Наталия Клевалина - Убийственная осень Страница 18

— Слушай, а что, если спрятать велосипеды где-нибудь в кустах, а на обратном пути забрать, — предложила Овчарка, — чего их переть туда-сюда?

— А если мы не найдем, где их спрятали? Или их возьмет кто-нибудь?

— Не волнуйся. Выберем какой-нибудь ориентир.

Ориентиром стал древний полосатый верстовой столб. За ним был овражек, по нему тек ручеек. Там они и спрятали велики.

Когда они добрались до Большой губы, было почти темно. Только узкая розово-желтая полоска на горизонте — все, что осталось от заката, — давала пока кое-какой свет.

— Дохлое дело, — грустно сказала Овчарка, — надо прочесать весь пляж. А через полчаса совсем стемнеет, что тут найдешь в тьме кромешной.

— Давай пройдем хоть немного, — предложила Васса.

Идти по песку после такого марш-броска от поселка было трудновато. Полоска на горизонте гасла.

— Ну и где здесь крачки? Наврал небось этот велосипедных дел мастер, — проворчала Овчарка.

— Все крачки спят давно. Как и все нормальные люди. Кроме тех психов, которые ночью таскаются по непонятно какому пляжу непонятно зачем.

— Твоя правда, — откликнулась Овчарка, прыгая с камня на камень, — надо было завтра ехать с утра. Чего мне не терпелось, не пойму. Ладно, по-моему, хватит. Совсем темно стало. Давай посидим отдохнем, благо тут у моря комаров меньше, и будем домой двигать.

Так они и сделали. Овчарка поднялась, чтобы идти, сделала два шага и шлепнулась, споткнувшись о какую-то ветошь. О песок, конечно, стукнулась небольно, но очень рассердилась и стала ругаться. Так хотела прочесать Большую губу, и вот теперь тащиться сюда еще и завтра!

— Какой урод это сюда кинул!

И с досады она ногой поддала мокрую и грязную ветошь. Васса уже ушла вперед, и Овчарка позвала ее.

— Погоди, подружка. Дай-ка зажигалку.

Когда Овчарка щелкнула газовой зажигалкой, она увидела, что перед ней грязный, мокрый, осклизлый, дырявый, пахнущий тухлой рыбой красный клетчатый плед.

— Господи, Васса, это ее плед. Она в нем сидела тогда на причале в Кеми. И на корабле тоже в нем была. Я его запомнила. Из дорогих, мохеровый, настоящий шотландский.

Овчарка прополоскала плед на мелководье и выжала его. Они шли от Большой губы по грунтовой дороге обратно. Овчарка говорила:

— Теперь мне все ясно. Мы не видели, как Шура Каретная сходит с корабля на Бабий остров. Потому что она вообще на него не сходила. Она сидела там на корме в этом самом пледе, и тот, кто ее убил, столкнул ее в воду. Проще простого. Ты ведь слышала — семь минут максимум, если даже плавать умеешь. А видеть этого никто не мог — погода была скверная, все сидели в каюте. Если она и кричала, опять-таки никто ее слышать не мог. Плед — вот чего не хватало в сумке.

— Но ведь она приходила за своей сумкой.

— Да это мог быть кто угодно. Убийца ее спихнул, а про сумку забыл. А там наверняка что-то было, что могло его выдать. Он переодевается в белое — тот матрос мне сказал, что к Аслану приходила женщина в белом. В лицо-то Шуру этот Аслан знать не мог. Ага, значит, убийца — женщина. Хотя убийца мог быть и мужчиной и нанять какую-нибудь женщину, чтобы сходила и забрала сумку. Теперь мне кажется, что и Аслана не случайно прирезали. Слышала ведь — тихий непьющий мужик, в драки никогда не лез, учебу сына оплачивал. Так что убийца вынул оттуда все для себя опасное, а сумку подбросил в столовую. В любом случае ее убил кто-то из тех, кто был на катере.

Всю дорогу они перебирали пассажиров «Святителя Николая» и строили догадки, кто же из них больше других годится в убийцы.

— Груша — так это сомнительно, правда?

— Да, — отозвалась Овчарка, — она, конечно, сенсации ради маму родную продаст, но убить… вряд ли. К тому же она наружу не выходила, я бы видела. Двое матросов — так у них никакого резона топить Шуру, они ее знать не могли. К тому же как только кораблик отошел, они пошли спать.

— Малолетки тоже не смогли бы. Да они и из каюты никуда не уходили тоже.

— Ты не помнишь, как только мы отошли из Кеми, кто выходил из каюты первым?

— Я выходила. За чехлом от бинокля.

— Ты вне подозрений, подруга.

— Когда в фильмах что-то расследуют, подозревают всех. Потом оказывается, что убил тот, на кого никто не думал.

— Не валяй дурака, — ответила Овчарка. — Тебя не было минут пять от силы.

— Так чтобы убить, и секунды хватит.

— Ладно, если тебе так больше нравится, буду и тебя подозревать. Кто за тобой выходил, не помнишь?

