которая привела Бессетта в некоторое замешательство, но девушка нравилась ему настолько, что для него оказалось нетрудным разделить это странное мнение.

ГЛАВА 6

Вернувшись домой, Фрэнсис взглянул на себя в зеркало ванной комнаты и вынужден был признать, что лейкопластырь, украшавший его левую бровь и правую скулу, не придавал ему никакой степенности. При мысли, что бедная Морин выглядела не лучше, его сердце ощутило прилив нежных чувств. Когда они состарятся, они расскажут эту историю внукам, которые будут их слушать с раскрытым от восхищения ртом, если только не подумают, что у стариков все перепуталось в памяти. Осторожно умывшись, Бессетт побрился, переоделся и достал из шкафа свою старую шляпу (нужно было сегодня же купить новую шляпу и зонтик, поскольку без последнего он не знал, куда девать руки). Затем, увидев, что он уже все равно опаздывает на работу на два часа, Фрэнсис позволил себе выкурить сигарету, сидя в кресле и с удовольствием ощущая его удобство. Он опять переживал это странное происшествие. Неужели случай действительно навел его на след убийц родителей? Какая-то новая энергия наполняла его мускулы при мысли о возможности близкой схватки с ними и о возмездии. Он чувствовал в себе силы пойти на любой риск, на любую опасность, быть неутомимым, лишь бы убийцы, наконец, оказались в руках палача. Теперь он был уверен, что с помощью инспектора Хеслопа ему все удастся. Но будет ли еще такой случай, как при обмене коробками? Кроме того непонятно, неужели курьер, развозивший наркотики, был настолько неосторожен, что попросту ошибся коробками? Или он очень торопился?… Но Фрэнсис не помнил, чтобы кто-то в спешке выходил из-за стола. Вместо этого он вспомнил, как торопился Берт по окончании собрания у Лимсея; Берт спешил так, что даже нарушил этим принятые в конторе правила. Вдруг Бессетт вскочил: у Берта в руках была коробка! Он был в этом уверен! Как он не подумал об этом раньше? Неужели же Берт… Ему вспомнилось все, что Джошуа Мелитт рассказывал о беззаботности наследника фирмы, о его беспорядочной жизни, постоянной нехватке денег. Во Фрэнсисе все восставало против предположения, что Берт мог быть убийцей его родителей. Но его друг сам сказал, что он – завсегдатай в "Дереве и Лошади", и, если допустить его виновность, все становилось на свои места. Становилось понятным, как Билл и Мод напали на след наркотиков, ведущий из оффиса, где работал отец Бессетта. Подобное заключение намного уменьшало сомнительную роль случая. С пустой головой и ватными ногами Бессетт попытался справиться с приступом тошноты. Сердце восставало против рассудка. Только не Берт! Это невозможно было себе представить! Берт, его друг и покровитель…

Раздавленный тем, что стало реальностью, Бессетт шел по улице неровной, неуверенной походкой пьяницы, несоизмеряющего расстояния и размеры. Прохожие шарахались от него, одни в негодовании, другие, сожалея, что такой джентльмен появился в общественном месте в таком состоянии и в такое время. Однако холодный, пробирающий насквозь ветер все же вырвал его, наконец, из прострации. Он разозлился на себя за то, что его эмоции одержали столь быструю победу над рассудительностью. Нельзя с такой легкостью обвинять кого-то, особенно, если этот кто-то – испытанный друг. Если по логике нельзя было категорически отвергнуть предположение о том, что Берт торговец наркотиками и убийца, то следовало хотя бы подходить к этому предположению с большой осторожностью.