Людмила Ситникова - Не откладывай убийство на завтра Страница 19

– Дымили, Евдокия Васильевна, времена здесь ни при чем. Лет сорок-пятьдесят тому назад женщины курили не меньше нынешней молодежи, у меня у самой бабушка начала курить в четырнадцать лет.

– Тогда виной всему была проклятая война, люди курили, потому как никотин на время притуплял чувство голода. Помню, когда в сорок третьем мы, умирая с голоду, лежали с сестрой на кровати, мать насильно заставляла нас выкурить папироску.

– Возможно, вы правы. – Катке не улыбалась перспектива вступать в длительный спор о вреде курения с пенсионеркой. – Евдокия Васильевна, а Таня со Стасом жили мирно?

– Всякое бывало, когда поскандалят, когда посмеются. Если ругались, то орал в основном Станислав, Танька лишь изредка покрикивала. Да она вообще баба интеллигентная, не то что Оксанка из сорок девятой квартиры. Засранка еще та, ни тебе здрасьте, ни до свидания, а на прошлой неделе чуть с ног меня не сбила, лошадь Пржевальского. Думаешь, извинилась? Хрена два! А Танюшка, хоть и актриса, нос никогда не задирала. Бывало, давление подскочит, я к ней, так, мол, и так. Карпова и в аптеку, и в булочную сбегает. Да что говорить, светлый человек она была, царствие ей небесное.

– А гости к супругам часто наведывались?

– Кроме тебя, никто не шастал. Татьяна никогда не устраивала гулянок с шумом-гамом. Конечно, до Стасика приходили к ней мужчины, не без этого, так молодая ж баба. Сидели тихонечко, никакого беспокойства соседям, а вот Оксанка – та безбашенная. Запросто может в два часа ночи музыку врубить, хоть кричи, я и милицию сколько раз вызывала, без толку, а однажды, когда Оксанка…

– Евдокия Васильевна, вспомните, когда вы первый раз заметили Стаса?

– Год тому назад, и вначале он мне решительно не понравился. Козырем ходил, зятя моего чем-то напоминал.

– Они тогда уже жили вместе?

– Нет. Он появлялся время от времени, у них был цветочно-конфетный период. Выходя по утрам из квартиры, я часто ощущала запах его противных мужских духов. А потом начались проблемы.

– Проблемы? Какого рода?

– Скандалить стали, всегда тихая Танюшка вопила, будто ее резали.

– И когда скандалы прекратились?

– Сразу, как только молодые поженились. Помню, встретила я их у подъезда, Танька счастливая; спрашиваю, чего светишься? А она – сегодня расписались, баба Дусь. Через неделю молодожены сильно поскандалили. Дело было вечером, часов в одиннадцать. Танька орала, била посуду, а затем распахнула дверь и вытолкала Стасика на площадку. Он потопал к лифту, а Танюха крикнула какое-то слово и захлопнула дверь.

– Какое слово?

– Да я не запомнила, вернее, запомнила, но не знаю, как правильно… ой, погоди, – Евдокия Васильевна вышла из комнаты.

Через минуту она вернулась с тетрадкой в руках.

– Всегда все записываю, чтоб не забыть.

Копейкина отметила – подслушанных записей хватит на небольшую книжку.

– Вот! – радостно закричала старушка. – Нашла. Так, посмотрим, Таня крикнула ему: «Афонс».

– Афонс?

– Именно!

– Интересно…

– Самой интересно, милая.

Внезапно Копейкину осенило:

– Евдокия Васильевна, может, Таня крикнула не «афонс», а «альфонс»?

– Может, и альфонс, – неуверенно проговорила бабулька, – сейчас не вспомню точно, записала, как услышала. А что такое альфонс?

– Гм… ну… кстати, Евдокия Васильевна, Татьяна поддерживала отношения с кем-нибудь из жильцов дома?

– Вроде она приятельствовала с Оксанкой Королевой.

– Оксана, это та, которая…

– Она самая: хамка, нахалка и грубиянка! Помню еще случай, прошлой зимой я вышла на улицу потрясти коврик, снега тогда намело…

– Оксана в какой квартире живет?

– Королева-то? В сорок девятой обитает.

– Не знаете, она сейчас дома?

Старушка с серьезным видом посмотрела на часы.

– Думаю, дома, охламонка часов в девять завихрится на танцульки. Сегодня суббота, значит, она утóпает на всю ночь, а под утро заявится еле живая.

– Ксюша одна живет?

– Зачем одна, с родителями, мать целыми днями на работе корячится, а отец с утра зенки зальет и дрыхнет. Оксанка нигде не работает, не учится, тунеядка тунеядкой.

– На что же они живут?

– Так и живут – на одну зарплату матери. Оксанку, правда, хахаль содержит, вот уж у кого их пруд пруди, так это у нее. Однажды иду из магазина, вижу, стоит машина красивая, заграничная, из нее Королева вылезает, в шубе. На меня не взглянула и пошла, и пошла, я чуть в сугроб не упала. Откуда, думаю, у девки деньги на такие шмотки, а оказалось, ей хахаль подбрасывает.

