Идентичность Лауры - Ольга Владимировна Маркович Страница 16

топку, а точнее, на его растопку бросается масса благих намерений. Чужих и собственных ожиданий. Несбывшихся мечтаний. Желаний выслужиться в попытке заработать немного любви и уважения. Пользой оправдываются гадкие поступки. Приносить пользу — значит существовать не зря. А если видимой пользы от человека нет, то, выходит, и землю он топчет вхолостую. И тут уж «неполезность» оборачивается самой вредной своей стороной. Лишает сил хоть на какие-то действия и словно тычет в растерянного беднягу пальцем, приговаривая: «Покажи, чем ты полезен. Что ты делаешь для этого мира? Только уж так, чтобы пользу от тебя можно было пощупать и измерить. А если нет, то и говорить не о чем, если, кроме тебя самого, польза твоя никому не важна». Потому-то люди несут «свои дела» перед собой как знамя. И «полезность» наша заходит впереди нас на мероприятия, на дружеские посиделки, в гости к родным и в особенности в отношения любовные. Без очевидной пользы одного человека для другого отношения и не завяжутся вовсе.

И моя польза для Джесс и Лауры, для нашего тандема, заключалась в любопытстве и тяге к знаниям. «Ты должна учиться, Труди, чтобы мы жили хорошо», — говорила Джесс, и я много читала. «Ты ответственная за знания, малышка. Тебе не надо связываться с этими плохими людьми. Я сама с ними разберусь. Только я с этим справлюсь». И я с ней соглашалась. Но Джессика не могла скрыть от меня всего, как от Лауры. Я подглядывала. Мне всегда было важно все обо всех знать.

— Ты когда-нибудь расскажешь мне, что там было в вашем детстве? — спросил Эл как можно мягче, но, увы, выбрал неподходящее время. Могло ли быть какое-то время подходящим для таких признаний? Я вывернулась из его объятий. Сняла любимую колониальную сорочку из марлевки с оборками. Та была хоть выжимай от пота. Я кинула ее на стул и пошла в душ. Горячие струи колотили меня по макушке, и я щурилась, растягивала рот в ревущей гримасе, но не плакала. Опять, как до пробуждения, то ли кряхтела, то ли рычала. Бесконечно долго. Вода не могла ничем помочь. Никто не мог помочь. И я знала, что Джесс хоть и старалась тогда для нас, а все делала неправильно. Неправильно. Не надо было позволять им. Надо было защищаться. Я обняла себя. Обхватила обеими руками. Я остро хотела осязать кожу, волосы. Я будто была лишена этого долгое время и смогла наконец дотянуться и потрогать. Я легонько царапала и пощипывала себя, лишь бы понимать, что не сплю. Что это я. Я! Что я живая. Что я есть. Существую. Но потом большим и холодным облаком накрыло осознание того, что меня на самом деле нет. Давно нет. А может, никогда и не было. И я заплакала. Позволила слезам вытекать свободными потоками. Не помню, когда еще мне удавалось поплакать так, как в ту ночь.

Дяди Теда больше нет,

Дядя Том теперь скелет.

Том и Тед, Том и Тед,

Это наш большой секрет, —

пропела я себе под нос, когда, перекинув волосы на лицо, сушила их, промакивая полотенцем.

— Что ты такое напеваешь, Труди? — спросил Эл.

Я смотрела на него через струи черных волос:

— Ничего. Детская песенка.

— А, — промычал Эл. — Ну, иди же скорее сюда. И может, ты включишь легкий джазок? — добавил он, пытаясь заигрывать, но выглядел неуклюже.

Я выпрямилась. Откинула волосы назад, и те влажно шлепнули по горячей спине, приятно остудив ее.

— Нет, Эл. Я правда не в духе. Еще не отошла от того сна и… — Я открыла шкаф, достала свежую ночную рубашку. Влезла в нее и только после этого ощутила себя в безопасности. — Можешь просто обнять меня? — спросила я.

Он широко улыбнулся и развел руки по-добряковски. Я нырнула к нему под простыню, как в теплую нору.

За окном прогремело, и враз по крыше и подоконникам заколотил тропический дождь. Я смотрела в окно. Иссиня-черное небо трескалось от перечерчивающих его молний и снова сливалось в одно бесконечное полотно. Вот бы и у людей так, подумала я. Если что-то треснуло, собиралось бы вновь, не раскалывалось бы на части. Но у нас не так. Не так. Треснуло — и не соберешь. Даже иногда не узнаешь, на сколько кусочков разбилось.

Гиг. Лаура

Впервые я увидел Лауру у Коула. Был я с… как бишь ее, Кони или Кортни. Такая рыжая девица с копной непослушных волос. Со здоровенными ручищами и ступнями ног. Я называл ее за глаза Бигфут. А однажды был на громкой связи, и Коул спросил меня, буду я один или с Йети. Она услышала и смертельно обиделась. Надавала мне по щекам своими здоровенными ручищами и ушла. Как же ее звали… Кажется, все же Кортни, потому как было в ней что-то от жены Кобейна. Да неважно. Я тогда вконец помешался на Лауре. Напрямую ничего не делал, потому что Коул был мне как брат. Но думал о ней нон-стопом. Лаура же на меня никакого внимания не обращала. Она не была похожа на тех, кто мне нравился обычно. Я любил громких, развязных и откровенных, как эта Кортни-Кони, будь она неладна. Как все же ее звали? А тут тихая такая Лаура, с невероятным телом, которое она прятала то под офисными костюмчиками, то под мешковатыми свитерами. Аккуратная юристочка-статисточка. Коул много про нее рассказывал, когда только познакомился, а я все ржал, что спекся пацан. А потом увидел ее и подумал, как это Коул такую отхватил. Как? Самое лучшее с факультетской поры всегда мне доставалось. И сколько бы тянулось то помешательство на Лауре — неизвестно. Если б не Джесс. А может, оно по-настоящему с нее только и началось.

У Коула намечался день рождения. Лаура позвонила и попросила помочь с подарком. Я прождал в парке у офиса Коула минут двадцать и хотел уже идти, как кто-то постучал меня сзади по плечу. Оборачиваюсь и вижу смесь Лауры и всего того, от чего я обычно с ума схожу. Копна кудрявых волос, круглые серьги здоровенные, маечка, которая только-только все прикрывает, и улыбка, до того дикая, до того хищная, что я почувствовал, как возбудился. Уставился на это явление и не понимаю ничего совершенно.

— Я Джесс, — говорит она. Смотрю на нее с недоверием.

— А где Лаура? — улыбаюсь, глупо ее оглядывая, потому как они очень похожи. Как сестры. Но что происходит, понять не могу. Голос у нее хриплый,