Ирина Волкова - Возвращение блудной мумии Страница 17

— Нет, просто проходила мимо, — усмехнулась я. — Я иногда хожу пешком из Вилановы в Ситжес.

Изумление инспектора было вполне понятным. Нудистский пляж, о котором говорил Пепе, представлял собой длинную каменистую косу, приютившуюся под скалистым обрывистым берегом. В жаркие летние дни он был полностью оккупирован геями. Женщина на этом пляже выглядела бы еще более кощунственно и неуместно, чем обнаженная стриптизерша в мужском отделении синагоги.

Проходя по тропинке над пляжем, я каждый раз с любопытством наблюдала за бурной жизнью сексуальных меньшинств. Нудистский пляж гомосексуалистов чем-то напоминал лежбище морских котиков, правда, исключительно мужского пола.

Берег был покрыт огромным количеством загорелых обнаженных тел, украшенных всевозможными ювелирными изделиями, в том числе кокетливо надетыми на члены серебряными и золотыми колечками.

Мускулистые накачанные “голубые” лежали “бутербродом”, обнимались и нежно, неторопливо ласкали друг друга. В отличие от большинства нормальных мужчин, гомики весьма тщательно следили за собой, поддерживая форму, и смотреть на них было приятно, хоть и слегка непривычно.

— Скорее всего Вэнса сбросили с обрыва неподалеку от пляжа, — объяснил Пепе. — На теле были обнаружены многочисленные ушибы, но, упав в воду, Родни был еще жив. Сомнение вызывает след удара по голове. Согласно заключению экспертизы, он был нанесен тупым предметом типа молотка. Вероятно, сначала Вэнса оглушили этим ударом, а уже потом столкнули в воду. Смерть наступила между четырьмя и шестью часами вечера в воскресенье. На покойнике были только шорты, больше ничего. Ноги обуты в сандалии. В застегнутом на “молнию” кармане шортов лежал бумажник с удостоверением личности. По счету от слесаря за вскрытие двери мы выяснили адрес квартиры, которую снимал Вэнс.

— В бумажнике было много денег?

— Около шестисот песет мелочью.

— Негусто. А какие-нибудь записки, телефоны, адреса?

Инспектор отрицательно покачал головой.

— Только счет от слесаря. Больше ничего.

— Ты уверен? — удивилась я. — А фотография мальчика?

— Какого еще мальчика?

— Родни.

— У Вэнса был сын?

— Да нет. Самого Родни, когда он был мальчиком.

— Нет, никаких снимков не было, я точно помню. Только квитанция, немного мелочи и удостоверение личности.

— Странно, что не было фотографии, — заметила я. — Родни показывал мне ее. Он вытащил Карточку из маленького внутреннего кармашка бумажника. Сама по себе она никак не могла выпасть. Да и вообще, насколько я помню, бумажник выглядел довольно толстым.

— Может, там были деньги?

— У Родни? — усмехнулась я. — У него даже кредитных карточек не было. — Скорее всего какие-нибудь записки, адреса, билеты на автобус. В бумажниках вечно скапливается какой-то мусор.

— Ты хочешь сказать, что кто-то намеренно выгреб все записки из кошелька, оставив там лишь удостоверение личности и квитанцию от слесаря, чтобы полиция не имела затруднений с установлением личности убитого?

— Похоже на то. Только непонятно, зачем в таком случае понадобилось забирать детскую фотографию Вэнса.

— Действительно, странно, — кивнул Тамайо. — Наверное, убийца не знал, что это была фотография Родни. Он забрал ее, пытаясь ликвидировать все следы, ведущие от Вэнса к другим людям.

— Возможно, — согласилась я, подумав про себя, что для этого могла быть и другая причина. — Полиции удалось выяснить, откуда именно Родни упал?

— Есть кое-какие предположения, — уклонился от прямого ответа Пепе.

— Значит, пока не удалось, — констатировала я. — Но что-нибудь полезное вы узнали? Известно, зачем Родни поехал в Ситжес?

Инспектор с удивлением посмотрел на меня.

— Зачем люди вообще ездят в Ситжес? Отдыхать, купаться, загорать.

— Вы уже допросили соседа Вэнса и его подружек?

— Естественно, допросили. Ты думаешь, мы тут бездельничаем целыми днями?

— Нет, конечно, — соврала я, гадая про себя, в какой степени универсальный испанский принцип “maeana mismo” распространяется на действия уголовной полиции. — Мне бы и в голову такое не пришло. И что показали свидетели?

— Ровным счетом ничего. Прямо удивительно — все словно сговорились. Никто ничего не знает. Более того, у соседа и подружек на воскресенье прямо-таки железобетонное алиби.

— А телефонные звонки из квартиры проверили?

— Послали запрос в телефонную компанию. Теоретически мы уже должны были получить распечатку, но данные пока не пришли.