– Понятно.

– Танюша с ней иногда вместе по двору проходила, о чем-то они беседовали. Пару раз Королева к ней домой забегала, да только не знаю, были они подругами или так, просто знакомыми.

Когда Катка вышла на лестничную площадку, старушка крикнула:

– Ты мне не сказала, кто такой альфонс?

– Сама не знаю, – Копейкина юркнула в лифт.

Сорок девятая квартира находилась на третьем этаже. Не успела Ката дотронуться до звонка, как дверь распахнулась, и ее взору предстал средних лет мужчина в застиранном спортивном костюме. По его мутным глазкам и разившему за километр перегару Катка догадалась – перед ней отец Ксюши.

– Че так долго шляешься? – прохрипел спортсмен-алконавт.

– Простите, вы меня с кем-то спутали, мы незнакомы.

Мужик сузил, видимо, близорукие глаза, после чего, обнажив в улыбке пожелтевшие зубы, молвил:

– И то правда, я думал, жена моя приперлась. А ты кто?

– Я к Оксане, она дома?

– Кто?

– Оксана, ваша дочь.

– А, Ксюшка-то, дома… наверное.

– Позовите ее.

– Кого?

– Оксану.

– А ты кто такая будешь?

– Вы ко мне? – из комнаты вышла симпатичная девушка, смахивающая на Мэрилин Монро.

– Если вы Оксана – да.

– Собственной персоной.

– Нам надо поговорить.

– Проходите, – прошелестела красотка, затем перевела взгляд на отца и рявкнула: – А ну, отойди от двери! Не видишь, ко мне люди пришли.

– Ты как с отцом разговариваешь? – Мужик попытался схватить дочь за руку, но, не удержавшись на ногах, рухнул на пол.

– Пьяница чертов! Пойдемте в комнату.

– Помоги мне подняться! – орал отец.

– Перебьешься.

– Ну, стерва, я тебя сейчас научу со старшими разговаривать!

– Давайте руку, – Ката нагнулась.

– Оставь его! – крикнула Ксюша. – Пусть валяется, ничего с ним не случится.

Перешагнув через матерящегося мужика, Катарина прошла в комнату Королевой.

– Совсем от него спокойствия нет, пьет, как сволочь. Поскорее бы окочурился.

– Он же твой отец!

– Отец, – передразнила Королева, – а много ли он для меня сделал? Сколько себя помню, папаша никогда не показывался трезвым, постоянно навеселе, мать из-за него столько натерпелась.

– Можно попробовать лечиться.

– Смеешься? На какие, интересно, шиши? Мать одна на работе горбатится, алкаш половину ее зарплаты пропивает. А в последнее время повадился из дома вещи выносить.

Катка посмотрела на ухоженное лицо девушки, затем перевела взгляд на золотые сережки с маленьким бриллиантом и на колечко с вышеупомянутым камнем.

– А ты почему не работаешь?

Оксана вытянула губки трубочкой.

– Еще чего… работать, я не идиотка – каждый день таскаться на службу. Я создана для другого, вот выйду замуж за обеспеченного человека, тогда заживу красиво. И наконец смогу свалить из этой помойки.

Катарина скривилась. Ксюша – типичная нахлебница, мечтающая о светлом будущем.

– Для того чтобы выйти замуж, как ты выразилась, за обеспеченного человека, надо сначала его найти, одного старания мало…

– Можешь не сомневаться, у меня такой имеется… – Королева осеклась и запоздало поинтересовалась: – Слушай, а ты кто? Я тебя не знаю.

– Давай познакомимся: Катарина.

– Оксана, – машинально ответила девушка.

– Я пришла поговорить о Татьяне Карповой.

– О Таньке, а что случилось?

– Ты не в курсе? Таня умерла.

Королева вытаращила голубые глаза, с ужасом уставившись на Катку:

– Умерла, Танюха? Как?! Когда?! Почему?!

– Именно это я и пытаюсь выяснить, возможно, отправиться на небеса ей помогли.

– Ты из милиции?

– Нет, я частный детектив, – соврала Катка и сразу же пожалела о сказанном. Сейчас Оксана спросит – с какой стати детектив интересуется смертью Карповой? Но девушка была настолько поражена известием о смерти соседки, что пропустила слова Копейкиной мимо ушей.

– А откуда ты узнала про меня? Мы с Таней не были подругами.

– Евдокия Васильевна…

– А-а! Все ясно, можешь не продолжать. Терпеть не могу старую грымзу! Бабка самая противная в нашем подъезде, всюду пытается сунуть свой длинный нос.

– Я заметила, пенсионерка любит поговорить.

– Представляю, что она наговорила, у нас с ней взаимная ненависть друг к другу.

– Да нет, ничего особенного она не сказала.

Дверь распахнулась, на пороге возник непонятно как сумевший самостоятельно подняться на ноги папаша.