Дарья Донцова - Хождение под мухой Страница 18

Не могу сказать, что испытала особую радость при этом сообщении.

– Значит, ты не зомби, – на всякий случай еще раз уточнила я.

Валя хрипло хихикала:

– Нет пока, поживу еще, какие мои годы.

– Не страшно?

– Тут хорошо, тепло, – пояснила Валя, – а на заработки к метро бегаю, мне бы до весны перекантоваться, а там на дачу съеду.

– Куда? – удивилась я.

– В парк, – пояснила Валя, – на травку.

Я натянула шапочку.

– Ладно, извини, напугалась я очень.

– Это что, – веселилась Валечка, – тут несколько дней назад такая пенка вышла, во, гляди!

И она продемонстрировала мне грязный гипс, явно снятый с руки.

– Во, штука! Вылезаю днем из своего склепа, часов в двенадцать, потягиваюсь, а по дорожке бабка шкандыбает, такая вся из себя расфуфыренная, волосья ниже плеч свисают. Увидела меня, как заорет, словно потерпевшая. Уши прям заломило.

Валечка только подивилась человеческой глупости. Ну ладно, предположим, можно перепугаться до полусмерти, увидев ночью на кладбище непонятную фигуру! Но днем, в полдень? Надо же быть такой идиоткой, всем же понятно, что мертвецы никогда не выходят при солнечном свете! Валентина решила успокоить припадочную и прохрипела:

– Не ори, нормально все.

Голос у Вали густой, похожий на мужской, этакое сильно простуженное меццо. А вы чего хотели? Попробуйте сохранить колоратурное сопрано, ночуя в сыром склепе!

Услыхав басовитый тембр, кретинка, не переставая визжать, отступила влево, а потом сделала совсем уж идиотскую вещь.

– Прикинь, – веселилась Валечка, – у ней рука была сломанная, правая. Так она стащила гипс и в меня швырнула, а потом как деранет по дорожке, во до чего перепугалась, до усрачки! А я только рада. Подобрала гипс и гляди чего.

Ловким жестом бомжиха всунула руку внутрь грязно-серого кокона.

– Класс, да? – по-детски спросила она. – Теперь у ларьков стою, и все подают. Жалеют. Ох и умора, только вспомню, как та бабенка драпала, прямо ржа разбирает, так синие пятки и мелькали.

– Почему синие? – машинально удивилась я, отряхивая брюки. – Пятки, они розовые или желтые.

– Так это босые, – справедливо заметила Валечка, – а у той идиотки шляпка и пальтишко были синенькие, с мехом, даже скорей куртка, из-под нее юбчонка торчала и сапожки такие голубенькие, красиво очень. Видать, со средствами дамочка.

Да уж, женщина, даже если она бомжиха, вынужденная ночевать в склепе на кладбище, всегда заметит, во что одеты другие дамы.

– Ну, к метро почапаем? – предложила Валя.

Мы дошли до дороги, и я, тормознув маршрутку, села внутрь. Валя осталась на обочине.

– Садись.

– Денег нет.

– Садись, заплачу.

Бомжиха устроилась на сиденье. Шофер нахмурился.

– Два до метро, – громко заявила я, протягивая ему десятки.

Возле ларьков Валя нацепила гипс и, привалившись к хлебному тонару заканючила:

– Люди добрые, подайте христа ради, попала рукой в камнедробилку, бюллетень не платят.

Перед собой она поставила пустую коробку. Толпа равнодушно плыла мимо. Я бросила в емкость пять рублей и тихо сказала:

– С почином тебя.

– Бывай здорова, – улыбнулась Валя, – надо будет чего, приходи, я завсегда либо тута, либо на кладбище.

ГЛАВА 11

До дома я добралась, устав, как собака. Не успела открыть дверь, как налетели домашние, требуя любви и внимания.

– Погладь мне на завтра юбку, – заявила Лизавета.

– Сама не можешь?

– Мне еще шпаргалку по истории писать, – возмутилась девочка, – а тебе делать нечего.

Я покорно взялась за утюг. – Лампуша, – всунулся в кухню Кирюшка, – ты обещала сделать мне доклад на тему «Жизнь человека в эпоху кардинальных перемен».

– Не может быть, – подскочила я.

– Забыла? – надулся Кирюшка.

– Скачай из Интернета.

– Таких умных много, – вздохнул мальчик, – вот Женюрке вчера притащили девять совершенно одинаковых рефератов, прикинь, как она обозлилась.

Женюрка – это учительница географии, и я вполне понимаю ее справедливый гнев.

– Может, сам попробуешь? – я безнадежно попыталась отвертеться от написания доклада.

– Ага, – поджал губы Кирюшка, – как своей Лизочке юбочки наглаживать, так пожалуйста, а как мне помочь… – Между прочим, – проорала Лизавета, – я учусь на одни пятерки, не то что ты! Двоечник!

– Я?! – взвился Кирка. – Подлое вранье! У меня только одна пара, по алгебре, да у всех приличных великих людей были двойки по математике. Может, только у Эйнштейна четверка стояла.