— Телефонная компания обещала прислать ответ “maeana mismo”? — сообразила я.

— Да, — удивленно кивнул Пепе. — Откуда ты знаешь?

— Я вообще догадливая. И какие версии есть у полиции?

— Естественно, рассматривается версия ограбления, хотя на ограбление не похоже. Отправляясь на нудистский пляж, человек обычно не имеет при себе крупные суммы денег. Более логичным выглядит предположение, что убийца был знаком с жертвой. Мотив, правда, пока неясен. Это может быть ревность, месть. Твой приятель случайно не был гомиком?

— Вряд ли. Скорее его можно отнести к категории альфонсов. Насколько я знаю, Родни специализировался исключительно на женщинах. Впрочем, в наше время ни в ком нельзя быть уверенным. Не исключено, что в обмен на хороший ужин в ресторане Родни согласился бы временно поменять сексуальную ориентацию.

— Сиджес — город геев, — заметил Пепе. — Убийство произошло недалеко от “голубого” нудистского пляжа. Думаю, следует прощупать местных извращенцев.

— У меня есть другая версия. Родни мог кого-то шантажировать.

— Шантажировать? Кого? — удивленно вскинул брови Тамайо.

— Одного из членов группы Творческой поддержки.

— Это еще что за компания? — нахмурился инспектор.

— Сейчас расскажу, — пообещала я.

В лесу раздавался топор дровосека. Мужик отгонял топором гомосека. Устал, утомился, упал дровосек. С улыбкой залез на него гомосек, — в такт шагам повторяла я навеянную нежно-голубой темой Ситжеса любимую пионерскую счита-лочку, под которую так удобно маршировать. Бодрым шагом я двигалась по бульвару Сан-Хуан в направлении площади Святого Семейства.

Автомобили ревели моторами, проносясь по обе стороны от отделанной красным цементом пешеходной дорожки, отчаянно выли сиренами, застревая в пробках.

Грохот пневматического молотка, вскрывающего тротуар, соперничал с шумом строительного мусора, сбрасываемого в металлический контейнер по желтой пластиковой кишке с четвертого этажа реставрируемого здания.

Визгливо орали дерущиеся дети, с балконов домов на проезжающий транспорт истерически лаяли очумевшие от обилия впечатлений собаки.

Разудалая семейка цыган, хлопая в ладоши, громко скандировала свое любимое “ло-лай-ра” и, перекрывая грохот пневматического молотка, хором пела что-то про одинокого ослика, потерявшегося на пути домой.

Зажатый между серыми и безликими, как штампованные оловянные солдатики, рядами лепящихся друг к другу домов воздух тускло мерцал дымным маревом выхлопных газов. Словом, Барселона была в своем амплуа.

Тэдди Пиддингтон, сосед Вэнса по квартире, к которому я, собственно, и направлялась, оказался дома. Как-то раз мы столкнулись с ним в ирландском пабе “Майкл Коллинз”, и Родни познакомил нас.

— Жуткая история, — вздохнул Тэд. — Представить себе не могу, зачем кому-то понадобилось убивать Родни. Он был таким безобидным, никогда ни с кем не ссорился. Может, это баски?

— Баски? — удивилась я. — Ты имеешь в виду террористов?

— Кого же еще! Они ведь недавно устроили несколько взрывов на курортах Каталонии.

— Но ведь Родни не взорвали, — возразила я. — Да и вообще, зачем он мог понадобиться баскам? Скорее уж можно заподозрить ирландцев. Вдруг Вэнс в прошлом им чем-нибудь насолил?

— Ты не понимаешь, — таинственно понизив голос, сообщил Пиддингтон. — Сначала они разбомбили Югославию, а теперь принялись за Испанию.

— Кто онм? — также понизив голос, в тон ему спросила я.

— Как кто? Конкуренты! Французы, итальянцы, греки, турюг, наконец.

— Турки не бомбили Югославию, — заметила я. — По крайней мере, я об этом не слышала.

— Югославию, может, и не бомбили, а вот Родни запросто могли пришить.

— Ты ведь только что говорил, что Вэнса прикончили баски. Так кто все-таки — баски или турки?

— Никак не сообразишь? — удивился моей тупости Тэд. — Все более чем очевидно. Турки заплатили баскам, чтобы те убили Родни. Ну, может, не турки, а греки, я точно не уверен.

Некоторое время я задумчиво созерцала вдохновленного своей идеей Пиддингтона, размышляя над тем, почему мне так везет на психов. Карма, что ли, у меня такая? Может, во мне есть что-то особенное, что их притягивает? Или, наоборот, меня притягивает к ним. Взять хотя бы группу Творческой поддержки…

А что, если я действительно чего-то не понимаю, в то время, как Тэдди зрит прямо в корень?