Максим Кантор - Советы одиного курильщика.Тринадцать рассказов про Татарникова. Страница 17

— Давно пора! — с жаром сказал Гена Чухонцев.

— Затем было еще несколько борцов с хронологией, их имена знать необязательно, скажу лишь, что все они были видными учеными, представителями точных наук. И своим ученым нюхом чувствовали подвох — а их много, этих подвохов!

— Не зря мы с тобой сюда ехали, — благосклонно кивнул мне Чухонцев, — вижу, подбираемся к решению. Подвох, так-так-так… А если к случаю с Хорьковым с математической точностью подойти, если с точки зрения точных наук рассмотреть?

— Историю — с точки зрения точных наук?

— Вот-вот-вот, чувствую: горячо!

— Все бы хорошо, голубчик, — Татарников отхлебнул водки, — все бы славно! И с математической точки зрения историю ой как полезно порой осмотреть! — Историк сделал паузу. — Но не точная наука история! Промашка вышла! В ней много правил, и фактов много, и дат, и археологии, и документов, но история — не точная наука! Так-то, мой милый. Хроника, это да, претендует на точность, — так потому и врет все время хроника. А история работает с хрониками, но сама история — не хроника.

— А что же такое история? — спросил следователь Гена.

— Как бы вам, милый мой, объяснить? Вот посмотрите на себя. — При этих словах историка прыщавый Гена машинально осмотрел свои конечности. — Вы растете, развиваетесь год от года физически, до майора дослужились. Есть объективные данные вашего развития — рост, вес, количество жидкости в организме. Как объективные факты мы можем также рассматривать образование, заложенное школой, культурное влияние среды, родительское воспитание. Что именно важно для вашей характеристики, Гена?

— Полагаю, — с достоинством сказал Гена Чухонцев, — для того чтобы составить обо мне верное представление, путать факты не следует. В моей биографии есть определенная последовательность. Например, если кто-то будет считать, что я сначала получил чин майора, а уже потом пошел в школу…

— Принципиальной ошибки данное допущение не содержит, — заметил Татарников. — Полагаю, вашу личность неверно было бы характеризовать именно фактом образования. Не всякий факт интересен — и в вашем случае это особенно очевидно. Причинно-следственная связь существует, но она далеко не линейная. История тем интересна, что факты перемешивает не по правилам математики. Вот у нас в благословенном Отечестве лет двадцать назад нашлись деятели — решили переделать историю Государства Российского за пятьсот дней. Будь это математическая задача — отчего же не переделать? Но это не математика, голубчик! У истории собственные законы.

— Не понимаю, — сказал Гена.

— А потому не понимаете, что в школе ни черта не учились, голубчик! Вы, полагаю, в носу ковыряли все десять классов. Судя по фактам биографии, образование у вас есть, а исторически сложилось так, что вы крайне невежественный тип, милый мой. И ерунду всякую бессистемно читаете, каких тут еще результатов ждать. У вас, простите, винегрет в голове, голубчик, даром что погоны майорские. Не точная наука история! В ней общий смысл должен быть, идея движения, понимаете! Такая идея, которая все ваши факты объясняет, расставляет по местам. А если этой идеи нет, то и истории нет — ни ложной, ни правильной — вообще никакой. И есть одна хроника, а фальшивая она или правильная — никому не интересно.

Гена молчал, подавленный. Струйка пота стекала по его прыщавой щеке.

— Кто владеет прошлым, владеет будущим. Верно сказал Оруэлл. Но задумайтесь на секунду, голубчик, что происходит с прошлым в период капитализации общества, в период грабительского накопительства. Задумайтесь, что с ним происходит в те поганые годы, когда общество сызнова делится на богатых правителей и нищий народ.

— Что же?

— В соответствии с общей программой капитализации социума, — Татарников помолчал, — происходит приватизация истории. Безразмерная, общая история так же неудобна в употреблении, как общественная нефть и народный алюминий. Сказать, что где-то жили неподотчетные нашей системе ценностей греки — как же это неудобно! Не было греков, все мы придумали! Мы сами этих греков создали, своими силами! Вся история — у нас в кармане! И сэр Исаак Ньютон пришел к подобным выводам именно в ту эпоху, когда Англии надо было весь мир объяснить с точки зрения Британской империи. А мир больше, чем любая империя!

Гена Чухонцев молча давил прыщи.

— Приватизировать историю как нефтяное месторождение! Что за чудная цель! Нет у нас больше ничейных территорий — и там «Роснефть», и здесь «Газпром»! И греки под контролем! Что с того, что эти новые хронисты не состоят на государственной службе, — они чуют дух времени! Сузить мир, и в историю билеты входные продавать!

— А вы думаете, Сергей Ильич… — Бедный Гена наконец заговорил присущим ему писклявым голоском, а резкий тон утратил.

— Мир больше, чем вещи, его наполняющие! История — больше, чем набор фактов! В ней вранья много. В ней, может быть, одно вранье и есть! Но даже вранье компонуется в неопровержимое уравнение — в этом разница с математикой. Все числа фальшивые — а ответ верен. Затем и нужен историк, чтобы отсеивать ложные факты, сидеть над документами, верить или не верить. Историк — он следователь, понимаете, гражданин майор? А следователю, кроме фактов, еще и мозги нужны.