— Сперва та пятидесятилетняя женщина с обесцвеченными волосами покурить. Потом тощая девчонка с метровым золотым лабрисом. Она чем-то отравилась и пошла в сортир, — сказала Васса, — эта баба с испорченными волосами еще ей леденцы предлагала от укачивания.

— Между прочим, эта девчонка очень нервничала, я это еще в «Поплавке» заметила. Кто еще?

— Еще отец Панкратий с женщиной в платке пошли помолиться на поклонный крест на островке, когда плыли мимо него. Их минут пятнадцать не было. Но их, по-моему, стоит исключить.

— Почему это? Сама же сказала — подозревать, так всех. Кстати, отец-то он отец, а вполне мог ее спихнуть. Он ведь у них тут воинствующий гонитель лесбиянок. Он наверняка ее знал, она ведь настоящая икона всея Руси для всяких там извращенцев. Чего еще и ожидать от фанатика. А эта паломница ему из солидарности помогла.

— Не знаю, что-то сомнительно, — отозвалась Васса.

— Ага! А ведь мой папаша-то тоже выходил. От такой твари, как он, всего ожидать можно.

— Кончай наезжать на своего папу.

— Хочу и наезжаю. Хочу — прирежу его. У меня что, по-твоему, права такого нет? Ты, Васса, очень добренькая. Если б он разорился, если б его хватил инфаркт и его бы парализовало или мошенники у него отняли квартиру, а его запихали в дом престарелых, я бы и тогда к нему не пришла. Хотя нет, пришла бы. Чтоб посмеяться.

— Ну и злющая же ты!

— Я не злющая, я справедливая.

— А по-моему, ты притворяешься. Послушай, Овчарка, это наш столб?

— Нет, наш был немного покосившийся. Наш дальше.

Они дошли до следующего верстового столба. Однако за ним не было никакого оврага.

— Черт знает что, — сказала Овчарка, — значит, тот был наш. В такой тьме не разберешь.

Они пошли обратно. Овчарка первой полезла в кусты и ощупью отыскала велики.

— Тут они. Вот твой, Васса, бери.

Овчарка оглянулась. Вассы не было. Овчарка думала, что Васса идет за ней, но подруга как испарилась.

— Васса! — позвала Овчарка, но никто ей не ответил. — Не смешно, Васса! — рассердилась Овчарка. — Я не собираюсь до утра торчать в лесу, комаров кормить!

И опять только Овчаркин голос прозвучал в тишине. Овчарке стало не по себе. Она сделала несколько шагов по дну овражка и снова позвала Вассу. Овчарке казалось, что кто-то, кого она не видит, смотрит на нее неотрывно и решает про себя, убить ее, Овчарку, или оставить жить дальше. Кто-то чужой и очень сильный разглядывал ее. Он не издавал ни звука, только звенели тысячи комариных голосов в кромешней тьме. Но Овчарка знала, что он здесь. Может быть, он уже убил Вассу! Овчарка перестала звать подругу и старалась как можно тише ступать по оврагу. Даже когда она наступила в ручей и студеная вода хлынула в ботинок, она и звука не издала. Она открыла свой складной ножик. Оружие никакое, но, если ткнуть в лицо, можно выиграть время. Тут прямо позади Овчарки что-то зашуршало, и Овчарка прыгнула вперед и сильно ударилась лбом о лоб Вассы.

— Бери велик, быстро, — зашипела Овчарка, — тут кто-то есть!

Они вывезли велосипеды на дорогу и дали такого деру, что несколько километров не разговаривали, а только отдувались. Овчарка оглядывалась назад. Велосипеды, которые они везли, дребезжали по каменистой дороге. Только когда показались огни поселка, Овчарка заговорила:

— Ты где была? Я тебя звала, ты что, не слышала?

— Я ничего не слышала. Ты в овраг полезла, а я решила пописать на обочине прямо. Ждала-ждала, а ты не идешь. Я за тобой и пошла. И тут ты как прыгнешь. На лбу теперь шишка будет.

Овчарка помолчала, а потом сказала:

— Там кто-то был.

— Кто?

— Откуда я знаю. По-твоему, мне надо было там остаться и его спросить?

— Может, это какой зверь был?

— Здесь диких зверей нет, ты же знаешь. Там был человек, это в сто раз хуже зверей.

— Ну, может, собака.

— Нет, не собака. Он на меня смотрел. И так смотрел, что… как бы тебе объяснить… Как будто мне уже и деваться некуда. Как будто я, даже если наизнанку вывернусь, уже никак не спасусь. Могу выпендриваться, но все равно все будет так, как он хочет. А он просто решает, как со мной поступить, как лучше убить… Правда, это было жутко. Ты знаешь, у меня вообще-то нервы крепче некуда, и это у меня не воображение разгулялось. Я и «Лорелею» видела, и мертвую Шуру, и мне это ничего…

Наутро они встали пораньше, чтобы вернуть велики в прокат. Мужик, любитель крачек, содрал с них тысячу за то, что не вернули велики вчера, и завозникал насчет соскочившей цепи. Овчарка живо поставила его на место: