Коварные драгоценности - Анна и Сергей Литвиновы Страница 16

— Ты что тут делаешь, дружище? Что, из замка утащили пару золотых ложек?

Гиварш знал рыболова — это был Леон Улье, мелкий репортер, писавший заметки для какой-то парижской газеты из разряда тех, что столичные жители непочтительно именуют «капустными листками». Сейчас Леон находился на отдыхе, и его частенько видели возле реки, где он сидел со своей удочкой. Однако, несмотря ни на что, он все-таки был репортером, а Гиварш хорошо помнил инструкции начальства на случай общения с прессой.

— Да нет, ничего не утащили… — промямлил он в ответ на вопрос Леона. — А ты как, поймал что-нибудь?

Леон предъявил ему ведро, в котором барахталась разнокалиберная рыба, и уныние на лице Гиварша сменилось завистью. Самому ему никогда не удавалось поймать даже ничтожного пескаря.

— На реке сейчас хорошо, — сказал репортер, вытирая лоб. — И чего ты тут торчишь? Шел бы лучше со мной. Знаешь, какую уху жена Робера варит из речной рыбы?

Робером звали местного кабатчика, а его жена Марион, по заверениям местных жителей, стряпала едва ли не лучше графского повара.

Чуя в душе адский соблазн, Гиварш строго поглядел на сигару, валявшуюся в траве, и, не поднимая головы, ответил, что не может покинуть пост. И вообще…

— Ну так бы и сказал, инспектор, что ты на работе, — несколько обиженно пробурчал репортер. — Что, граф поручил тебе приглядеть за своей женой?

— Не в том дело, — вздохнул инспектор Гиварш. — Нас из Парижа предупредили, что господин граф… что нужно быть осторожнее… — Он спохватился и недоверчиво поглядел на Леона. — Ты никому не расскажешь?

Репортер заверил его, что будет нем, как телеграфный столб, и успокоившийся Гиварш поведал приятелю страшную тайну. Мол, в Париже прознали, будто какой-то мазурик хочет утащить у господина графа розовый бриллиант, который тот недавно купил. Поэтому местную полицию, то есть Гиварша, и предупредили, чтобы он держал ухо востро.

— Можно подумать, это так просто, — ворчал инспектор полчаса спустя, когда они с Улье были уже в заведении папаши Робера, и в очаге под присмотром Марион варилось нечто рыбное, источавшее восхитительный аромат. — Через неделю у них торжество — бал-маскарад, видишь ли, затеяли… Гости отовсюду съезжаются, прислуга то и дело меняется, одного рассчитали, другого взяли, а я за всеми уследить должен. И посетители… — Гиварш вспомнил даму в голубом платье и ее спутника, который держал в кармане явно не трубку для курения, и осуждающе покачал головой.

— Так что, все это заварилось из-за того розового бриллианта? — спросил Леон с любопытством. — Что же там за бриллиант такой…

2

— Как вам известно, господа, большинство французских королев — я не говорю уже о фаворитках, таких как мадам де Помпадур или госпожа де Ментенон, — оставили свой след в истории, и порой — довольно значительный. Мы все помним, к примеру, Екатерину Медичи, жену Генриха II. Ее время полно темной романтики, заговоров. Отравленные перчатки для врагов, инспирированная ею Варфоломеевская ночь и бесславный конец всех, кого она любила, и так далее. А Маргарита Наваррская, ее дочь, жена Генриха IV? О жизни этой дамы, полной любовных приключений, можно сочинить не один роман, чем с переменным успехом занимаются многие господа беллетристы. Что уж говорить об Анне Австрийской, жене Людовика XIII, или о Марии-Антуанетте, прекрасной королеве, которая кончила свои дни на эшафоте… — Голос рассказчика дрогнул, водянистые глаза на мгновение увлажнились. — И среди блестящей плеяды женщин, которые создали Францию — да-да, именно так, господа! — среди этой плеяды затерялось одно имя. Вы уже поняли, о ком я говорю, — именно о ней, о королеве Клод. Она была первой женой великолепного Франциска I, который в глазах историков совершенно затмил ее. В самом деле, господа, кто не слыхал о человеке, который, проиграв важнейшую битву, сказал, что все пропало, кроме чести? Кто не видел «Джоконду» в Лувре, картину, которая оказалась у нас лишь благодаря тому, что именно король предоставил приют старому флорентийскому художнику, известному Леонардо да Винчи? И вот, с одной стороны, знаменитый король, воин, меценат, покровитель живописи и искусства, а с другой — молодая женщина, его жена Клод, которая не была известна ни своими экстравагантными выходками, ни своими похождениями, которая в жизни не была замешана ни в одном скандале и даже не покровительствовала литераторам или художникам. Просто женщина, дамы и господа, просто королева Франции, которая прожила только двадцать пять лет и умерла молодой, королева, о которой забыли почти все историки. Но можем ли мы говорить, что после нее и в самом деле не осталось никакого следа? Я не говорю здесь о том ученом, который назвал в честь скромной королевы сорт слив — ренклод. Нет, я хочу напомнить вам о камне, который когда-то являлся частью сокровищ французской короны, камне, который король Франциск в далекие времена преподнес в дар своей жене и который с тех пор называется розовым бриллиантом королевы Клод. Дамы и господа, этот камень перед вами!

Взволнованный своей длинной и немного путаной речью, граф Вермандуа открыл ларец, который держал стоявший возле него невозмутимый дворецкий, и извлек оттуда золотое ожерелье, в центре коего выделялся розовый камень, заостренный с обеих сторон. Толпа масок, дам в бархатных платьях, ряженых императоров, шутов и чертей ахнула и одобрительно загудела. Щеки графа порозовели, и он поднял ожерелье так, чтобы его можно было видеть отовсюду. Розовый бриллиант сверкал, переливался и разбрызгивал разноцветные искры.

— Великолепное, уникальное, неповторимое украшение! А теперь, дамы и господа… Я дарю его лучшей женщине на свете!

Граф подошел к своей жене и, встав на одно колено, протянул ей ожерелье со сверкающим бриллиантом. Кто-то из гостей крикнул «Браво!», и зал бешено зааплодировал, пока графиня Вермандуа, надев ожерелье, пыталась застегнуть его. Поднявшись с колен, граф пришел ей на помощь. Со всех сторон летели возгласы:

— Великолепно!

— Изумительно!

— Восхитительно!

— Вот что значит любящий муж! Ах, такие в наше время встречаются все реже!

Последние слова произнесла огромная рябая бабища в черном платье, которое призвано было сделать ее стройнее, но на самом деле наводило на мысли об артиллерийской пушке, прикрытой чехлом. Мадам громко вздохнула, обмахиваясь веером, и послала щуплому светловолосому юноше в ковбойских штанах томный элегический взгляд.

— Это и есть тот камушек? — спросил Билли у Амалии. Баронесса Корф утвердительно кивнула, а юноша проворчал: — Н-да, нелегко будет до него добраться.

— У нас нет другого выхода, — вполголоса ответила Амалия. — Камень принадлежит императору и должен снова