— Так что же, не было параллельных газет? Нет второй реальности? А с Хорьковым что случилось?

— А просто все случилось с Хорьковым. Он именно и относится к тем людям, что хотят владеть будущим, и для этого корежит прошлое. Он ведь поэт и социальный мыслитель, не так ли? Ему потребовалось дать указания редакторам газет на смену курса — вот он и прибег к такому, я бы сказал, поэтическому, образному способу. Напечатал несколько листков с проектами нужных законов, сфотографировался с ними. Уверяю вас, главные редактора все поняли — и инструкции выполнят аккуратно. Думаю, пока мы тут выпивали, у них работа кипела.

— А выкуп? — совсем растерянно спросил Гена. — Выкуп собирать надо?

— Выкуп своим чередом. Собирайте, конечно. Это уж совсем понятно: деньги Хорькову нужны — так что выкуп надо готовить.

Мы молча допили водку, Гена молча съел свой бутерброд с колбасой, тишина наступила на кухне. Татарников вскоре отправился спать, а я вышел проводить Чухонцева до метро — через полчаса должны были пойти первые поезда.

На темной утренней улице светились только звезды и ранние газетные киоски. «Девальвация рубля», «Обострение отношений с Украиной», «Отсутствие Стабилизационного фонда» — прочел я утренние заголовки.

— Так я пойду? — спросил понурый Гена Чухонцев.

— Иди, Гена, поспи чуток. Мне-то уж не поспать, мне в газету пора.

— Ответственная у тебя работа, — с завистью сказал Гена, — все первыми узнаете! До меня пока дойдет! А вам все сразу понятно. Одно слово, четвертая власть!

Про первые три я так и не узнал.

Штрафной удар

Профессор Татарников был сугубо неспортивным человеком, точнее сказать, он был нездоровым человеком и спортом заниматься не смог бы, даже если бы и пожелал. Но дело в том, что он упорно не признавал в спорте пользы, пестовал свой вредный домашний режим, усугублял дурные привычки. Мало того, что не занимался физическими упражнениями, он к тому же вел сидячий образ жизни, курил беспрестанно и злоупотреблял алкоголем. Тысячи раз говорил я ему — обычно эти здравые мысли посещали меня с похмелья, после того как засиживались мы за рюмкой, — что следует радикально изменить распорядок дня, бросить курить и начать утренние пробежки.

Сергей Ильич реагировал иронически. В своем жизненном укладе он ничего менять не собирался и считал, что его образ жизни — самый безопасный из представленных в нашем обществе. Он предрекал, что на пути спортсменов и ревнителей здоровья таится куда больше опасностей. «Так вот побегут, сами не зная куда, — а на дороге яма», — говорил Сергей Ильич, качая лысой головой.

Случай на стадионе в провинциальном городе Н. подтвердил его прогнозы — беда пришла именно с той стороны, с какой и ждать не приходилось: со стороны спорта и здорового образа жизни.

Опишу все подробно, дело приключилось неординарное.

Футбольный матч между городской командой и столичным «Спартаком» проходил на недавно отстроенном стадионе. Возвел этот стадион местный богач Верзилов, он же был владельцем городской футбольной команды и сибирской нефтяной компании. Поговаривали, что нефтяную компанию скоро передадут государству, но с футболом дела обстояли неплохо. Магнат прикупил игроков в Бразилии и Аргентине, и теперь по полю провинциального городка бегали такие звезды спорта, что смотреть на их игру приезжали знатоки из Кремля. Где и найти знатока футбола, как не в кремлевской администрации?

В последнее десятилетие футбол потеснил все прочие виды человеческой деятельности — и дело не в том, что народ полюбил эту игру, простой народ любил футбол всегда. Сегодня страсть к футболу охватила людей далеко не простых. И выражалась она не в наблюдении за игрой, а в покупке футболистов. Все богачи обзавелись собственными футбольными командами. Казалось бы, зачем русскому купцу собственная футбольная команда? Однако набрали себе футболистов, как в былые времена цепных медведей, — и хвастали приобретениями. В высших эшелонах власти обладание футбольной командой сделалось прямо-таки вопросом этикета. Если ты чего-то стоишь, футбольную команду иметь обязан, а то неловко получается. К обеду галстук надеваешь, если идешь в приличный ресторан? Вот изволь и футбольную команду иметь, если вхож в определенные круги. Прежде, рассказывали мне, вожди увлекались театром — Сталин, к примеру, раз десять хаживал на понравившиеся спектакли. Позже, в застойные годы, полюбило партийное руководство балет, их даже хоронили под звуки «Лебединого озера». Когда социализм разрушили, руководство пристрастилось к теннису: выбегал наш тогдашний президент на корт, махал ракеткой, скакал как зайчик, и его окружение тоже подпрыгивало и махало руками: видите, какие мы мобильные, как бодро наша страна скачет за прогрессом! Однако время больших приобретений, масштабных свершений, грандиозных цифр — это новое время потребовало спорта более внушительного и зрелищного. Как-то несолидно для владельца алмазных копей и нефтяных залежей прыгать по корту за непослушным мячиком. Теперь размах спортивный соответствовал размаху финансовому — и вкусы стали совсем иными: не за элегантной теннисной формой охотились нынче, а за популярным футбольным клубом. И размеры трат впечатляли. Ну сколько можно истратить на теннис? А на футбол — во много раз больше.