Галина Куликова - Клубничное убийство Страница 18

Похороны Ирины Аршанской.Соболезнования убийцы?

Погода вдень похорон Ирины Аршанской была самой подходящей для такого печального события – свинцово‑серое низкое небо, откуда без устали сыпал мелкий колючий снег, сводя на нет любые усилия дворников с лопатами и водителей специальной снегоуборочной техники.

Проводить Ирину в последний путь собралось неожиданно много народа, поэтому перед кладбищенскими воротами, от которых, согласно утвержденной церемонии, гроб должны были на руках нести физически крепкие родственники и друзья, образовалось некоторое столпотворение и неразбериха. Было заметно, что завхоз редакции, пожилой лысый дядька, полковник в отставке, на которого и была возложена организация похорон, нервничал и излишне суетился. Однако боевое прошлое полковника наконец возобладало над эмоциями: ему удалось организовать всех прибывших в некое подобие колонны по четыре. Грустная процессия двинулась к месту «последнего пристанища усопшей», как высокопарно выразился хорошо проплаченный накануне и оттого чрезвычайно любезный кладбищенский администратор.

Чувствуя себя здесь абсолютно чужой и лишней, Майя с видом бедной родственницы пристроилась в самом конце траурной процессии. Монотонное однообразие черного ничто не нарушало – букеты и венки были почему‑то преимущественно белого цвета и оттого растворялись в пелене падающего снега.

«Интересно, откуда столько народа? Редакция, вероятно, в полном составе, а это – человек двадцать, а то и больше. Во всяком случае, знакомых ей лиц сотрудников журнала много. Родственники, в том числе дальние, подруги, знакомые… Кто еще?» – строила догадки Майя.

Становилось зябко от слабого, но отчетливо холодного ветерка, за шиворот противными холодными струйками стекал таявший на ее непокрытой голове снег. «Слава Богу, обошлось без оркестра, а то бы тут такое началось…» К счастью, Майя за свою жизнь была на похоронах всего два раза, но запомнила, как печальная, рвущая душу музыка придавала скорби такой невыносимый характер, что рыдать в голос начинал и даже закаленные крепкие мужики. Сжимая замерзающими руками букетик с четным количеством белых гвоздик, она попыталась было направить мысли в конструктивное рабочее русло. Например, как умудриться выделить из толпы и зафиксировать подозрительных лиц, если все вокруг одинаково черные и печальные. Но тут ей прямо в ухо насмешливо бухнули:

– А последнее пристанище ничего себе!

Испуганно отпрянув, Майя обернулась на наглеца, осмелившегося шутить шутки в такое время и в таком месте. Наглецом оказался Половцев. Он дышал на нее перегаром, был небрит, помят лицом и одет для похорон несколько вызывающе – голубые джинсы, светло‑коричневая кожаная куртка и кроссовки. На голове дикая шапочка, в которой, похоже, дедушка героического оперативника сдавал школьные нормы на значок «Готов к труду и обороне».

– Вы с ума сошли! – ахнула Майя и испуганно огляделась – не смотрит ли на них кто. – Почему вы такой… ужасный? Это же похороны, а не бразильский карнавал.

– Ничего не попишешь, – выдохнул Стас. – Я вторые сутки домой попасть не могу.

– В загуле, что ли?

– Ну, почему так, – приятно улыбнулся Половцев небритым лицом. – Работа. Сложную операцию проводили, вот только под утро все закончилось. Так что я прямо с корабля – на бал. В смысле – на похороны.

– С какого корабля? Сейчас навигации нет, лед везде. Или вы проводили операцию на атомном ледоколе?

– Это в переносном смысле. У вас, дорогая, видимо, немного замерзли органы, отвечающие в организме за сообразительность и чувство юмора. Не дать коньячка? У меня есть немного. – И Половцев ловким движением достал из‑за пазухи плоскую фляжку.

Майя выпрямилась и ответила:

– Спасибо, я на улице не употребляю.

– Ну, не обижайтесь. Я просто подумал – вдруг вы замерзли? Впрочем, мы немного отстали. Давайте, шевелите конечностями.

По‑хозяйски взяв девушку за руку, он поволок ее к скрывающемуся за ближайшим поворотом хвосту процессии.

– Я ведь что хотел сказать, – стал он на ходу оправдываться. – Кладбище элитное, на такое просто так не ляжешь. Место для могилы – обзавидуешься, семь минут хода от главных ворот, навещать удобно. А вы – глумитесь, глумитесь…

– Может, у них тут родственники похоронены, – тяжело дыша от быстрой ходьбы, упрямилась Майя. – Тогда вроде бы есть право.