– Насколько знаю, Альберта Эйнштейна с успехом исключали из всех учебных заведений, – хмыкнула я, – за неординарность…

Кирюшка уже открыл было рот, чтобы обрадоваться, но тут раздался звонок.

– Мамуська пришла, – заорал Кирилл и ринулся к двери.

Лиза понеслась с ним. Я продолжала гладить юбку.

Жизнь человека в эпоху кардинальных перемен! Ничего себе темочка, на докторскую диссертацию тянет. Что они там, в школе, совсем с ума посходили, да?

– Лампа, – послышался голос из коридора, – иди сюда.

Я выглянула в прихожую и онемела. Между двумя парнями покачивалась Капа.

– Это что, – спросила я, – вернее, кто?

– Вот, – ответил один из юношей, светловолосый, – домой доставили.

– На дискотеку не пошли, – добавил другой, – решили довести, испугались, что под машину попадет.

– Где вы ее нашли? – ошарашенно спросила я.

– Капа, ты напилась! – сурово констатировала Лиза.

– Вовсе нет, – заплетающимся языком сообщила старушка, – всего-то бутылочка сухого, для тонуса.

– В «Ариадне» отыскали, – сообщил темноволосый парень, – в кафе на Тверской, сосиски-гриль, пицца и коктейли.

– Шампань-коблер, – икнула Капа, – жуткая блевотина.

В ту же минуту ее тоненькие ножки, обутые в страшно модные, но очень неудобные тупоносые ботиночки на пятнадцатисантиметровой платформе, подломились, и старушка кулем рухнула на некстати подвернувшуюся Аду.

– Спасибо, ребята, – сказала я.

– Да не за что, – хором ответили те, – прикольная тетка.

– Лампа, – завела Капа, – ты детям лазанью на ужин дала? Мальчики, хотите лазанью? Это вам не сосиски-гриль.

– Вот, – поднял вверх указательный палец Кирюшка, – вот, совсем упала, почти умерла, а думает о голодных детках, учись, Лампа! Кстати, никакой лазаньи мы и в глаза не видели.

– Безобразие, – прозаикалась Капа.

Потом она, ухватившись за Лизу, встала и, пошатываясь, побрела в кухню.

– Умираю, но не сдаюсь, – прокомментировал молчавший до сих пор Сережка, – просто крейсер «Варяг», а не Капа. Может, ребята, вы и впрямь поесть хотите?

Студенты переглянулись.

– Раздевайтесь, – предложила Юлечка.

Парни начали стаскивать куртки. Я прошла на кухню и обнаружила, что совершенно пьяная Капа весьма ловко разожгла духовку и теперь вовсю гремит тарелками. Очевидно, в старушку встроен автопилот.

Нежданные гости и хозяева принялись азартно уничтожать угощение. Я же пошла в спальню и забилась под одеяло, спать хотелось просто ужасно. Глаза закрывались, и тут дверь тихонечко приоткрылась. Шлеп, цок, цок, шлеп, шлеп… Тяжелое тело плюхнулось прямо на меня. Кое-как разлепив веки, я обнаружила около своего лица страшную морду варанихи. Очевидно, Люся прониклась ко мне теплыми чувствами, поэтому и решила скоротать ночку около любимого человека. Спихнуть рептилию оказалось невозможно, и я, покорившись судьбе, задремала. Не жизнь, а театр абсурда, кому рассказать, не поверят. Сначала пьяная бабушка приводит двух парней, а потом в кровать валится обнаглевшая вараниха. Хорошо хоть они травоядные животные. Не хотелось бы спать безмятежным сном рядом с кровожадным созданием.

Утром Капа, весело напевая, жарила блинчики. Я решила приструнить ее и сурово сказала:

– Ты вчера напилась, как свинья.

– Кто? – подскочила старушка, переворачивая блин на сковородке.

– Ты.

– Я не пью совершенно, – заявила бабуся и ловко побежала к балкону, где стоит ящик с овощами, – веду трезвый образ жизни, и потом, Лампуша, где ты видела пьяную свинью? Это милое животное, так же, впрочем, как и я, совершенно не употребляет спиртного.

– Какого черта тебя понесло в кафе?

– Как это? – изумилась Капа. – Танцевать, конечно, ну проглотила парочку-другую бокальчиков, но ведь это ерунда.

– Танцевать?

Капа взбила ярко-красную челку и заявила:

– Не будь занудой, можно подумать, тебе сто лет.

– Но и тебе не двадцать, – парировала я.

– Согласна, – не обиделась Капитолина, – только где сказано, что человек после пятидесяти должен по вечерам гнить в кресле у телика? Мне охота веселиться. Детей я вырастила, внуков, кстати, тоже, сломалась на правнуках, устала. Мужей всех похоронила.

– Их у тебя было много?

Капа стала загибать пальцы:

– Толя, Сеня, Федя, Миша… Кого-то забыла… Никита! Нет, мы с ним не расписывались. А! Роберт! Вечно я его забываю, очень противный был, зануда и брюзга. По паспорту сорок лет, а старик стариком, вечно ныл: «Капа, веди себя прилично. Капа не надевай мини-юбку, тебе пятый десяток катит».