– Ага, сейчас! Родственники… Я уже проверил – никаких родственников тут нет и быть не может. А вот административный ресурс, видимо, у кого‑то есть.

Здесь диалог пришлось прервать – они вплотную подошли к внешнему кольцу людей, толпящихся вокруг свежевырытой ямы с цветами и венками.

Майя, познания которой о похоронных обрядах были весьма скудными, тихо, чтобы не услышали соседи, спросила у Стаса:

– Сейчас что будет? Прощание?

– Нет, – пробурчал тот, одновременно рыская взглядом по скорбным лицам собравшихся, – уже прощались, дома.

– А вы откуда знаете?

– Я там был, – невозмутимо пояснил коварный опер. – Сутра.

– Так вы же сказали – с корабля… Почему вы мне ничего не… – рассердилась было Майя, но Половцев не дал ей закончить.

– Вас сюда Сильвестр прислал, да? Зачем? Наблюдать. Вот и давайте, наблюдайте, а то потом рассказывать нечего будет. А я на службе и отчеты даю только своему руководству, понятно?

И, не дав Майе ответить, стал быстро перемещаться вправо, совершая нечто вроде флангового маневра. Буквально через пару минут она увидела дурацкую шапочку Половцева, которую он так и не сподобился снять, уже с противоположной стороны, там, где у открытого гроба стояли самые близкие родственники Ирины Аршанской.

«Собственно, этот поганец не так уж и не прав, – решила Майя. – Я же здесь не из любопытства или жалости. Я по делу, и делу – важному. А на Половцева нервы тратить не стоит». Чтобы спокойно наблюдать за собравшимися и делать выводы, необходимо было переключиться. Для начала Майя, решительно протиснувшись через три шеренги плотно стоящих фигур в траурных одеждах, избавилась от цветов, положив их в ноги покойной. Завершив мрачную процедуру, она попробовала переместиться поближе к Половцеву, справедливо полагая, что он выбрал наилучшее место для наблюдения. И не ошиблась – основная масса людей теперь была к ней лицом, а в непосредственной близости находились те, кого принято называть родные и близкие.

При более детальном осмотре местности Майя убедилась, что монолитность присутствующих была условной, на самом деле они дробились на несколько больших и маленьких групп, объединенных по какому‑то своему, внутреннему принципу. Группы стояли очень близко друг к другу, но тоненькая граница между ними все‑таки просматривалась. Наиболее отчетливо выделялись когорты родственников Аршанских и сотрудников «Блеска».

Чрезвычайное впечатление на Майю произвел муж Ирины Аршанской. «Вот правильно говорят, человек наиболее полно проявляется не в радости, а в горе», – думала она, глядя, как держится этот высокий красивый мужчина. Он не рыдал, не заламывал рук и не делал попыток упасть в обморок, хотя Майя предполагала, что знаменитый актер, подсознательно повинуясь профессиональным инстинктам, может сыграть перед собравшимися мини‑спектакль «Мужское отчаянье на могиле любимой».

Есть такое понятие – неподдельное горе, так вот Игорь Аршанский был его олицетворением. Он не мог ни говорить, ни даже плакать, просто стоял молча, опустив руки и склонив голову. К нему подходили, говорили слова сочувствия, утешали, призывали крепиться… Он молча кивал в ответ, жал руки – и все. Как будто человек окаменел.

Наступали последние мрачные минуты. Завхоз громко поинтересовался, не хочет ли кто еще выступить, сказать слова прощания. Желающих, как ни странно, оказалось немало – видимо, из числа тех, кто не смог этого сделать дома у Аршанских и приехал прямо на кладбище. Правда, был в этом и плюс – она узнала, что здесь есть также представители радиостанции, на которой Ирина Аршанская вела свою передачу, партнеры по какому‑то неведомому бизнесу, бывшие коллеги с других работ и даже клиенты, которых она консультировала в качестве психолога. Таким образом, картина постепенно прояснялась. Оставалось непонятно лишь, что это за группа из десятка девочек лет по пятнадцать. Девочки стояли на отшибе. Все они были спокойны, не плакали, при этом постоянно перешептывались, толкая друг дружку локтями.

Майя изначально оставила преступную мысль сделать некое подобие фотоотчета, засняв происходящее на мобильник – во‑первых, потому что видимость из‑за погодных условий была ужасной, а во‑вторых, ее манипуляции с телефоном могли вызвать законное негодование окружающих. Поэтому приходилось изо всех сил напрягать слух, зрение и память – Сильвестр не любил общих слов и расплывчатых формулировок. Сейчас она сама себе напоминала сурового пограничника, притаившегося в кустах у реки и чутко внимающего тревожным звукам, доносящимся с противоположного вражеского берега.